Жизнь графа Николая Румянцева. На службе Российскому трону - Виктор Васильевич Петелин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Генерал-прокурор Обольянинов на основе донесений Державина написал доклад императору с представлением, чтобы в казенных селениях хлеб был раздаваем за счет казны, «для чего и ассигновать сумму тысяч до десяти рублей». Император, согласившись с докладом генерал-прокурора, тут же послал Державину собственноручный рескрипт:
«Петергоф. Июля 7, 1800. Весьма апробую, Гаврила Романович, распоряжение ваше, по которому и исполните в точности. Вам благодарный Павел.
А для казенных селений взять деньгами из казенной палаты».
Имея полномочия от императора и генерал-прокурора, Державин действовал решительно и бескомпромиссно: в 40 верстах от Витебска, в местечке Лёзне, владельцы винокурен выманивали у крестьян хлеб и превращали его винокурением в вино и продавали крестьянам. Державин приказал запечатать завод винокурения. Узнав о том, что князь Огинский за неповиновение наложил штраф на каждую крестьянскую хату по 3 рубля, а крестьянам по своей немощности пришлось употреблять «весьма дурной, смешанный с мякиной хлеб», приказал взять белорусское имение Огинского в опеку, закупить за свой счет нужное количество хлеба и раздать крестьянам. Причем следил за качеством хлеба! А попутно уничтожил несколько винокурен. Он пресекал самоуправство помещиков, которые выжимали масло из нищих белорусов. Ему удалось даже устроить кое-где лечебницы – разумеется, лечили там с горем пополам, но все-таки выхаживали оголодавших. Державин строго проверял контракты на отдачу в аренду казенных земель и вскрыл немало злоупотреблений. Повешенных не оказалось – все же белорусская миссия отличалась от борьбы с Пугачевым, но въедливый ревизор многих ушиб своим гневом.
Решительные меры оказались спасительными: голод удалось пресечь. Местная же шляхта Державина возненавидела, его обвиняли в «потворстве простому народу».
Распоряжения Державина способствовали тому, что голодающих в Белоруссии стало меньше, а потому и донесений о голоде беднейших крестьян больше не поступало в столицу.
После докладов Обольянинова о действиях Державина император написал резолюцию «быть по сему» и наградил Державина новым чином действительного тайного советника и почетным командорским крестом Святого Иоанна Иерусалимского.
Великий князь Николай Михайлович сообщает, что император Павел горел желанием переехать во вновь построенный дворец и, несмотря на сырость нового помещения, переехал 1 февраля 1801 года в Михайловский замок, ставший его излюбленным местопребыванием.
В начале 1801 года Павел почтил особым доверием графа Петра Палена, которому вверил Петербургское генерал-губернаторство. Бывшие ненавистные государю братья Зубовы были возвращены в столицу и осыпаны милостями. Вернулся в Петербург и уроженец Ганновера, генерал Бенингсен, твердость воли которого была известна графу Палену. Словом, по невероятной случайности и непоследовательности, свойственным всем подозрительным людям, император Павел окружил себя самыми ненадежными личностями. Нечего было и думать о преданности их престолу и государю. Все эти господа только ждали удобного случая, чтобы так или иначе отделаться от ненавистого им режима, столько неприятностей доставившего их устремлениям.
Подготовлялся зловещий заговор, а Павел хотя и чуял готовящуюся бурю, но, изверившись во всем, уже не знал, на ком остановить свое доверие. Подозрительность государя не миновала и собственной его семьи: императрица Мария Федоровна ежедневно трепетала за свою судьбу, а Александру было уже весьма прозрачно замечено, что и его считают неблагонадежным.
Не доверяя более ни супруге, ни детям, Павел перенес свою любовь на недавно прибывшего племянника Марии Федоровны, принца Евгения Вюртембергского.
Павел помышлял даже, по свидетельству Дибича, усыновить этого молодого принца. Шильдер замечает, что «закону о престолонаследии, установленному, как казалось, незыблемым образом самим императором, угрожало вопиющее нарушение». Иностранные послы доносили своим правительствам, что государь не вполне нормален и что ему грозит умопомешательство. Положение и в Петербурге, и во всей России сделалось для каждого подданного невыносимым. Десятки свидетельств об этих фактах можно прочитать в воспоминаниях очевидцев. При таких обстоятельствах можно было ожидать трагической развязки. Она и не преминула вскоре совершиться.
9 марта 1801 года произошел знаменательный разговор Павла I с графом Паленом. За несколько месяцев власти граф Пален почувствовал, что он обрел силу, наступило время действовать. Ускорил эти события сам император, до которого дошли слухи о заговоре во дворце. Сам граф Пален рассказывает об этом так: «Я вошел в кабинет императора в семь часов утра, чтобы подать ему, по обыкновению, рапорт о состоянии столицы. Я застаю его озабоченным, серьезным; он запирает дверь и молча смотрит на меня в упор минуты с две, и говорит наконец:
– Граф Пален! Вы были здесь в 1762 году.
– Да, ваше величество, но что вам угодно сказать этим?
– Вы участвовали в заговоре, лишившем моего отца престола?
– Ваше величество, я был свидетелем переворота, а не действующим лицом; я был очень молод, я служил в низших офицерских чинах в конном полку. Я ехал на лошади со своим полком, не подозревая, что происходит. Но почему, ваше величество, задаете вы мне подобный вопрос?
– Почему? Вот почему: потому что хотят повторить 1762 год.
Я затрепетал при этих словах, но тотчас же оправился и отвечал:
– Да, ваше величество, хотят! Я это знаю и участвую в заговоре.
– Как! Вы это знаете и участвуете в заговоре? Что вы такое мне говорите!
– Сущую правду, ваше величество; я участвую в нем и должен показать вид, что участвую, в виду моей должности, ибо как мог я узнать, что намерены они делать, если бы не притворился, что хочу способствовать их замыслам? Но не беспокойтесь, – вам нечего бояться: я держу в руках все нити заговора, и скоро все станет вам известно. Не старайтесь проводить сравнений между вашими опасностями и опасностями, угрожавшими вашему отцу. Он был иностранец, а вы русский; он ненавидел русских, презирал их и удалил от себя; а вы любите их, уважаете и пользуетесь их любовью; он не был коронован, а вы коронованы; он раздражил и даже ожесточил против себя гвардию, а вам она предана. Он преследовал духовенство, а вы почитаете его; в его время в Петербурге не было никакой полиции, а ныне она так усовершенствована, что не делается ни шага, не говорится ни слова помимо
