Дневник. 2009 год. - Сергей Есин

Мои же рассуждения на эту тему опять-таки опираются на какие-то факты собственного жизненного опыта, он ничем не уникален, но все же служит лично для меня некоторым основанием для тезиса, который я надеюсь сформулировать в конце своего короткого рассказа».

Собственно, теперь Марк переходит к практике. Я вспоминаю свою молодость в Средней Азии, когда я чуть ли не женился на Сусанне За-ян, и в силу этого очень все хорошо пронаблюдал на примере огромного, занимающего чуть ли не половину пустыни Каракум, Навоинского горно-обогатительного комбината. Ситуация там была почти такая же, какой ниже ее описывает Марк. Два факта вместо одного – это уже почти обобщения.

«В 1969 году, женившись на Соне, я переехал жить в Подмосковье. Связей в Москве у меня никаких не было, но была идея, как найти работу. Именно в это время в Ачинске, под Красноярском (я об этом писал в одном из предыдущих писем) разворачивалось строительство громадного комбината (сейчас это собственность Олега Дерипаски), в проектных разработках которого я, будучи в Харькове, принимал крошечное участие. За один из участков этого строительства отвечал трест «Оргхим», контора которого размещалась в Москве. Я нашел эту контору и предложил свои услуги, т. е. уехать от свежей беременной жены в Сибирь на строительство комбината. Соня, узнав о моём намерении, была уверена, что судьба свела её с мужем-беглецом, руководители треста тоже удивленно покачивали головами: «Из Москвы… в Сибирь… добровольно?» Так я попал на это строительство.

Представлю некоторых персонажей.

Управляющий трестом «Оргхим» – Борис Израилевич Толчин, личный друг министра Химпрома Костандова.

Главный инженер Управления, принявшего меня на работу, – Белявский Валерий Эфраимович.

Начальник технического отдела – Кацнельсон Александр Шоломович (между прочим, секретарь партбюро).

Главный инженер всего проекта разработки строительства комбината – Тульчинский Иосиф Михайлович.

Главный инженер вновь строящегося комбината – Финкельштейн, имени-отчества не знаю, надеюсь, и так ясно.

Замминистра Минмонтажспецстроя, лично курировал строительство – Шильдкрехт (не отвечаю за точность имени, но пару раз присутствовал на планерках). Это министерство Фуада Якубовского.

Управляющий всеми строительными работами (не поверите) – Срулёвич, могучий, кстати, сибиряк.

Главный инженер проекта автоматики – Аронзон Виталий, мой нынешний сосед, живет в пяти блоках от меня, каждый год звонит на день рождения Олегу Чащину, начальнику заводской автоматики, с которым он отлаживал систему.

Были, конечно, и другие – среди коллег, инженерии.

В 1975-77 годах я работал на Одинцовском химзаводе. Завод готовился к генеральной реконструкции, для чего на площадку приехал замминистра Химпрома Константин Чередниченко, перед этим работавший секретарем Волгоградского обкома. Потом мне рассказывали очевидцы (сам не слышал) его распоряжение: «Найдите толкового еврея и направьте главным инженером на строящийся объект».

Перехожу к своему тезису. Да, евреи, в силу исторических условий своего развития, народ очень динамичный, способный как к созиданию, так и к разрушению. Мой опыт жизни в СССР совпал с периодом, когда государственнообразующий народ направлял энергию, его, как Вы пишете, «бродильную массу» в русло созидания и прогресса. Таковым должно быть миссионерское предназначение титульной нации, без успешного выполнения этой исключительно сложной задачи экономические преступления национальных и клановых группировок, боюсь, неизбежны. Думаю, что нынешнему дуумвирату удастся, в конце концов, с ней успешно справиться».

Не думаю.

28 ноября, суббота. На дачу не поехал, слишком много работы, а она душу тянет. Утром двадцать минут ходил по стадиону, потом варил рисовую кашу на молоке с тыквой. Потом писал письмо Марку.

«Дорогой Марк! Я уже приступаю к очередному «фрагменту» нашей переписке, словно опытный ремесленник к очередной большой работе: тот чистит инструменты, освобождает стол или верстак, иногда ходит в церковь, чтобы посоветоваться с Богом, а уж потом, вымыв руки и вздохнув, садиться за работу. Со мной происходит что-то сходное. Я читаю сначала Ваше письмо, потом откладываю его, предоставляя работать на ответ подсознанию, ищу время, потому что даже не свободные минуты надо отыскать, а свободное и не замутненное обязательным сознание, потом снова читаю с карандашом, и уже после этого сажусь за компьютер. Что получится из этого, не знаю. Письма свои, вопреки рекомендованным школьным правилам, в основном не перечитываю. Начнем, пожалуй?

Не ругайте меня, не браните, но Вы сами навязались. Вчера подготовил 11 файлов – помесячно, за период с 1-го января по 27 ноября этого года, и, если будет воля, тут же пришлю. Естественно, с тайной целью, что Вы, как самый опытный читатель в моей жизни, поправите все, что найдете нужным. В первую очередь грамматику и стилистику, все, что необходимо с точки зрения канонического русского языка, здесь Вы, дорогой друг, сильны. Вы можете даже сотворить невозможное и сделать словник к одному ли фрагменту или ко всему корпусу дней, насколько хватит Вашего любопытства и желания. Если оно есть, конечно, отрывков. Но только, если не как работа, а как времяпрепровождение, как счастливые открытия, а какая прелесть еще раз вмазать этому профессору! Вперед, читатель! Кстати, в самых последних строках «ноября» есть интрига – все заканчивается Вашим именем. За отказ – не обижусь.

Теперь по порядку. В Ваших письмах есть один существенный недостаток, я никогда об этом не говорил, потому что Вы человек, как и я, искренний – может быть, это то главное, что нас и соединяет. Меньше комплиментов, которые я трактую, как добрые слова, обо мне. По себе знаю, как хочется иногда высказать человеку что-то доброе, что в первую очередь тяготит, как непроявленная благодарность, в первую очередь тебя, по себе также знаю, что это и приятно слушать, но иногда хочется оборвать: ты, голубчик, и сам по себе много стоишь. Но надо быть справедливым, даже в Ваших несколько преувеличенных словах есть фразы точные, с которыми я могу, приватно, согласиться, но их редко кто высказывает, кроме Вас. «Вы занимаетесь душеисследованием, прежде всего собственного, но и других, и общества в целом…». Спасибо.

Порадовало меня Ваше сообщение о каталоге Библиотеки конгресса. Я уже давно заметил по другим источникам, что они мною интересуются. Взгляните, есть ли у них том моих Дневников за 1984 – 1986 (Сергей Есин. Дневники. Москва. Издательство Литературного института. 2006). Они выходили в мягкой обложке и почти не появлялись в продаже. Я бы им для полноты коллекции прислал. Если теперь говорить уже о Дневниках, то, возможно, кое-что важное может задержаться в мире и в них и через них. Но аналогия с делом Бродского не вполне точна. Он все-таки утес. Не наше дело говорить, как он получил Нобелевскую премию и почему ее не получил Чингиз Айтматов. У нас только что прошла конференция по Айтматову, и об этом говорил один из выступавших. Здесь тоже было употреблено имя Бродского, но я-то все же помню, что Айтматов был любимец системы, и поведение его в литературе было довольно расчетливо. Совершенно не снимаю того, что в принципе писатель должен быть очень осмотрителен и, наверное, уместно следить за своим местом в литературе. Но есть и то, что мы называем судьбой. Судьбу надо выстрадать. Айтматов не научил нашу молодежь писать под него, а Бродский научил. Я помню, лет пять, в начале перестройки, все к нам поступающие писали под Бродского. А разве раньше вся Россия не писала под Пушкина!

А вот мысль о том, что в первую очередь надо финансировать интерес читателя к книге и культуре – она нова и интересна. Для первого же интервью, которое буду давать, я совершу кражу и приведу Ваши слова. Но абзац с этой интересной мыслью начинается с панегирика статье Володи Бондаренко. Я хорошо с ним знаком, и, наверное, статья интересная, но Володю я уже несколько лет не читаю. Он, кстати, давний выпускник Лита. Он такой разный, такой бескорыстный и такой расчетливый, что теряюсь и не знаю, каким акцентам из его высказываний верить. Я также не уверен в его врагах. Витя Ерофеев, которому я подарил свою последнюю книгу, где он раз шесть или семь упоминается в отрицательном смысле, никогда или вряд ли позовет меня в «Апокриф», хотя я когда-то у него в передаче был, Саша Архангельский тоже без меня обойдется. Это правила игры, установленные не ими. Я по-другому говорю и думаю, мы биологически с ними не сходимся, я цепляю, запоминаюсь, они производят впечатление умных людей. Вдобавок ко всему наши критики, увидев, с кем они имеют дело, все стали писать – и Архангельский, и Паша Басинский – романы. Как у всех, то есть – никакие, без стиля и без языка. И есть еще последнее – мне неинтересно разговаривать в большой компании, я люблю быть хозяином. Кстати, когда в начале перестройки в главных редакторах Московской редакции, т. е. сидел – простите, Марк – русский редактор, и телевидение управлялось еще довольно лояльно по отношению к титульной нации, – я хотя бы раз в неделю вел огромную многочасовую передачу и меня знала вся Москва. Недавно, кстати, в бане, когда после парилки я, остывая, что-то рисовал в своей записной книжке, ко мне подошел человек и спросил, как литературные успехи. Он помнит мое лицо еще с тех пор. Но обид и разочарований у меня нет никаких. Теперь у меня по-другому сложилась судьба. Пусть она так сложится у Архангельского и дочери Натальи Ивановой, которая тоже известная писательница. За меня еще и Валя ворожит.