Год 1942 - Давид Ортенберг

Под Ржев выехали Симонов, Дангулов и Зотов. Но материалов пока немного - небольшой репортаж. Задержались наши спецкоры с передачей своих корреспонденции и очерков. Что-то на них не похоже. Вызвал к прямому проводу. А они, не выслушав до конца начальственных замечаний, с каким-то воодушевлением сказали:

- Вот хорошо, что связь есть. Принимайте первые корреспонденции.

Дангулов и Зотов передали обширную корреспонденцию о боях на этом фронте, вслед за ней другую - "Борьба за железную дорогу Ржев - Вязьма", а Симонов - очерк "Мост под водой". Все это для очередных номеров газеты.

С Северного Кавказа оперативных материалов спецкоров совсем мало. Там затишье: наши войска почти не продвигаются. Печатаем, главным образом, обзоры прошедших боев на специальные темы, например, подполковника В. Чернева "Танки во Владикавказской операции".

Из района северо-восточнее Туапсе наш спецкор Хирен прислал очерк на неожиданную тему, под "нейтральным" заголовком "У подножья горы". Что же он там увидел, у этого подножия?

Шел корреспондент в полк и у одной лощины услыхал звуки духового оркестра. Заинтересовался. В медсанбате для раненых играли бойцы музыкального взвода. Решил познакомиться с музыкантами. Оказалось, что, хотя название взвода "музыкальный", но боевых дел у него на счету много. Не раз, бывало, они прятали где-то за скалой свои инструменты, а сами - на передовую. Доставляли патроны, из боя выносили раненых...

Однажды красноармейцы Городской и Кардашев несли на себе раненых, шли путаными горными тропами, под "звуки" разрывов немецких мин. И вдруг наскочили на группу вражеских автоматчиков. Они спрятали раненых за большой камень, а сами вступили в бой. Долго шло сражение. Раненые им говорили:

- Бросьте нас, а то сами погибнете...

- Нет, не бросим, - отвечали музыканты. - Погибнем, а не бросим.

К вечеру огонь прекратился и раненые были доставлены в лазарет.

А о подвиге тенориста Поповича шла слава по всей дивизии. Принес он пулеметчикам патроны. В это время ранило командира взвода. Попович вынес командира с поля боя и снова вернулся к пулеметчикам. Приполз и увидел, что у одного из пулеметов вышел из строя весь расчет. Попович лег за пулемет и открыл огонь. Он погиб возле пулемета, но не отступил...

Может быть, после войны было и так. Спросят солдата: "Ты где воевал?" "В музыкальном взводе", - ответит он. "Ах, - в музыкальном?!" - со скепсисом махнет рукой спрашивающий. Пусть же этот рассказ объяснит людям несведущим, чем был и что на войне делал музыкальный взвод...

* * *

Напечатан очерк братьев Тур "У Черного моря". Нельзя без трепетного волнения читать об одном событии, именно событии, а не эпизоде, происшедшем во время боев за перевал. Там немцы пошли в атаку на нашу морскую пехоту, прикрываясь ранеными военнопленными. Но когда это страшное шествие приблизилось к нашим позициям, пленные моряки неожиданно для своих мучителей остановились.

- Вы слышите нас, товарищи. - раздался крик из их рядов. - Родину мы не продадим! Братья-черноморцы, отомстите за нас!

И они повернулись назад, лицом к немцам, угрожающе подняв костыли. Немцы на секунду дрогнули, но, опомнившись, ударили по пленным из автоматов. Истекая кровью, моряки падали в песок, как бы преграждая своими телами путь врагу. Командир отряда скомандовал: "В штыки!" Морская пехота ринулась на врага. Когда отряд занял высоту, прах героев предали земле и на могилу положили бескозырку, на ленте которой было написано "Черноморский флот".

Писатель словно прочитал думы тех, кто проходил мимо могилы:

" - Кончится война - отдохнем в этих санаториях. Дети наши снова будут играть на гальке пляжа, обагренного священной кровью героев.

И через десятилетия, когда седина убелит виски, боец, сражавшийся в этих краях, приложит к уху рогатую раковину, привезенную когда-то с войны, и услышит грохот военного моря - шум бомбардировщиков, залпы дредноутов, вой мин, выстрелы горных пушек, ветер развернутых знамен - грозную музыку священной битвы"...

* * *

Несколько дней назад я получил большое письмо Николая Тихонова.

"Пишу Вам в счастливый для Родины и всех нас день - поздравляю с великолепной победой нашего оружия под Сталинградом. Сожалею об одном, что волею судьбы мы, сидящие второй год в осаде, не можем ответить доблестным защитникам Волги тем же - сокрушительным ударом но немцам, которые прижились у наших стен.

Верю: будет день, когда мы встретим первый поезд. - подумайте, к нам на вокзал ниоткуда не приходил уже год с лишним ни один поезд. Нам нужно, чтобы поезд пришел из Москвы и чтобы мы могли на вокзале встретить наших дорогих друзей..."

Вместе с письмом Николай Семенович прислал очерк "Ленинград в ноябре". В нем проникновенные слова, словно продолжающие то, о чем шла речь в его письме:

"И вдруг, когда дни шли один за другим, наполненные темном будничной усиленной работы, над всем городом прозвучало слово: победа! Оно появилось, это первое известие, так неожиданно, как будто было рождено силой народного желания.

Будет и на нашей улице праздник! Вот он, этот весенний день зимой, малиновый звон невидимых колоколов, раскаты грозы в сумрачном небе. Победа под Сталинградом! В последний час! Что может быть радостнее этих сообщений. Город всколыхнулся, и незнакомые люди разговорились, как старые знакомые. "Немцев побили", - кричали школьники. "Немцев побили". - восклицают старики, перебивая друг друга. Многие плакали от радости у микрофонов...

- Когда же мы, когда же мы начнем? - спрашивали бойцы друг у друга.

Весь город живет только известиями со Сталинградского фронта. И, словно символ великих побед, вдруг над зимним городом вспыхнула многоцветная яркая радуга... Пусть ученые объяснят потом это удивительное явление. Народ же его объяснил так: пришло время нам пройти в ворота боевой славы. Будет и на нашей улице праздник!"

А дальше - о жизни Ленинграда во втором блокадном ноябре. Перемены за год. Война давно уже стала бытом города. Как солдат на фронте из новичка делается ветераном, гордится рубцами и ранами, подвигами товарищей, втягивается в походную жизнь, так втянулись и жители Ленинграда в свою необыкновенную каждодневную работу. О ней и рассказ в очерке Тихонова.

Сталинградская победа и в далеком Ленинграде настраивала на думы о будущем. Николай Семенович писал о том, что "когда-нибудь тысячи дневников лягут на стол историка, и тогда мы увидим, сколько замечательного было в незаметных биографиях простых русских людей".

Очерки самого Тихонова - это тоже дневники, запечатлевшие героическую эпопею битвы за Ленинград.

Илья Эренбург писал нам прозой. Но вот третьего дня он зашел ко мне и протянул две странички. Я предполагал, что это статья, очередной выстрел но врагу. Но это были стихи. Бегло посмотрел их и задумался. Писатель перехватил мой взгляд: