Дневники 1928-1929 - Михаил Пришвин

Я всегда чувствовал смутно вне себя эту ритмику мирового дыхания, и потому научная книга Вернадского «Биосфера», где моя догадка передается как «эмпирическое обобщение», читалась мной теперь, как в детстве авантюрный роман. И мне теперь стало гораздо смелее догадаться о творчестве так, что, может быть, эта необходимая для творчества «вечность» и есть чувство не своего человеческого, а иного, планетного времени, что, может быть, эта способность посредством внутренней ритмики соприкасаться с иными временами, с иными сроками и следует назвать собственно творчеством?

В прежней русской интеллигенции было особенное, тоже сверх-временное чувство цельности человеческой жизни, это чувство увлекало к действию и создавало для всякого такого человека необходимость Голгофы в тюрьме и Сибири. Было ли на этом пути заключено все творчество народа? Едва ли: планета дышала, не считаясь с устремлением русской интеллигенции, и люди разными путями подходили к постижению иного времени. Все революционеры, начиная от декабристов, смотрели сквозь пальцы на художников: поэты и художники, начиная с Пушкина, были вольноотпущенниками революции.

И вот Алпатов, соприкоснувшийся через любовь к женщине в природе, с этой сферой вне человеческого времени, иных сроков дыхания и ритма, пока еще в методах не отрешился от гражданского своего воспитания. Вдохновенная «Золотая луговина» вернее всего поэма, или, как всякая действенная мечта, грандиозный план. Так и надо бы Алпатову удовлетвориться только планом…

1 Мая. Ход весны.

В день гибели Кенты 29-го Апреля в понедельник с раннего утра токовал Терентий, потому что было очень мягко и потом стал даже моросить дождь. Вечером разъяснело и начался мороз. 30-го во вторник был последний золотой день весны света. Я любовался водопадом на Вифанской мельнице: вода гремела среди сталактитов зимы, собаки лаяли, но только рот открывали: лая не было слышно. Утро света среди зябликов, белых берез — последнее. Кто покрасил прошлым летом крыши, как они благодарили теперь! Весь день, однако, Терентий молчал, и я говорил своим: «Смотрите, завтра будет перемена».

1-го Мая с утра на весь день сильный теплый дождь, вечером после дождя поднялся от земли большой туман. Мы ходили на княжеские места слушать вальдшнепов. Лесная поляна с четырьмя соснами. Сооружение моста. Снег крупитчатый, но в лесу очень глубокий. Протянул вальдшнеп с цоканьем без хорканья в без 7 минут восемь. Засветло перебрались. Речка затопила лес. Гул воды. Туман. Поверх тумана. Зажглась звезда. Сотворение мира, (…вдруг свисток паровоза).

Зреет рассказ «Весенний разрыв». Начало из Вернадского: вздох планеты. Два времени года. Мой праздник: Солнцеворот. Я считаю необходимым праздновать этот день. Ведь как хотите, и со стороны религиозно-философских систем и новейших эмпирических обобщений, все равно мы — дети Солнца. Посмотрите, даже зеленые и красные крыши весной благодарят солнце за свое существование и за жизнь всего города…

Вскоре после Солнцеворота исчезновение весны света…

2 Мая. С утра до вечера дождь.

3 Мая. Утром мороз и потом чисто — солнечный день.

В 3 часа выходил послушать ток. Вернулся в 6 у., прилег и уснул. Мне снилось, будто я убил на току одного, другого, потом Петя подходит и говорит: «Слышишь?» Я услыхал, и мы стали подкрадываться, ближе, ближе, к третьему. «Да это же Терентий!» — говорит Петя. Тут я просыпаюсь и слышу, вот как бормочет наш Терентий.

После обеда солнечный день закрылся легкими облаками, и к вечеру стало парно. Таких вечеров для тяги вальдшнепов бывает одни-два за весну. Мы с Петей, прихватив с собою Зою Соколову, ходили к Ляпуновскому заводу. На тяге было все: и тетерев токовал, и бекас, и вальдшнепы хоркали, но лучше всего было пение воды. В лесу настоящее «Сорочье царство».

Начало рассказа: Весенний разрыв.

Моя охотничья рубашка стала привлекать внимание и в не охотничьих, чисто литературных кругах, летом, здороваясь, спрашивают: «Ну, как облава?», зимой: «Удачно собаку натаскиваете?» На вечере у А. Н. Толстого, за ужином, дама обратилась ко мне с вопросом: «Весна света, как вы называете, теперь началась?» — «Давно уже, — ответил я. — Весна света начинается с Солнцеворота, 25-го декабря». — «А весна воды?» — «Это когда охотники говорят: «медведь пробку бросил». Тогда дама стала спрашивать меня, какая у медведя пробка. К счастью, среди гостей был настоящий сибирский охотник 3. Я указал на него и сказал: «Вот настоящий медвежий охотник, он скажет, а я лично медвежьей весенней пробки никогда не видал».

На другой день я уезжал из Детского Села к себе в Сергиев, случилось, 3. уезжал в том же вагоне к себе в Новосибирск. Яркий луч весны света через окно попал на меня, когда 3. восторженно говорил об Алтае: там цветы необыкновенных размеров, а в большой траве скрывается с головой всадник. «Еду!» — сказал я. И мы сговорились с 3.: я приеду с первым пароходом, а он купит мне лошадь и двух лаек таких, чтобы и по рябчику лаяли и могли заняться медведем.

В Москве я скупил все, что мог достать про Алтай, и в Сергиеве стал читать и готовиться к путешествию.

Когда что-нибудь становится недоступным простому жизненному пониманию, делают усилие и тоже добывают особенное волевое — разумное знание: система таких разумных устремлений к познанию мира называется наукой. Мало-помалу это «рациональное» понимание вытесняет целостно-жизненное и становится господствующим.

Искусство, напротив, сохраняет нам возможность непосредственного, целостного соприкосновения с миром и через это его прямого постижения.

Литературный «критик» — промежуточное явление, но, во всяком случае, он должен понимать автора так же, как сам автор воспринимает свой материал.

Проклятие всех наших «материалистов» в том, что они рациональны еще более идеалистов и чувства самой материи лишены совершенно.

4 Мая. Мороза не было ночью. В болотных лужицах начала прокалываться трава. Слышали первую кукушку. Ходили на княжеские места, видели 7 вальдшнепов. Вечером стало морозить. Летели гуси, по крику низкие, но в темноте не видные и только потому, что от нас закрывались звезды, мы догадались, как их было много. (Князь говорит, что гуси еще в среду летели.)

Итак, Страстная неделя в понедельник началась смертью Кенты при пасмурной погоде. На другой день подморозило, солнечный день немного только подвинул дело весны. В среду и в четверг дождь, и после того сразу явились все птицы, и началась жизнь в природе.

Пасхальная ночь. Весь комсомол мобилизовался безобразничать возле церквей. Женщины густой толпой шли по улице с узелками в руках пасхи святить. Сторонкой тихо выезжала из города телега на рессорах, в ней сидел молодой человек в военной форме с целевой мелкокалиберной винтовкой, рядом с ним, похожий, видно, брат сидел с огромной гармоньей, третий брат рядом с кучером держал наготове фотографический аппарат, а кучером был тоже брат, четвертый, у него в руке был только кнутик, он жил наверно дома при отце, работал в хозяйстве.