Диалектика капитала. К марксовой критике политической экономии. Процесс производства капитала. Том 1. Книга 2 - Николай Васильевич Сычев

Суть этой двусмысленности такова. С одной стороны, классики правильно подчеркивали, что не следует смешивать накопление капитала с личным потреблением дохода, накоплением сокровищ и образованием запасов, так как в первом случае имеет место непроизводительное потребление, а во втором и третьем – изъятие либо денег, либо потребительских благ не только из сферы потребления, но и из сферы обращения[925]. Поэтому они вполне правомерно пришли к выводу, согласно которому накопление капитала есть прежде всего потребление прибавочного продукта производительными рабочими, а отнюдь не непроизводительными рабочими[926].

С другой стороны, классики совершали весьма серьезную ошибку, полагая, что «вся прибавочная стоимость, превращающаяся в капитал, должна стать переменным капиталом. В действительности она, как и первоначально авансированная стоимость, разделяется на постоянный капитал и переменный капитал, на средства производства и рабочую силу. Рабочая сила есть та форма, в которой переменный капитал существует в процессе производства. В этом процессе она сама потребляется капиталистом. Рабочая сила потребляет средства производства посредством своей функции – труда. Вместе с тем деньги, уплаченные при покупке рабочей силы, превращаются в жизненные средства, потребляемые не «производительным трудом», а «производительным рабочим». Вследствие ошибочного в самой основе своей анализа А. Смит приходит к тому нелепому результату, что если каждый индивидуальный капитал и разделяется на постоянную и переменную составные части, то общественный капитал целиком состоит только из переменного капитала, т. е. весь затрачивается на заработную плату»[927].

Заметим, эта ошибка А. Смита обусловлена, в конечном счете, другой его ошибкой, будто стоимость товара распадается только на три формы дохода: прибыль, заработную плату и ренту. Как видим, здесь игнорируется постоянный капитал, точнее, последний сводится к этим формам дохода. Но если капитал и доход суть одно и то же явление, то накопление как таковое должно соответственно сводиться к превращению большей части самого дохода в заработную плату, расходуемую на приобретение жизненных средств дополнительными рабочими, которые произведут большую стоимость в сравнении со стоимостью этих средств.

В этой связи К. Маркс писал: «Впрочем, разумеется само собой, что политическая экономия не преминула использовать в интересах класса капиталистов положение А. Смита, что вся превратившаяся в капитал часть чистого продукта потребляется рабочим классом»[928].

§ 3. Разделение прибавочной стоимости на капитал и доход. Теория воздержания

Поясняя логику своего исследования, К. Маркс указывал, что в главе, посвященной простому воспроизводству, прибавочная стоимость, воплощенная соответственно в прибавочном продукте, рассматривалась лишь как индивидуальный потребительный фонд капиталиста, а в главе, посвященной расширенному воспроизводству, – как фонд накопления. Но «в действительности прибавочная стоимость есть не только первый и не только второй фонд, а и то и другое вместе. Часть прибавочной стоимости потребляется как доход[929], другая часть ее применяется как капитал, или накопляется»[930]. Иными словами, та часть прибавочной стоимости, которая поступает в личное потребление капиталиста, называется доходом, а другая ее часть, которая капитализируется, т. е. затрачивается на покупку добавочных средств производства и добавочной рабочей силы, – накоплением.

При данной массе прибавочной стоимости одна из этих частей будет больше, а другая – соответственно меньше в зависимости от их соотношения. При прочих равных условиях это соотношение, в котором происходит деление прибавочной стоимости, определяет величину накопления, т. е. части прибавочной стоимости, превращаемой в капитал. Но само это деление осуществляет капиталист. «Оно, стало быть, является актом его воли. Относительно той части собранной им дани, которую он накопляет, говорят, что он сберегает ее, так как он ее не проедает, т. е. так как он выполняет здесь свою функцию капиталиста, именно функцию самообогащения»[931].

Выполняя эту функцию, капиталист есть персонифицированный капитал, что определяет его историческое значение и историческое право на существование лишь при наличии данного, т. е. капиталистического способа производства. Поэтому движущим мотивом его деятельности являются не личное потребление и не потребительная стоимость, а стоимость и ее непрерывное увеличение. «Как фанатик увеличения стоимости, он безудержно понуждает человечество к производству ради производства, следовательно, к развитию общественных производительных сил и к созданию тех материальных условий производства, которые одни только могут стать реальным базисом более высокой общественной формы, основным принципом которой является полное и свободное развитие каждого индивидуума. Лишь как персонификация капитала капиталист пользуется почетом. В этом своем качестве он разделяет с собирателем сокровищ абсолютную страсть к обогащению. Но то, что у собирателя сокровищ выступает как индивидуальная мания, то для капиталиста суть действие общественного механизма, в котором он является только одним из колесиков. Кроме того, развитие капиталистического производства делает постоянное возрастание вложенного в промышленное предприятие капитала необходимостью, а конкуренция навязывает каждому индивидуальному капиталисту имманентные законы капиталистического способа производства как внешние принудительные законы. Она заставляет его постоянно расширять свой капитал для того, чтобы его сохранить, а расширять свой капитал он может лишь посредством прогрессирующего накопления.

Поэтому, поскольку вся деятельность капиталиста есть лишь функция капитала, одаренного в его лице волей и сознанием, постольку его собственное личное потребление представляется ему грабительским посягательством на накопление его капитала; так в итальянской бухгалтерии личные расходы записываются на стороне дебета капиталиста по отношению к его капиталу. Накопление есть завоевание мира общественного богатства. Вместе с расширением массы эксплуатируемого человеческого материала оно расширяет область прямого и косвенного господства капиталиста»[932].

Подобно первородному греху, накопление действует с момента возникновения капиталистического способа производства. По мере развития последнего оно перестает быть только простым воплощением капитала. Ибо «он чувствует «человеческие побуждения» своей собственной плоти, к тому же он настолько образован, что готов осмеивать пристрастие к аскетизму как предрассудок старомодного собирателя сокровищ. В то время как классический капиталист клеймит индивидуальное потребление как грех против своей функции и как «воздержание» от накопления, модернизированный капиталист уже в состоянии рассматривать накопление как «отречение» от потребления. «Ах, две души живут в его груди, и обе не в ладах друг с другом!»»[933].

Такое раздвоение души имеет место уже при зарождении капиталистического способа производства, когда каждый начинающий свое дело индивидуальный капиталист проходил эту историческую стадию, для которой были характерны жажда обогащения и скупость, господствовавшие как абсолютные страсти, присущие ей. Но прогресс данного способа производства «создает не только новый мир наслаждений; с развитием спекуляции и кредитного дела он открывает тысячи источников внезапного обогащения. На известной ступени развития некоторый условный уровень расточительности, являясь демонстрацией богатства и, следовательно, средством получения кредита, становится даже деловой необходимостью для «несчастного» капиталиста. Роскошь входит в представительские издержки капитала. К