Долина любви и печали - Мари-Клэр Сюльро

— Вместе? — радостно воскликнула Лючия. — А тебе не надо отдохнуть после вчерашнего происшествия. На лыжах ты уже накатался сегодня, спускаясь от спасателей.

— Но ведь я не катался с тобой. — Он улыбнулся и нежно поцеловал ее в щеку. — А нам осталось всего два дня до отъезда. Так что, если хочешь кататься, я с удовольствием составлю тебе компанию, мы еще не были с тобой на перевале Сан Пеллегрино и Коль Маргерита.

— Хорошо, мой дорогой, — весело сказала Лючия. — Только после завтрака. Я ужасно хочу есть, и вообще я уже замерзла в воде.

Она забавно нахмурилась и, изобразив озноб, стала подниматься по лесенке к выходу.

…Когда Лючия пришла на завтрак, Морис с Катрин сидели за столиком. Морис сидел напротив входа, он весело кивнул ей, а Катрин специально поставила стул так, чтобы не видеть входящих.

Улыбнувшись Морису, девушка прошла к своему месту. На этот раз она проголодалась так, что съела яичницу с беконом, творог и два круассана с маслом.

Выглянув из-за своей колонны, она увидела, что Морис и Катрин уже ушли. Тогда и она поспешила к себе, быстро надела лыжный костюм и спустилась в лыжехранилище. Морис уже был там. Все лыжники давно укатили на гору, и в лыжехранилище они оказались вдвоем.

— Как давно тебя не было, — выдохнула Лючия, прежде чем губы Мориса прижались к ее губам и они задохнулись в долгом поцелуе.

— Может быть, пойдем к тебе, — прошептал Морис, оторвавшись наконец от своей любимой.

— Давай дождемся ночи, милый, — взмолилась она, — я хочу, чтобы мы стали свободными. Поедем на гору, может быть, это наш последний день…

— Не надо так говорить! — Морис испуганно схватил ее за плечи и потряс. — Почему последний?

— Я же сказала «может быть», — смутилась девушка. — Я знаю, что слово «последний» нельзя произносить, говоря о дне, спуске. Подводники никогда не говорят «последнее погружение», а парашютисты — «последний прыжок». Хорошо, я лучше скажу «завершающий»… ну, в том смысле, что… послезавтра я уезжаю… а мы хотели поехать с тобой в Венецию.

Морис облегченно вздохнул и шутливо погрозил ей пальцем:

— Никогда больше не говори так, — он прижал ее к себе и погладил по голове. — У нас с тобой все впереди… А в Венецию обязательно поедем завтра. И пробудем там пару дней. Потом ты поедешь домой в Рим, а я полечу в Париж. А примерно через месяц, после всех формальностей развода, я приеду за тобой… Навсегда. Здорово я придумал?

— Ой, какой ты скорый! — засмеялась Лючия. — Давай пока не будем о далеких планах. Время покажет… Давай лучше быстрее на гору. Ведь уже почти два часа. Нам осталось кататься часа полтора'.

Они снова расцеловались и вышли из темного подвала лыжехранилища на яркое солнце.

…С перевала Сан Пеллегрино открывалась захватывающая дух панорама. Во все стороны простирался волнующийся океан гор. Без конца и края… Итальянские Альпы сменяются Французскими, на северо-востоке, километрах в тридцати расположены Австрийские Альпы. Слева, удерживая всю круговую композицию, высится белоснежный красавец Монблан, самая высокая точка Европы, который находится на границе Италии с Францией. К нему стремится вся когорта Доломитовых Альп. Летом Доломиты манят к себе самых отважных альпинистов из разных стран мира. Много смельчаков погибло здесь, но горы продолжают притягивать своей красотой и магией.

Насколько хватало взора, можно было видеть одни бело-синие волны гор, а еще дальше — еле различимые темно-фиолетовые, более пологие Приморские Альпы, за которыми распростерлось Средиземное море. От такой красоты, перехватило дыхание, хотя, может быть, дышалось трудновато и из-за большой высоты.

Налюбовавшись панорамой, Лючия и Морис устремились в белоснежную стихию. Снег высокогорья не был таким мягким, как внизу, но лыжи хорошо держались на этом покрытии. Морис ехал впереди, слегка притормаживая, чтобы Лючии было легче следовать за ним. Он видел, что она немного устала, так как дышать здесь действительно было сложнее, чем ниже. Он притормозил, поджидая свою любимую.

— Ты нарочно едешь медленно? — спросила она чуть обиженно — Ты думаешь, я не успею за тобой?

— Ну что ты, милая. — Он хотел пощадить ее почти детское самолюбие. — Ты самая лучшая лыжница… Италии и Франции. — Он обнял ее и стал целовать в глаза, щеки, ушки. — Но честное слово, я сам устал. — Скорее поедем вниз. Уже солнце заходит…

— Стой! — вдруг приказала Лючия. — И прижалась к нему.

— Извини меня, пожалуйста, иногда я капризничаю и… бываю совершенно несносной. Но как здорово ты прореагировал на мои капризы. Ты не рассердился на меня?

— Что ты, глупышка, — рассмеялся Морис, — капризничай на здоровье. Я же люблю тебя, мне все нравится в тебе. И твоя итальянская эмоциональность, и детская непосредственность, и мудрость многоопытной женщины. Ты — мое сокровище!

И они снова прильнули друг к другу в долгом поцелуе.

— Ой! Надо ехать, — спохватилась Лючия, — иначе опоздаем окончательно.

Чем ниже они спускались, тем мягче становился снег. Они мчались на лыжах, как на быстроходной яхте, легко преодолевая снежные буруны, быстро переходя с одного галса на другой. И каждый чувствовал: совместное парение по снежным волнам во многом сродни гармоничному физическому слиянию…

Когда они подъезжали к гостинице, подъемники уже выключили. При входе в отель Лючия оглядывалась, думая, что сейчас увидит Катрин. Но ее нигде не было. Прощаясь до вечера, они поцеловались и разошлись в разные стороны коридора.

Лючия разделась и собралась в душ, но тут раздался стук в дверь. Это был Морис. Он был чем-то удручен.

— Вот, — он протянул Лючии листок бумаги. — Катрин уехала, даже не дождалась меня.

Лючия не стала брать записку, а молча ждала, что скажет Морис.

— «Я уехала в Париж, не хочу мешать вам. Взяла машину. Добирайся сам. Куда хочешь». Без подписи, — растерянно произнес он, и после небольшой паузы добавил: — Ну что ж, тем лучше, меньше проблем. — Он махнул рукой и с улыбкой посмотрел на Лючию.

Она пожала плечами, чувствуя себя несколько сконфуженной.

Он взял ее за руки и посмотрел в глаза.

— Вот видишь, как все получилось, — пробормотала она. — Так, как… мы хотели.

— Не мы, а я, — поправил ее Морис и привлек к себе. — Ну, что ты смущаешься, милая моя. Давай сначала в душ, потом пообедаем, а там посмотрим. Идет?

Он нежно поцеловал ее, она улыбнулась и подтолкнула его к двери.

Стоя под душем, Лючия постепенно оттаивала. Ее католическое воспитание отступало перед силой любви к Морису.

«Но ведь это должно было случиться, — успокаивала она себя. — Может быть, и я виновата… косвенно. Ладно, пусть за все отвечает судьба…»