Казино смерти - Кунц Дин Рей

Мне хотелось снять рамку, вытащить карточку из-под стекла, взять с собой. С ней я бы чувствовал себя в большей безопасности.

Но эта иррациональная мысль относилась к тем, что не могли принести пользы. Карточка, выданная машиной на ярмарке, — не эквивалент частицы Креста Господнего.

Еще одна, еще менее рациональная мысль мучила меня. Если в погоне за Дэнни и его отцом я умру и пересеку море смерти, на другой берег мне хотелось бы прибыть с этой самой карточкой, чтобы предъявить ее Тому, кто встретит меня там.

«Это, — сказал бы я, — обещание, которое мне дали. Она пришла сюда раньше меня, и теперь вы должны отвести меня к ней».

По правде говоря, пусть обстоятельства, при которых мы получили эту карточку от ярмарочной машины предсказания судьбы, представлялись экстраординарными и полными глубокого смысла, ни о каком чуде речи быть не могло. Обещание исходило не от божества. Это обещание мы дали друг другу, искренне веря, что Бог в своем милосердии дарует нам возможность навеки быть вместе.

И для Того, кто встретит меня на дальнем берегу, карточка из машины предсказаний, конечно же, не станет доказательством божественного контракта. А если последующая жизнь окажется отличной от той, что запланировали мне Небеса, я не смогу пригрозить судебным иском и потребовать назвать мне имя хорошего адвоката.

Следовательно, если милостью божьей обещание, написанное на карточке, будет исполнено, то на дальнем берегу меня должна встретить сама Брозуэн Ллевеллин, моя Сторми, и никто другой.

Так что самое подходящее место для карточки — рамка на стене. Здесь она будет в безопасности и по-прежнему сможет вдохновлять меня, если я вернусь из этой экспедиции живым.

Когда я вошел на кухню, чтобы позвонить Терри Стэмбау в «Пико-Мундо гриль», Элвис сидел за столом и плакал.

Я просто не могу видеть его в таком состоянии. Король рок-н-ролла не должен плакать. Никогда.

Он не должен и ковырять в носу, но, случается, ковыряет. Я уверен, это у него такая шутка. У призрака нет необходимости ковырять в носу. Иногда он притворяется, что нашел «козла», и вытирает палец об меня. А потом озорно улыбается.

В последнее время он по большей части был весел. Но ему свойственны резкие перемены настроения.

Умерший более двадцати семи лет тому назад, не имеющий в этом мире никакой цели, но и лишенный возможности покинуть его, одинокий, каким только и может быть бродячий мертвый, Элвис имеет веские причины для меланхолии. Но в данном случае слезы, похоже, вызвали стоящие на столе солонка и перечница.

Терри, ярая поклонница Пресли и знаток всего, связанного с ним, подарила мне двух керамических Элвисов, высотой в четыре дюйма каждый, датированных 1962 годом. Один, весь в белом, предназначался для хранения соли, которая сыпалась из гитары. Второй, в черном, при переворачивании выдавал перец через дырочки в голове.

Элвис посмотрел на меня, указал на солонку, на перечницу. Потом на себя.

— Что не так? — спросил я, пусть и знал, что ответа мне не услышать.

Он поднял глаза к потолку, который символизировал Небеса, на лице отражалось страдание, по щекам текли слезы.

Солонка и пепельница стояли на столе с Рождества. Раньше они его забавляли.

Я сомневался, что отчаяние Элвиса вызвано запоздалым осознанием того, что его образ используется в столь дешевых повседневных товарах. И раньше образ этот использовался в сотнях, может, и в тысячах разнообразных изделий, многие из которых аляповатостью превосходили эти керамические фигурки, и разве он сам не давал разрешение на их запуск в производство, получая с каждого определенный процент?

Тем не менее слезы струились по его щекам, скатывались с нижней челюсти, с подбородка и исчезали, не успевая долететь до стола.

Не в силах ни успокоить, ни даже понять Элвиса, торопясь вернуться в переулок у кафе «Синяя луна», я воспользовался телефоном на кухне, чтобы позвонить в «Гриль», аккурат в утренний час пик.

Извинился за то, что звоню не вовремя, а Терри сразу спросила: «Ты слышал о Джессапах?»

— Побывал там, — ответил я.

— Значит, ты влез в это дело.

— По уши. Послушай, мне нужно поговорить с тобой.

— Приходи сюда.

— Только не в «Гриль». Все захотят со мной поболтать. Я бы с удовольствием повидался с ними, но тороплюсь.

— Тогда встретимся наверху.

— Уже иду.

Когда я положил трубку на рычаг, Элвис взмахнул рукой, чтобы привлечь мое внимание. Указал на солонку, потом на перечницу, выставил указательный и средний пальцы правой руки буквой V, уставился на меня влажными от слез глазами.

Такой попытки общения никогда раньше не было.

— Победа? — спросил я, озвучив обычное значение этого жеста.

Он покачал головой, потряс рукой с выставленными буквой V пальцами, словно убеждая меня дать другую трактовку.

— Двое? — спросил я.

Он энергично кивнул. Указал на солонку, на перечницу, опять поднял вверх два пальца.

— Два Элвиса?

Мои слова сильно расстроили его. Он поник плечами, опустил голову, закрыл лицо руками.

Я положил руку ему на плечо. Для меня он был таким же материальным, как любой другой призрак.

— Извините, сэр. Я не знаю, что вас так расстроило или что мне нужно сделать.

Он не предпринял еще одной попытки что-то разъяснить мне, то ли мимикой лица, то ли жестами. Ушел в свое горе, не видел меня точно так же, как его не видели другие люди.

И пусть мне не хотелось оставлять Элвиса в таком состоянии, свои обязанности перед живыми я ставлю выше, чем перед мертвыми.

Глава 14

Терри Стэмбау хозяйничала в «Пико-Мундо гриль» вместе со своим мужем, Келси, пока тот не умер от рака. Теперь справляется в одиночку. Почти десять лет прожила одна в квартире над рестораном, в которую можно попасть по наружной лестнице из переулка.

С тех пор как в тридцать два года она потеряла Келси, единственным мужчиной в ее жизни остался Элвис. Не его призрак, а история и связанные с ним мифы.

У нее есть все песни, когда-либо записанные Королем, и она обладает энциклопедическими познаниями о его жизни. Интерес Терри ко всему связанному с Пресли проснулся задолго до того, как я открыл ей, что его призрак обитает в нашем маленьком городке.

Возможно, с тем чтобы не проникнуться чувствами к другому живому мужчине после смерти Келси, которому она навсегда отдала свое сердце, теперь Терри любит Элвиса. Не только его музыку, славу, не просто его образ; она любит Элвиса как мужчину.

Хотя достоинств у него хватало, пороков, слабостей и недостатков было куда как больше. Она знает, что он был эгоцентристом, особенно после ранней смерти любимой матери, не доверял людям, даже самым близким, по существу, всю жизнь оставался мальчишкой. Она знает, что в последние годы он пристрастился к наркотикам, стал злым и подозрительным, чего раньше не было и в помине.

Она знает все это и тем не менее любит его. Любит за стремление чего-то достигнуть, за страсть, которую он принес в свою музыку, за преданность матери.

Терри любит его за редкую щедрость, пусть иной раз он использовал ее как приманку или бил ею наотмашь, как дубинкой. Любит его за веру, пусть он частенько сбивался с пути истинного.

Она любит его, потому что в последние годы ему хватило смирения признать: он сделал слишком мало из того, что мог. О чем сожалел, за что себя корил. Он не нашел в себе силы на искреннее раскаяние, хотя и мечтал о том, чтобы сбросить груз ошибок прошлого и возродиться вновь.

Любовь столь же необходима Терри Стэмбау, как необходимо акуле непрерывно плавать. Это вроде бы неудачная аналогия, но очень точная. Если акула перестанет двигаться, она утонет, то есть выживание ей обеспечивает непрерывное движение. Терри может или любить, или умереть.

Ее друзья знают, что она пожертвует собой ради них, так сильно ее чувство дружбы. Она любит не только память о своем муже, но и его самого, полностью, со всеми особенностями его характера, как хорошими, так и не очень. Соответственно и друзей она любит и какими хотела бы их видеть, и какие они на самом деле.