Толкование сновидений - Олег Дивов

Проклятый сон! Я ведь знал, что он сбудется. Но мне и в голову, в дурацкую мою умную башку не приходило, насколько жесткой окажется стыковка с реальностью.

Сжатая до упора пружина начала раскручиваться в Шладминге. За пару дней до старта меня поймал Генка, совершенно затурканный и очень злой. То есть смотрел-то он как всегда молодцом, на то и психолог, работа такая, но меня ему не провести, слишком давно знакомы. Да и специалист он так себе. В противном случае команде не удалось бы его разжевать и проглотить, вобрать в себя, поставить на одну доску с лыжниками (это мое тогдашнее мнение, гораздо позже я сообразил, что именно из такого погруженного состояния Генке было сподручнее рулить нашими эмоциями). Короче говоря, он отловил меня в спортзале, где я блаженно разгружал позвоночник, болтаясь сосиской на турнике, и завел со мной нудную беседу на отвлеченные темы. Я висел и пытался сообразить, к чему мужик клонит. Догадался, спрыгнул вниз, и прямо спросил: «Геннадий, ты в своем уме?» – «То есть?» – очень натурально удивился Генка. «Ты же знаешь мои обстоятельства. Ну и какого черта тебе взбрело в голову выяснять, способен ли Поль, влюбленный по уши в другую женщину, переспать с Машкой?» Все-таки умный я. Генка немного подумал и сказал: «Только по лицу не надо, я им работаю». Мы вместе от души посмеялись. «Что, плохи дела? – спросил я. – Ты учти, Ген, мне эта красавица нужна позарез. Строго между нами, я могу на ближайших этапах довольно красиво выступить. Но чтобы получилось действительно красиво, нужен круг почета. Нужен дубль. Есть хоть малейший шанс как следует Марию раскочегарить, только без постельных сцен?» Глаза у командного психолога стали вовсе тоскливые. «Понимаешь, она сейчас что-то решает для себя… Очень важное. Поэтому и ездит плохо. Но когда она все окончательно решит, то просто уйдет из команды. Вообще. Поль, она ведь здесь только из-за тебя. Ты для нее важнее лыж». Я не удержался и ляпнул: «До сих пор?!» Последние год-два мне казалось, что Машкина влюбленность несколько поослабла. Стала больше привычкой, нежели действительно острым желанием близости. Не мешала ей хоть как-то строить личную жизнь. «Она уйдет и погубит блестящую карьеру. В будущем сезоне ей для золота понадобился бы ящик». – «Это тренер говорит?» – «Это я говорю». – «И что же делать?» Генка принялся вздыхать и прятать глаза. По его словам выходило, что он не может снять Машкину зависимость от меня, это нечто на уровне влюбленности в киноактера, недосягаемого, но желанного – может пройти только само или перебиться более сильным чувством к реальному человеку. Такого человека в Машкиной жизни пока не случилось, а вот иллюзии уже начали рушиться…

Насчет человека я был в курсе. Марии исполнилось семнадцать, когда она явилась на сборы какая-то другая, не такая, как раньше. «Ага! – Илюха по-собачьи вывалил язык и тяжело задышал. – Наша Маша поломала-таки себе целку. Ну и дурак же ты, Поль! Такой случай упустил…» Я очень сильно дал ему по шее. Не за себя – за Машку. Ударил гораздо сильнее, чем хотел, даже сам удивился. После такого зачина обычно случается титанический мордобой. Вместо этого на наше счастье из-за угла случился тренер. «Чего на полу валяешься? – спросил он Илюху, глядя куда-то мимо и думая о своем. – Пойдем-ка, там на разгрузке людей не хватает. И ты, Павел, не рассиживайся. Бери в мастерской набор торцевых ключей, надевай лыжи и дуй к нижней опоре подъемника. На всякий случай захвати нормальную обувь». Тренер был еще молодой и очень заботливый, старался все предусмотреть. Не скажи он про обувь, мне бы пришлось тяжко – подъемник так и не запустили, а карабкаться полтора километра вверх в профессиональных горнолыжных ботинках то еще развлечение. Зато я с чистой совестью полдня болтался у нижней опоры и имел время подумать.

Вспомнить, например, как это было, когда мы с Машкой столкнулись на безлюдном вещевом складе и принялись яростно, до одури целоваться. Стоило мне только захотеть, я взял бы ее прямо там, на сваленных в кучу матрасах, и она, а не другая, была бы у меня первой… И конец. Гроб. Вся распахнутая мне навстречу, радостно отдающаяся и требующая взамен меня без остатка, Мария застряла бы в моей жизни как кость в горле на долгие годы. Я просто не смог бы выпутаться – благодарный за любовь, но не любящий по-настоящему сам. Это страшное дело, когда девушка тебя всерьез, от души хочет, безо всяких обиняков. Это вам не «может быть надо бы и хорошо бы вроде бы… ой, мама!» – то, от чего я, честно отыграв свою роль в течение двух летних месяцев, сбежал и был на прощанье без особого сожаления поцелован в щечку. Нет, увы, на молодое искреннее чувство невозможно хотя бы не попытаться ответить. Это чувство прет изо всех дыр, обтекает тебя и захватывает, и на какое-то время ты даже можешь вообразить, что тоже действительно любишь. А потом? Я откуда-то знал, что будет после. Если выражаться по-мужски скупо и конкретно, понимал, что Мария с меня очень долго не слезет. А я ведь ее обожал. Машка уже тогда была мой верный боевой товарищ – она съезжала лучше всех девчонок, я – лучше всех парней. Мы целили во взрослую сборную, наша генетически заложенная тормознутость еще не вылезла наружу так явно, до поры до времени перевешенная молодостью лыжников и амбициями тренеров. Это потом будет все плохое – и ощущение своей второсортности, и отбор в «челленджеры», и один долгий-предолгий вечер, когда мы с Машкой танцевали на открытой веранде, и с моря дул легкий бриз, и я почувствовал: теперь – можно. Но совсем не нужно.

Кретин! Урод! Обожает он ее, видите ли! До чего же глуп бывает человек в двадцать лет! Ну переспали бы несколько раз, а потом я, почти в слезах, объяснил бы – все хорошо, Маша, но не могу я с нелюбимой женщиной, не могу и не буду, у меня такое ощущение, словно я и тебя, и себя предаю, обманываю, продаю по дешевке. Она бы поплакала, я бы совестью помучился – и все. Была проблема – нет проблемы. Наверняка остались бы друзьями. Но я был жутко принципиальный тогда. Индюк. И спихнул ее Илюхе. А тот сбежал, не мог больше, и она ушла с кем-то из немцев, как уходила до этого с нашими тыщу раз и с ненашими две тыщи. В том самом году, когда я бил Илюху по шее, защищая Машкину честь, ее прозвали «Машка-Сексопилка». За какие-то полсезона она методично и целенаправленно перетрахала большую часть мужской команды, причем каждому из своих кавалеров если и не разбила сердце, то основательно его помяла. Машка ведь на самом деле вещь, это не та женщина, которой вслед швыряют грязью. Ее совершенно невозможно представить жертвой сексуального насилия или вообще хоть как-то подавленной кем-то. Сама кого хочешь подавит – тем же Димону и Илюхе досталось по первое число. Но это был и их выбор тоже. Забавная оказалась последующая реакция в мой адрес – Димон меня возненавидел, Илюха только больше зауважал.