Плач по уехавшей учительнице рисования (сборник) - Майя Кучерская

Весь следующий день я просто собираюсь. Отключив голову, укладываю чемодан, из общаги снова еду в Консу, сдаю в библиотеку книги, захожу на минуту в учебную часть, потом брожу по торговому центру, покупаю всем своим подарки на Новый год.

Черт, какое все-таки это тяжелое время, конец декабря. Целый длинный год рысью пружинит тебе на загривок. Глядит в затылок ледяным желтым взглядом. И ладно б давили только эти триста с чем-то там дней, но и всё, что ты ждал от года, от людей, а оно не сложилось, – тянет, давит тоже. На плечи, шею, заползает в башку, и мне хочется сгорбиться, сжаться и уснуть наконец дома, уткнувшись щекой в свежеодетую прохладную подушку (на наволочке – незабудки), крепко, сладко. И чтоб никто не будил.

На электронных часах в магазине мигает 16:04. Все закуплено, и маме, и бабушке, и всем. На улице холодает, сквозь белый день проступают сумерки. Зажигаются первые огни, всюду в витринах елки. Поднимается ветер, по земле стелется поземка, охота скорее в тепло, переминаюсь на остановке, но автобуса нет, сажусь наконец в маршрутку, снова еду в общагу. Смотрю сквозь окно. Все время хочется протереть глаза. Ну, не может быть все таким серым. Закутанная по самый нос бабка сидит на деревянном ящике, просит милостыню возле торгового центра. Два краснорожих мужика в мохнатых шапках и ватных штанах шагают с удочками – рыбаки. На обочинах грязный снег, из сугробов торчат рекламные щиты, народу полно, но в основном женщины. Все закутанные и все с сумками – Новый год. Поэтому и машин так много, тащимся по проспекту еле-еле. Дубак полный, холодно даже в маршрутке.

Вот и общага, а за ней серые брежневские дома, вечная стройка, сквозь унылое, старое унылое рвется новое, раскрашенные, наглые новостройки. Не знаю даже, что лучше. Прохожу мимо охранницы, она отрывается от кроссворда, косится на пакеты и свертки так, будто сама никогда не ходит в магаз.

В нашей комнате никого. Дина и Аня сегодня уже уехали, Динка вообще, наверное, навсегда, сказала, нашла комнату в городе, и правильно – жить в нашей общаге тот еще депрессняк… Все кто может снимает. Я пока не могу. Уроков хватает только на прокорм да вот на подарки. Еще билет домой. Хотя за это полугодие все-таки удалось немного скопить, пока сама не знаю на что.

Чемодан стоит у кровати, дожить до рассвета, ну, не в «Бункер» же переть, тем более в такой нереальный холод. Ложусь на кровать, отворачиваюсь к стене. За стеной ржут девчонки, примеряют наряды, собираются на маскарад.

Странно, почему я так переживаю? Мне же плевать на этого Дарского, даже симпатия к нему после того раза испарилась. Все равно. Как он мог меня не позвать? Всех позвал, кроме меня! Ладно, предположим, у мальчика обида до конца жизни. Но остальные… Они ж не знали. Не знали ничего про нас! И все равно никто ничего мне не сказал про этот бал. Скрывали? Или случайно так вышло? Нет, не случайно. До последнего таили, даже Таня, – почему? Да потому что я чужая им, все равно не своя. Дерёвня. Хотя мой город совсем не дерёвня, даже не село, а город, хорошо, городок. И к тому же бешеная, почему ты такая бешеная? – вот что Танька любила мне повторять в прошлом году, пока мы с ней боле-менее дружили. И никакой талант не спасет. А может, и нет у меня никакого таланта? После Лейпцига и шестого места даже Борис Михайлович, педагог, из-за которого я вообще здесь, сильно во мне, кажется, разочаровался.

Эти за стенкой все орали и заливались. Пойти сказать им, чтобы заткнулись? Что я хочу спать! Разметать общагу в хлам с помощью супероружия, которого у меня нет? Вместо этого иду в общую ванную-туалет.

Под зеркалом лежит забытая золоченая трубочка, Динкина помада, ярко-ярко-красная, крашусь. Вид сразу становится как у продавщицы на нашем рынке. Неместной. А, скажем, из Барнаула. Папа у меня оттуда и есть, и скулы мои – от него. Бляцкая татарва. Натягиваю самый теплый свой красный свитер, бабушка связала еще в позапрошлом году, свитер, но все равно юбку, замшевую черную мини, купленную этим летом в Германии, в секонд-хенде! Yes. Достаю из тайника деньги, всю накопленную заначку, запихиваю в карман куртки все заработанное за эти месяцы, слетаю с лестницы.

Выхожу. Колени сразу же охватывает холод, ноги коченеют, на губах – сладкий привкус помады. Удар ледяного ветра. Блин, хреновато. Натягиваю шапку на самые уши, вжимаю голову в куртку. Хоть бы такси! И надо же, слева, ближе к жилым домам, вижу «Волгу» с зеленым огоньком.

Выбрасываю руку вперед, машина послушно едет прямо ко мне. Дверь отворяется, лицо обдает душным теплом.

– Ты заказал?!

Кричит. Сухонький, с узкими глазками.

– Ты?

Страшно злой. Счас убьет меня!

– Не, не я, но, может быть, вы меня подвезете…

– А по телефону не ты заказал?

– Нет, говорю же. Не я.

Он кивает. Верит. Немного обреченно машет рукой – заходи.

Бухаюсь на шерстяное, каким-то пледом, что ли, укрытое сиденье, душно, но хоть тепло, радио мурлыкает попсу. Водила так себе говорит по-русски и полдороги ругается, правда, не на меня.

– Заказали, да, знаю, не ты, но тоже Ипподромская, приехал, никого нет. Звоню диспетчеру, она им, а они к телефону тоже никто не идут. Может, пьяные уже все. Стоял, не знал. Так и не пришли, заразы. Хорошо, ты…

Он наконец отмякает. Что-то спрашивает, а мне леееень говорить. Мне просто тепло. Я уехала из общаги. Мычу что-то в ответ, он морщит детские бровки, не понимает, что я ему тихо хамлю, ерзает и начинает опять про свое. Оказывается, он из Таджикистана. Жена, четверо детей, а он здесь на заработках. Зарабатываю много! Но без больничного. Болеть нет, нельзя. Заболел – ничего не заработал. Очень плохо. Один раз все равно заболел, неделю лежал. Жена звонит, деньги нужны. Нету! Чем детей кормить, деньги давай. Ой, поругались мы, я трубку бросил – как в фильме, да?

Он смешно качает головой. Я соглашаюсь: ну, точно.

– Тут постоянный клиент звонит, переехать надо было. Ой, я много заработал! Жена опять звонит, сапоги нужны, а я такой гордый! Да, говорю, завтра пришлю. Столько денег у меня. три тысячи ей послал.

Все что мог этот человек, кажется, уже рассказал. Опять ко мне:

– А ты студентка? Медицинская академия?

Интересно, почему он так решил. Но я киваю.

– Ага, на врача учусь.

– Трудно?

– Нет, весело! Вот мышек вчера пытали, в мозг ткнешь ей проводок, она лапками дерг! И готова.

– Умерла?

– Да! Сразу же. Но одна недавно такая попалась живучая… Не умерла. Все сдохли, а она дернулась и вдруг опять подниматься начала. Все у нас так и сели. Новое явление в науке! А это электричество во всем здании отключили. Разряда не было. Не судьба, значит, ей была подохнуть. Вот я и подумала: раз так, возьму на воспитание ее; это, правда, он оказался. Мышонок. Дома у него на моих харчах волосы отросли, мягкие такие, светлые, так теперь и живем вместе. Лён я его назвала. Учу его разговаривать.

– Кого?

– Кого-кого. Мышонка! Белого. Вот тут мне выходить.

Плачу́ этом таджику чуть больше, чем договорились. Пусть будет гордый.

Иду по проспекту. Захожу в кофейню. Пахнет хорошим кофе. Розовые скатерти на круглых столах, чашечки такие же – с розой и серыми листочками по кругу. Мелкими глотками цежу эспрессо, крепкий-крепкий. Это место открыли, кажется, недавно, во всяком случае, я здесь первый раз. Но зато и цены… Потому и народу совсем немного, только парочка обжимается у окна да мужик напротив поедает подогретый бутерброд с ветчиной (в меню названный «тост»), тяжело поглядывая по сторонам, замечает наконец меня. Задерживаться неохота. Оставляю под сахарницей чаевые, смываюсь. На часах уже шесть. Вечер проходит неплохо. Только на улице дубилово, жаль. Градусов двадцать пять точно. Снова голосую, останавливается белый «жигуль»…

Деньги тают, кружу по городу без всякой цели, культурно развлекаюсь, вешаю всем по очереди лапшу на уши: медсестра – будущий юрист – бывшая гимнастка (перелом позвоночника! Теперь только тренирую) – лаборантка из академа – дизайнер офисов… Прибавляю и отнимаю себе годы, меняю занятия, несу полную чушь, и никто пока не сказал: «Да ты заливаешь!» Какая им разница? Зато мне с каждым новым враньем почему-то все легче.

Но примерно на шестом я ломаюсь. Синий «форд», стекло опускается – из машины вылетает волшебный музыкальный хлопок – мама мия, Бетховен! Седьмая симфония, Allegretto!

Кричу:

– Да это ж Бетховен у вас!

Он говорит:

– Ну да. Седьмая. Куда вам?

Веселый, косматый парень на уютном «форде», в черной дубленой куртке – первый из всех, кажется, нормальный.

– Мне… да все равно.

– Не понял, – он хмурится. Сейчас пошлет.

– Я просто покататься хочу. Но за деньги, конечно, я вам заплачу, – лепечу сама не знаю какую ахинею.

Он молчит, что-то соображает. Наконец кивает по-свойски.

– Ладно, садись. Хотя кататься долго придется. Я вообще-то в аэропорт.

И я забираюсь в машину. Парень нажимает на кнопочку, что-то щелкает, музыка меняется. Правильно, под Бетховена не поговоришь.