Плач по уехавшей учительнице рисования (сборник) - Майя Кучерская

Я наконец перевожу дыхание.

– Ну? – он, кажется, тоже въехал. – А потом?

– А потом музыка кончилась.

Поднимаю голову повыше, чтоб не капнуло ничего случайно.

– И все?

– Все.

– А яблоки? – Андрей смеется.

Я тоже переключаюсь, улыбаюсь ему.

– До этого не дошло. Как только музыка кончилась, все исчезло. Стало тихо пропадать и в несколько мгновений пропало. Я очнулась, и знаешь, лицо было совершенно мокрое.

– Ты плакала?

– Кажется, нет. Может, этот был тот, невидимый дождь? Но старичок протянул мне салфетки. Он и сам сморкался. Я вытерлась, еще немного посидела, потом закрыла крышку и пошла. Дедушка шел за мной, что-то лопотал, но я не понимаю по-немецки. Тогда он перешел на английский, но я тоже не поняла. Что-то про ангелов он вроде говорил. Angeles, angeles… Очень хвалил Баха и меня, и звал завтра обязательно приходить играть и послезавтра. Но мы уже уезжали. Нет, говорю, не смогу. Тогда он подарил мне розочку красную, вынул из вазы, стоявшей у скульптуры Девы Марии.

– Кто?

– Да старичок. Ты, что ли, уже не слушаешь?

Но он уже хлопал себя по карманам и доставал из куртки мобильный, который хмуро жужжал и прыгал у него в руке. Прижал трубочку к уху.

Из мобильного несся квакающий мужской голос, слов я не разбирала, но слышно было, что голос какой-то ненормальный. Сумасшедший! Ква-ква-ква! Ваф! Ваф!

Андрей начал меняться в лице.

– Не может быть. Вы точно проверили? А с Москвой связывались?.. Так, я понял.

Разъединяется. Жмет на газ, и мы снова мчимся, аэропорт совсем рядом. Одновременно набирает чей-то номер, потом еще. И еще. Всем говорит одно и то же: «Она не прилетела. Совсем. Проверили, точно. Не подходит. Абонент не отвечает. А следующий рейс через пять часов. Я сказал нет!» На кого-то он уже сам орет благим матом. Про меня забыл.

Снова жужжит его мобик: «Что? Сколько? Откуда я их возьму? Вы там все о… ели».

Он опять жутко ругается и на кого-то кричит.

Мы уже возле аэропорта.

Андрей наконец вспоминает обо мне, роняет тихо:

– Конец.

– Что случилось?

– Самолет прилетел, а ее там нет! И к телефону не подходит, ни она, ни продюсер, никто. И неустойку будет платить не она. Ты знаешь, сколько это стоит? – переходит он вдруг на полушепот. Его сжимает судорога.

– Все, завтра я труп.

– Да кто она? Какой самолет?

– Неужели непонятно? – изумляется он. – Один здешний крутой заказал сегодня концерт, мы три месяца договаривались, еле-еле уломали, не буду говорить тебе, сколько это стоит, всего-то на полтора часа, группа уже на месте. Большой дом, за городом. С фонтаном! – он морщится и замолкает на полуслове.

– И? – толкаю его прямо в плечо.

– Да что и? Она летела следующим рейсом… Но почему-то осталась в Москве! И не отвечает ни по одному телефону.

Он начинает дрожать, как в лихорадке. В глазах, огромных, темных, только что таких веселых, – страх. Коверкающий лицо. Напуганный до смерти мальчишка. Снова жужжит мобильный. Андрюша на кого-то истерично кричит.

– Все, больше не могу, – он жмет на отбой, отключает телефон. – Три минуты покоя. Сигарет нет?

– Нет.

– И я завязал. Черт, черт, черт.

– Подожди, скажи, как ее зовут?

– Точно нет сигарет?

Я повышаю голос. Говорю четко и громко.

– Ты можешь мне сказать, кто это? Как ее зовут?

– Могу.

И Андрей называет ее имя.

– А заказал знаешь кто?

И он называет имя заказчика.

Я визжу. Вот тебе и Башмет… Фуфло, фуфло этот наш гребаный гений! Андрей ничего не понимает, не реагирует даже на визг, сидит и молчит, мальчик явно в коме.

А я нервно, и знаю, что страшно похоже на нее, подпуская в последние слова хрипотцы, пою: «Город не спит, в городе СПИД, спидометр сдох!»

– Это любимая моя песня, – почти плачет он.

– Андрюша, это попса для уличных девчонок! А не для студентов консерваторий, – ору я. – Хотя я тоже, тоже ее любила, да и сейчас, наверное, люблю, потому что она…

– Талантливая! – в тон мне кричит Андрей. – Пой, пой еще.

И я пою дальше, по куплету из разных композиций – «Звезды за воротник», «Водопроводную», «Фарфор ноября»…

Андрей, словно в забытьи, слушает это поппури и вдруг просыпается, пялит на меня глаза:

– Ты что, знаешь все ее песни? Но ты же… Бах, Бетховен. Орган.

– Да, но говорю же – я обожала ее раньше! Теперь заглядываю иногда по старой памяти на ее сайт, особенно если новенькое что-то выходит…

– Да-да, – сглатывает он. – Новенькое тоже можешь?

– Светлый огонь, но это во сне! Синий трамвай, но красный честней…

Я запрокидываю голову, пою дальше: «Ты слы-ы-ы-шишь?»

Андрюша внезапно хохочет, как давится. И судорожно достает из кармана узкую металлическую фляжку, откручивает крышку, делает несколько глотков. Протягивает мне: «Виски пьешь?»

Я мотаю головой: «Не хочу пока». Он смотрит на меня все внимательней.

– А ты на нее чем-то похожа. Вы похожи. А поешь вообще как она. Две капли воды.

– Ты не первый это заметил. Я еще у нас в районе с этим два раза первое место заняла, с подражаниями этими.

– А ты куда вообще, в аэропорт сейчас? Улетаешь?

– Нет, я просто гуляю, забыл? С тобой. В свободный вечер. Сколько с меня, молодой человек?

Я снова ржу.

Но Андрюше не до смеха. Он включает телефон. И выходит из машины. О чем-то ему надо поговорить без меня. Возвращается обратно. За несколько минут разговора он преобразился. Никакого растерянного мальчишки – снова волевой и веселый молодой мужик.

– Значит, так, – командует он и включает зажигание. Вижу даже в профиль, как глаз у него горит. – Едем в парикмахерскую, стрижка, экспресс-окраска, покупаем тебе темные очки, кожаную куртку. Только б успеть!

Он крутит руль, мы разворачиваемся и мчим обратно в город.

– Андрей, во-первых, ты забыл спросить меня! Во-вторых, ты забыл еще кое-что – у меня залобоязнь, я боюсь, когда на меня все смотрят. Я не смогу! Я ни звука не спою на людях.

– Да как же ты раньше-то пела? На конкурсах?

– Когда это было? Тогда было легче, а потом, после одной истории, как отрезало. К тому же там была не я, а персонаж.

– А у нас, у нас разве не так? – почти кричит он и, уже не слушая, что я отвечу, говорит, говорит сам, попутно обгоняя все машинки на шоссе.

– Ты лучше всех, ты удивительная, ты вырастила дерево, ты так играешь Баха, я ведь понял, это было от Бога, точно…

– Андрюша, я боюсь залов, зрителей, глаз. С годами это только сильней!

– Темные очки! Наденем на тебя темные очки, ясно? Она тоже ведь это любит, а сегодня ты – это она, она – ты, ты сможешь, у тебя особенный день, сделаем свое чудо, не все ж немцам…

Не знает, что говорит, отключаюсь от этой бессмыслицы, как вдруг слышу:

– Соглашайся, соглашайся, пожалуйста, ты лучше всех, ты такая классная… Я тебя люблю. Люблю тебя…

Я понимаю: он забыл, как меня зовут. И не помогаю. Мне уже все равно. Молчу.

– Ты не думай, мы заплатим, это сто проц, пока не могу сказать сколько… – начинает он новый заход.

Что ему ответить? И я не говорю ни слова.

– Голос у тебя как две капли воды, только лучше, – частит он дальше. – Из каждого альбома споешь песни по две, из последнего – четыре. Две еще на бис – какие попросит зал. Ни с кем. Ни в какие разговоры. Не вступаешь! Я всех предупрежу. Ты у нас девушка со странностями. Не секрет, что сидишь на коксе!

Он снова хохочет. И на светофоре опять достает из кармана фляжку, повторяет.

– В крайнем случае три на бис, но лучше две, пусть…

Глотнув, он гладит мое колено. Я отстраняюсь.

– Зеленый свет, езжай.

Он жмет на газ и вдруг кричит.

– Я не понимаю! Ни хрена. Ты – какая? Ты слабая или сильная? Ты боишься или плюешь? Ты кто вообще?

Но я снова молчу. Он настаивает.

– Я не понял, ты же согласилась?

– Да, Леша, на это я согласилась.

– Вот и хорошо, – он снова расслабляется, опять что-то говорит про концерт.

Через два часа мы на месте.

Небо брызжет фейерверками и все время меняет цвет. Немного похоже на северное сияние, только быстрей. Пылающие капли падают на крышу дома, горящего теплым светом, резного, как шкатулка, с флюгером-кораблем, по которому тоже бегут сейчас огоньки. На воротах нас останавливает охрана, охранник внимательно и твердо смотрит мне в лицо, просит снять очки. Но я уже не боюсь. Подъезжаем к стоянке, к нам быстро приближается человек в котелке, фраке и черной маске… Неужели Димон? Бросается к машине открыть мне дверь, но Андрюшины ребята его опережают, мгновенно окружают меня плотным кольцом и не подпускают Димку даже близко. Понял, губастый, кто тут главный? Дарский растерян, но Андрей примирительно и твердо говорит ему что-то. И Димон отступает, плетется за нами на почтительном расстоянии.

Вдыхаю морозный воздух. На мне уже не юбка, а дорогущие черные плотные брюки, только что купленные Андреем. На плечах кожаная куртка с блестками. На голове – бандана, не шапка, но странно – почему-то не чувствую сейчас холода.

Посреди двора стоит аккуратная елочка в моргающих снежинках и золотых шарах, быстро идем к дому, по вычищенным дорожкам, мимо круглых заснеженных кустов. Обходим дом вокруг, в глубине парка мелькает нескольких освещенных статуй, в прошлый раз я их не разглядела. Слишком быстро бежала.