Апельсин потерянного солнца - Ашот Бегларян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слушая старшего сына, Кнар инстинктивно прикладывала указательный палец к губам и тихо произносила:
— Тсс…
Но это лишь заводило Алека:
— Сколько миллионов было загублено, беспощадно и без сожаления брошено в топку страшной войны ради победы! И единственное тому оправдание — Сталин сокрушил такую редкую мразь, как Гитлер. Но разве вправе был он, «великий вождь и учитель», распоряжаться данной свыше жизнью людей, жертвовать ими, не задумываясь?!
Эрик не перечил брату, но, оставшись наедине со своей тетрадью, давал волю собственным мыслям и фантазиям. Непрост и неоднозначен был его лирический герой, испытавший и прочувствовавший вместе со своим поколением всё то, что в собственном драматическом развитии, в борьбе не на жизнь, а на смерть, мечась из одной крайности в другую и теряя миллионы людей, пережила огромная страна с её многонациональным народом. Эрик с удивлением ловил себя на том, что не может скрыть в своих стихах симпатии к развенчанному «вождю народов СССР», который «приняв страну с сохой, оставил её с ядерными реакторами»[16]. Романтичная натура давала о себе знать: Сталин, на которого в годы войны с трепетом уповали все, невольно ассоциировался у рано осиротевшего Эрика с отцом…
Алек же смотрел на вещи реально и понимал, что всю дальнейшую жизнь представителям его поколения придётся выплачивать долг с процентами за то самое «счастливое детство» — самозабвенным и самоотверженным трудом «во имя светлого будущего», как это делали ценой своей жизни их отцы и деды на войне. Теперь от них ждали подвигов на трудовом фронте, под раздуваемой компартией идеей строительства коммунизма с красивым лозунгом «от каждого по способностям, каждому по потребностям». И в подогреваемом «сверху» стремлении «догнать и перегнать Америку», они впряглись в дело. При этом Алек, несмотря на долю скептицизма, искренне верил (как и большинство советских людей) в осуществление неосуществимого и возможность объять необъятное. Эта вера ещё больше укрепится, когда его ровесник Юрий Гагарин вскоре сделает, казалось, невообразимое — совершит полёт в космическое пространство…
Эрик же словно с луны свалился. Он жил напряжённой жизнью души и сердца в своём особенном, идеальном мире поэзии и не переставал мечтать о совершенстве человека и мира в целом. Конечно, очень часто обыденная и прозаическая действительность входила в противоречие с его внутренним миром, иногда грубо врывалась в него. Однако у Эрика было достаточно смелости, воли и ощущения собственного достоинства, чтобы не изменить данному ему свыше дару, сохранить в душе то ценное и неповторимое, что отличает поэта от других людей… Впрочем, витание в поэтических «облаках» не мешало ему успешно учиться по достаточно приземлённой специальности ветеринара, на которую Эрик согласился, чтобы не огорчить мать…
Глава 6
Алек всерьёз задумался об обустройстве личной жизни и стал приглядываться вокруг себя. Внутренне он настроился на соответствующую волну: где-то должна была быть его половина, также подсознательно тянущаяся к нему. Он был уверен, что люди выбирают друг друга не случайно и встречают только тех, кто уже живёт в их подсознании. Возможно даже, сами того не подозревая, они уже направились навстречу друг другу, ведомые некой сверхъестественной могучей силой, и вот-вот окажутся совсем рядом, лицом к лицу…
Создание союза с одной женщиной и на всю жизнь — в этом заключалось одно из главных жизненных убеждений Алека. Перед глазами была его мать, которая, прожив с мужем всего-навсего восемь лет, всю оставшуюся жизнь, каждый её миг оставалась преданной его памяти…
В последние дни Алек находился в каком-то волнительном предвкушении неминуемого знакомства, самой важной встречи в жизни. Воображение смутно рисовало милый образ.
Неделю назад бригаде Алека поручили реконструировать школу, и пока строители ремонтировали один учебный корпус, в другом шли занятия. В классах было тесно, а на переменах суетливо и шумно.
Как-то на большой перемене к Алеку подошли два старшеклассника. Вид у них был виноватый и подавленный — случайно разбили стекло в шкафу в кабинете географии, где на время ремонта проходили объединённые занятия. Просили помочь вставить новое. Алек не стал отвлекать своих работников и решил сам разобраться в ситуации.
Они почти столкнулись у входа в кабинет. Он уже выходил из помещения, осмотрев место происшествия, а она входила на урок, бережно обняв классный журнал.
Алек с виноватой улыбкой на лице резко отступил на шаг, чтобы пропустить молодую учительницу. Слова извинения застыли у него в горле — он где-то видел это лицо! «Она!» — ёкнуло сердце… Видно, молодой человек был смешон в этот момент — в больших карих глазах учительницы промелькнула едва уловимая насмешка.
Конечно, это не была банальная любовь с первого взгляда — Элеонора Борисовна, преподавательница географии, не обладала ослепительной красотой и манерами роковой женщины, чтобы тут же заставить влюбиться в себя незнакомого мужчину. Наоборот, молодая учительница показалась строгой, несколько чопорной и неприступной. Вместо «бабочек в животе» Алек почувствовал нечто другое, какой-то смутный внутренний зов, словно душа нашла свою недостающую часть.
«Поди после этого не верь в судьбу», — он сравнил периодически являвшийся в воображении смутный волнительный образ с реальным существом.
Эта несколько нелепая встреча, которой, казалось, могло и не быть, если бы мальчики случайно не разбили стекло в географическом кабинете, всерьёз нарушила душевный покой молодого прораба.
На следующий день, как раз к началу урока Элеоноры Борисовны, шкаф блестел новым стеклом.
— Ну что, вредители социалистической собственности, — уходя, Алек весело подмигнул провинившимся школьникам, которых в воспитательных целях подключил в качестве помощников к процессу замены стекла, — надеюсь, больше такого не повторится.
Тут прозвенел звонок на урок. Расчёт Алека был верен: в конце коридора показался желанный силуэт.
— Не судите их строго, они не нарочно, — поравнявшись с учительницей, произнёс Алек, стараясь быть как можно непринуждённее; однако беззаботная улыбка удалась ему с трудом из-за неожиданно появившейся робости. — Главное, дети не порезались…
— Спасибо, — произнесла географичка, собранная и подтянутая. — А вы им родственником приходитесь?
— Нет-нет… Мы ремонтируем корпус рядом.
— Так вот оно что! — нотки удивления, возмущения и одновременно какого-то задора смешались в её голосе. — Значит, эти оболтусы разбили стекло в чужом кабинете, да ещё и незнакомого человека побеспокоили…
— Ну что вы! — поспешил успокоить её Алек, вдруг сделав обиженное лицо. — Всегда рад… Если что — обращайтесь…
Алек поймал себя на мысли, что опять выглядит смешно. Впрочем, его угловатость и непривычная робость были вполне естественны: с таким серьёзным намерением он общался с
