Апельсин потерянного солнца - Ашот Бегларян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну что ж, ради светлого будущего придётся умерить аппетит, — Вардануш картинно размахнулась и бросила далеко в поле огрызок яблока. — Надеюсь, хоть наши внуки нажрутся вдоволь…
Сейчас шутить в стране дозволялось, но, разумеется, в меру, в ограниченном количестве и желательно в узком кругу. Прошли времена, когда можно было запросто угодить в жернова сталинских репрессий, имея неосторожность пожаловаться на положение некоторых вещей в государстве — к примеру, на то, что обещания улучшить с созданием колхозов жизнь крестьян так и остались словами. Всеобщее и окончательное избавление от наследия культа личности ознаменовалось выносом тела Сталина из Мавзолея[22]. Руководство компартии посчитало невозможным далее сохранять его мёртвое тело рядом с «нетленным» телом Ленина. Рассказывали, что старая большевичка, прошедшая сталинские лагеря, заявила с трибуны съезда партии, что ей во сне явился сам Ленин и сказал: «Мне неприятно быть рядом со Сталиным, который столько бед принёс партии». Тело бывшего «вождя народов» было вынесено из Мавзолея и захоронено у Кремлёвской стены ночью, во избежание лишнего интереса со стороны масс. Вот так странно началась эпоха строительства в советской империи коммунизма, который должен был прийти на смену социализму и окончательно похоронить капитализм…
Впрочем, Кнар и других скромных тружениц полей такие глобальные проблемы не волновали. Они продолжали работать, как трактор. Работали почти бесплатно, за трудодни и облигации. Однако теперь иногда позволяли себе пошутить про колхозное рабство, хотя при этом часто оглядывались по старинке: а не заберут?
Вожди не посещали их по ночам. Им до сих пор, спустя почти двадцать лет после окончания войны, снились мужья, братья и сыновья, которых они не дождались с кровавых полей сражений. И этим несчастным женщинам было невдомёк, что ещё замышляют живые вожди для обеспечения их «светлого будущего»…
Глава 10
Девушкам, а тем более видным, нравится, когда их добиваются. Некоторые готовы поначалу специально отказывать и отнекиваться, чтобы ещё больше разжечь ухажёра, если, конечно, сам ухажёр им нравится… Алек знал об этом, однако в случае с Элеонорой он терялся в догадках, не в силах определить, капризничает ли она или на самом деле считает их союз невозможным.
Элеонора держалась сухо и деловито. По её взгляду, скупым жестам и манере говорить было невозможно понять, что она думает в этот момент. Алек уже подходил к ней три раза и слышал почти одно и то же: «я не хочу сейчас встречаться», «мне сейчас не до этого», «замуж пока не планирую». Она непременно находила «уважительную» причину: мол, надо проверить контрольные работы школьников или подготовиться к педсовету, и уходила, даже не удостоив своего поклонника прощальным взглядом.
«А может, я просто противен ей?» — болезненно колола молодого человека и такая мысль, после которой хотелось бросить всё.
Алек удивлялся резким перепадам своего настроения: пессимизм и оптимизм, казалось, сцепились в яростной схватке с переменным успехом. Когда чувство подавленности и униженности готово было взять верх, срабатывала некая защитная реакция: помимо своей воли Алек представлял Элеонору без макияжа и укладки, в шлёпанцах и домашнем халате у электроплиты на кухне — обычную, расслабленную, лишённую учительской ауры, и тут же развенчивался её почти магический образ. При этом сам он вновь наполнялся надеждой и уверенностью. Вспоминалась Алеку даже пословица о том, что «любая женщина кажется красивой в темноте, издалека или под бумажным зонтиком». Вместе с тем он понимал, что такое «унижение» своей пассии вряд ли поможет ему при реальной встрече и даже может навредить, подтолкнув на неосознанную грубость.
«Да, верно сказано, что овладеть сердцем женщины иной раз труднее, чем завоевать целый мир», — сознался он себе после долгих раздумий, которые в итоге привели к банальной истине о том, что насильно мил не будешь.
Алек прекрасно понимал, что попытка брать измором крепость лишь усугубит положение: упорное желание обладать кем-то, кто не отвечает взаимностью, похоже на одержимость. Это может привести к скандалу и удару по его безупречной репутации «ударника коммунистического труда». И даже если бы девушка уступила из жалости, безвыходности или по другим причинам, но не из-за любви, то это было бы просто унизительно для обоих… Алек решил спустить дело на тормозах, остыть и не проявлять некоторое время активности, дать ситуации самостоятельно развиваться, а самому попытаться спокойно и трезво оценить её. «Может, и Элеонора к тому времени одумается…» — пришла спасительная мысль.
До сдачи объекта оставались считанные дни. Строители завершали мелкие отделочные работы, а руководство школы уже разрабатывало программу торжественного открытия капитально отремонтированного учебного корпуса. Школьники вместе с учителями готовили концертную программу. У всех чувствовалось лёгкое волнение…
Волновался и Алек, хотя с профессиональной точки зрения в отношении его и работы его бригад упрёков не должно было быть. Он даже предвидел восхищённые и благодарные взгляды учителей и учеников, которые долгое время ютились в невзрачных и тесноватых кабинетах и классах, теперь неузнаваемо преобразившихся… Но смущал его один вездесущий и вечно строгий взгляд, под которым он невольно чувствовал себя провинившимся школьником.
«В конце концов, я тоже не влюблён без памяти, — успокаивал он себя, — а значит, ничто нас не держит и можно спокойно разойтись». Но тут неожиданно всплыл в памяти образ девушки, который явился, то ли во сне, то ли наяву, ещё до того, как он встретил Элеонору. В этот раз она улыбалась… И снова всё смешалось в душе у молодого человека, ибо бессознательное в нас очень часто пересиливает сознание. И вновь он не мог понять, знак ли это свыше или же шальная игра воспалённого воображения…
Советская система не поощряла ни веру в мистику и чудеса, ни приверженность к истинной религии. Ничто не должно было мешать вере в коммунизм — новой «религии», фанаты которой готовы были ради построения «светлого будущего» пойти на насилие с целью принудительной организации общества, при этом грубо попирая человеческую личность и свободу духа. Пытаясь заменить религию коммунистической идеей, руководство партии стремилось рационализировать жизнь до такой степени, чтобы исключить из неё всякую тайну и иррациональный элемент. В лучезарном царстве социального разума правителем должен был стать безликий, но всесильный коллектив, и для достижения этого партия сегодня пыталась убить личность, подавить духовное начало в человеке, по сути, отрицая самого человека и живое содержание человеческой жизни. Стимулируя и направляя огромную, невероятную, нечеловеческую энергию на построение земного рая, коммунисты осуществляли грандиозный эксперимент, где социальный коллектив должен был заменить
