Друзья не умирают - Маркус Вольф

Поэтому осенью состоялась только одна встреча в Берлине, которой было суждено стать последней. В это время я все еще был ограничен в передвижении и дважды в неделю должен был отмечаться в назначенном мне отделении полиции. Мартин привез диапозитивы из Бразилии, но нам не пришлось их посмотреть. Поэтому мы ограничились рассказом и моим сообщением о работе над книгой. Я попытался объяснить, как я изыскиваю возможность объединить требуемое издателем в первую очередь описание моей разведывательной деятельности с изложением моих мыслей о полном противоречий историческом фоне для этой работы.

Мы расстались с надеждой на скорую встречу в ближайшем будущем. Сердечным новогодним письмом Мартин простился тогда с нами в связи с отъездом в Бразилию на полгода. Он писал: «Над горизонтом будущего нависают такие облака, что хочется только пожелать каждому отдельному человеку не позволять обманывать себя, правильно оценивать вещи с высоких идейных позиций, мужественно отстаивать истину». К его новогоднему поздравлению и мыслям о Рождестве относилось и пожелание, чтобы развязались хотя бы какие-то узлы, открывая дорогу и расширяя горизонты для нового.

Потом пришло известие о неожиданной смерти Мартина в Бразилии. 3 февраля 1993 года он сидел в кресле, читал с карандашом в руке и умер совершенно внезапно.

Мартин умер, я думаю, как счастливый человек. Не все свои замыслы он смог завершить, однако его жизнь можно назвать состоявшейся. Он заботился о благе всех людей, я могу это засвидетельствовать. Он источал благостное спокойствие, которое возникало из счастья его семейной жизни, его картины мира. Его педагогическая и социальная увлеченность удовлетворяли его честолюбие и в то же время его стремление к терпимости в отношениях между людьми. Идеи социализма были ему близки, однако для него представлялась наиболее важной гарантия любой возможности свободного развития каждого индивидуума.

Еще из Сан-Пауло Вальтраут ответила на мое письмо:

«Странно, что Мартину пришлось лететь в Бразилию, чтобы умереть. Но я очень благодарна, что ему довелось уснуть так совершенно безболезненно и мирно. Сначала у меня, естественно, был шок, однако сейчас меня окружает так много милых людей, которые помогают мне переносить утрату, прежде всего наши шестеро прекрасных детей со своими семьями, что я чувствую, будто ангелы несут меня на своих крыльях. Мартин все еще как-то здесь вокруг меня! Б последнюю субботу мы отмечали здесь, в Южной Америке, сороковой день ухода Мартина, а вечером была очень трогательная встреча с нашими бразильскими друзьями. Их было много, и, вспоминая о нем, они так верно говорили о событиях его жизни, что воссоздали подлинно достойную ее картину. Мы открыли вечер частью струнного квартета Шуберта, а в конце спели вместе со всеми друзьями канон "Dona nobis pacem"».

Смерть друга и слова его жены меня очень растрогали. Я особенно хорошо помню одно из его писем о «более личных и интимных вещах», которое он когда-то написал мне в разгар всей политической лихорадки.

Поскольку мне не было ясно, верит ли Мартин в переселение души и возврат в жизнь, как это обычно бывает у практикующих антропософов, я хотел вернуться к этому вопросу позднее. Теперь такая возможность исключалась.

«Ты ведь знаешь, - так начал он свое письмо, - что меня серьезно интересуют все вопросы мировоззрения, и тут мне приходит в голову, что вся критика прошлого относится по существу к прагматическим вещам и при этом не касаются некоторых ключевых вопросов. Есть такой опыт, о котором свидетельствуют многие, что, когда умирают близкие друзья или братья или родители, от этого исходит определенное воздействие на нас, живущих. Я упоминаю об этом потому, что под влиянием наших разговоров и твоей «Тройки» у меня возникло впечатление, что смерть брата очень глубоко затронула тебя, более того, из этого возникло что-то вроде «поручения» завершить каким-то образом его работу, и что твой брат при этой работе как-то помогал, давал идеи, давал силы. Я осмеливаюсь предположить это, поскольку одним из моих важнейших переживаний был такой опыт. Мне кажется, я тебе еще не рассказывал об этом подробно. Если я делаю это сейчас, то только чтобы объяснить, откуда у меня это предположение. Итак, представь себе: апрель 1945 года. В течение нескольких месяцев не работает почта. Я лежу в госпитале где-то в южной Германии. Мой брат-летчик Аксель в последнее время находился в Восточной Пруссии. Тогда я ничего о нем не знал. В ночь с 19 на 20 апреля я очнулся от сновидения: мой брат «пришел», «попрощался» и сказал: «Теперь ты должен за меня сделать то, чего я уже сделать не смогу». Мне стало ясно, что это был не страшный сон, не грезы, а сон наяву. Я все точно записал, настолько точно, насколько смог, и контрабандой «вытащил» письмо из последовавшего сразу за этим плена. Оно никогда не приходило, но я запомнил дату. Примерно через два года, когда почта стала более надежной, я получил письмо от друга моего брата с известием о его смерти в полете над Одером, кстати, примерно почти в том же месте и в то же время, когда твой брат «внизу» его форсировал.

Для меня этот случай не доказательство, однако все же достоверное указание на существование какой-то души, которая после смерти или во сне преодолевает ограниченность пространства и времени и проявляется у тех, кто с ней связан. И поскольку по тому, как ты рассказывал тогда о решении завершить дело твоего брата, я вывел предположение, что ты ощутил подобные «влияния» своего умершего брата, я пишу тебе об этом и присовокупляю вопрос: после того, как сотни и тысячи в этом сотрясающем души столетии пережили подобное, можно и должно критически поставить вопрос об одной из основ материализма, а именно той, которая гласит, что тело и душа образуют неразделимое единство и что со смертью жизни и душа обязательно перестает существовать. Не стоит ли связать некоторые противоестественные для человека стороны фашизма и сталинизма с этим односторонним пониманием сути человека?»

В этом письме Мартин также повторяет уже известное мне из наших разговоров мнение, что мировоззренческий материализм является антикварным наследием девятнадцатого столетия. Мартин пишет, что, по его мнению, я тоже приду к вопросу, «какой вид реальности имеет человеческий дух, душа, как возникает и исчезает их взаимоотношение и взаимопроникновение с телом, как мы можем осмысленно понять свое собственное существование в связи с событиями современности. Все эти вопросы находятся в глубокой взаимозависимости с переломом этих недель, с мерзостями и достижениями нашего столетия, с вопросами: как мы можем рационально понять свое собственное бытие в рамках современных событий?»