Сотворение дома - Джудит Фландерс

На заднем дворе просторных южных домов строили жилье для рабов. Размер и стиль таких построек варьировались в зависимости от региона. Сохранилось очень мало домов рабов XVIII века, а те, что дошли до нашего времени, как это уже происходило накануне великой перестройки, претерпели серьезные изменения уже в XIX веке.

Большинство домов представляли собой бревенчатые постройки с утрамбованным земляным полом, единственным окном и, иногда, с погребом, покрытым досками[8]. В Чесапике в самом начале XIX века бревенчатые дома совсем не обязательно говорили о том, что у владельца не хватает средств, или о его низком социальном статусе. Многие мелкие землевладельцы жили в бревенчатых домах. Но поскольку разбогатевшие плантаторы перестраивали свои дома в новом и современном стиле, то постепенно постройки из бревен стали считаться признаком бедности или, того хуже, рабства.

В доме раба все же могла быть не одна комната. В таком случае помещения отделялись друг от друга досками, а в предназначенное для сна необустроенное помещение наверху – чердак – можно было попасть по лестнице. В таком случае чердак представлял собой дополнительное спальное помещение. Наиболее распространены были дома с двумя комнатами, разделенными камином и дымоходом, – такое расположение получило образное название «переметная сума». Каждая комната имела отдельную переднюю дверь и заселялась одной семьей. В двухкомнатном доме, как правило, был второй этаж; иногда две комнаты на первом этаже отводили под кухню и гостиную, а наверху оборудовали две спальни. Однако гораздо чаще кухня находилась в соседней пристройке, и тогда семья занимала все четыре комнаты. Количество живущих в доме изменялось от плантации к плантации, иногда достигая 10 человек на комнату.

Такие дома для рабов располагались на расстоянии от большого дома или среди служебных построек – кухни, маслобойни, коптильни, прачечной, конюшни. Если эти жилища не попадали в поле зрения, то рабы получали больше свободы в выборе планировки и метода строительства. По этой причине иногда встречаются постройки с явными следами африканской культуры, например, в Чесапике, где прослеживается древний обычай Центральной и Западной Африки выметать мусор со двора вокруг дома для того, чтобы обеспечить дому процветание. Этот обычай не был знаком англо-американскому домашнему устройству XVIII века.

В колониях почти все, от рабов и наемных слуг до богачей, жили в двухкомнатных домах. В северных колониях на один дом приходилось примерно шесть или семь человек, включая хозяев, слуг и прочих жильцов. Не стоит рассматривать эти жилищные условия как проблему Нового Света. Так жили в те времена повсюду. Нужно принять тот факт, что многие небольшие постройки смогли избежать разрушения. Парижский архитектор XVII века, служивший при дворе Генриха IV, человек на пике карьеры, проживал с женой, семью детьми и неизвестным количеством прислуги в двух комнатах.

Известно, что в начале XVIII века в Британии на три— семь комнат приходилось четыре – семь человек. Однако это число основано на инвентарных списках, не включающих массу рабочей бедноты – у них попросту нечего было описывать. Особенно заметно удручающее состояние жилищных условий среди деревенской бедноты. Упадок хозяйств особенно остро почувствовали сельские бедняки, когда произошло огораживание общинных земель – те дома и бараки, которые прежде сдавали внаем рабочим, теперь подверглись уничтожению для того, чтобы увеличить территории пахотных земель.

Добавим, что с 1795 года новые законы о бедных обязали местные приходы оказывать поддержку нуждающимся. Тем не менее пустующие дома продолжали уничтожать, чтобы предотвратить их заселение обнищавшими бродягами. Таким образом, если уточнить данные переписи населения, то в одной – трех комнатах проживали в среднем четыре – семь человек.

Такой вид совместного проживания перекочевал в США, где в начале XIX века на одно хозяйство свободного американца приходилось в среднем шесть человек (рабы не учитывались, а значит, на юге на один дом приходилось большее количество человек, однако сколько именно – неизвестно). В Европе, напротив, к концу XVIII века показатели стали опускаться. В 1801 году хозяйства заметно уменьшились, насчитывая в среднем пять человек. (Для сравнения: по данным за 2012 год, количество людей на одно домохозяйство составило 2,4 человека.) Зачастую в одном доме проживало несколько семей, и так жили многие. Однако такое соседство носило распространенный характер: было принято, что посетитель таверны или гостиницы должен был при необходимости разделить свою комнату или даже кровать с незнакомцем. В среднем дома прошлого не просто состояли из меньшего количества комнат, чем дома XX века, – важное различие заключалось в том, что комнаты использовали иначе, чем принято сейчас. В Средние века знатные семьи жили открытым домом, господа обычно проводили время в зале в окружении своих слуг, жильцов и иждивенцев. Постепенно, начиная с XIV по XVI век, в зависимости от региона семья и особо важные гости стали удаляться из шумного холла в отдельную комнату для трапезы и развлечений. Так личная жизнь начала вплетаться в канву домашнего быта. Должны были пройти века, пока эта идея смогла получить полное развитие. Многочисленные записи говорят о том, что некоторые действия, воспринимаемые в те времена как публичные, сейчас принято относить к интимной сфере жизни человека. В XVI и XVII веках книги, посвященные правилам этикета, предшественники книг XIX столетия по вопросам домоводства, приобрели особую популярность среди элиты. Они были написаны мужчинами и для мужчин (или мальчиков) в качестве руководства по нормам благородной жизни. В этих книгах описывали манеры безупречного аристократа, чья благоприобретенная утонченность и грация – плюс сам факт знатного происхождения – делали его лидером в обществе. Историки часто опираются на описание этих правил, рассказывая нам о том, что этикет не позволял делать, и раскрывая реальное положение вещей.

Хотя подобные руководства прежде всего предназначались для постижения моральных принципов поведения, но они также касались и физических аспектов: джентльмен не должен чесаться на публике, или трогать нос и уши за столом, или быстро есть, или ковырять ножом в зубах, или сплевывать. Тот факт, что эти запреты повторяются в книгах снова и снова, наталкивает на мысль, что джентльмены все это себе позволяли. В то же время изменение правил поведения в книгах с течением времени демонстрирует, как изменились взгляды, а соответственно, и нормы поведения. В книгах, датируемых XVI веком, открыто описываются физиологические потребности человека – мочеиспускание, дефекация, испускание газов. Эразм в «Вежливости у детей» (1530), например, рассказывает маленьким джентльменам о том, как следует поступать, когда (заметьте, не «если», а «когда») случайно наталкиваешься на своего друга, справляющего нужду. В начале XVIII века во многих книгах все еще встречались упоминания физиологических потребностей, но уже не рассматривалась возможность встречи джентльменов в столь интересной ситуации – она приобрела интимный характер. А к концу века подобные вещи стали считать настолько личными, что больше не упоминали в новых изданиях тех же самых книг. Физическое разделение – физическая интимность – это то, чему никогда раньше не придавали значения. Теперь не иметь пространства для подобных действий, которые стали считаться интимными, или не хотеть иметь подобного пространства казалось по крайней мере странным.

Идея конфиденциальности частной жизни оформилась не сразу, она появилась не во всех слоях общества одновременно как для «домашних», так и для «недомашних» стран. Сначала в XVII веке во Франции возникло понимание личного пространства и уединения в туалетной комнате. Французские короли справляли свои нужды публично, как и все прочие дела, вплоть до 1684 года, когда Людовик XIV скрыл свой стульчак за занавеской. Но это было лишь частичное и неполное обозначение границ личного пространства. Спустя несколько десятков лет один из сыновей мадам де Монтеспан предложил перенести ватерклозет в отдельное здание. Ответ короля был краток: «Никчемная идея… бесполезная». Даже королевская занавеска была воспринята как нечто невообразимое в стране, где простые люди жили вшестером в одной-двух комнатах.

В относительно новых жилищах урбанизированного среднего класса Нидерландов иногда выделялось пространство в одной из комнат, где стоял шкаф со скамьей, в которой было отверстие, с устроенной под ним выгребной ямой. Гораздо чаще голландцы использовали переносные стульчаки, которые располагали в любом месте дома или рядом с кроватью, как это было заведено и в Англии.

Остальные пространства дома, которые мы сейчас расцениваем как личные, исторически имели общественное назначение. В 1665 году, когда Пипс нанес визит жене сэра Вильяма Баттена, своего начальника по министерству военно-морских сил, он «обнаружил множество женщин в ее спальне… миледи Пен толкнула меня на кровать, потом упала сама, и остальные, одна за другой, прямо на меня… нам было очень весело». Во время службы в министерстве Пипс занимал более низкую должность по сравнению с Баттеном, а потому эти дамы могли себе позволить дурачиться с ним. Однако заметим, что спальня казалась ему абсолютно нормальным местом для приема, а кровать – для сидения.