По праву закона и совести(Очерки о милиции) - Панчишин Игорь Николаевич

— Помогу, если что узнаю, — просто сказала она и добавила: — Такому ироду не должно быть житья нигде.

И сдержала слово, помогла. Через несколько дней она пришла к Копылову и рассказала, что кто-то из деревенских наткнулся в Горомулинском лесу на подозрительную кучу хвороста.

Часа через четыре Копылов был на указанном месте. С ним и его новый помощник Володя-партизан.

— Все понятно, — покрутившись вокруг хвороста, объяснил бывший партизан. — Смотри сюда. — И он потянул из кучи плетеный пук сухих сучьев. На его месте обнажился узкий лаз, а под ним — яма. — В таких норах и мы, партизаны, бывало, хоронились.

Обследовав яму-бункер, Копылов и его спутник установили, что здесь недавно кто-то скрывался: валялись окурки самокруток, картофельная кожура.

Устроили засаду. Но ни в тот день, ни в последующие никто в бункер не наведывался.

Обнаруженная в лесу яма (подобные тайники местные жители называли «схоронами») давала основание предполагать, что дезертиры рыскают где-то рядом.

И тут заявился к Копылову пожилой колхозник.

— Чертовщина какая-то, начальник, — начал он испуганно. — Сметал я стог на берегу озера. Поехал сегодня за сеном, а стог-то метров на десять в сторону скакнул, решил вот сразу вам заявить…

— Может, померещилось?

— Да ну что вы! — даже обиделся старик. — Хорошо приметил место, где стоговал. А стог перекочевал, и главное — ни травинки на старом месте.

Не медля ни минуты, Копылов с Володей-партизаном и хозяином стога выехали на место. Крадучись, приблизились они к стогу сена. Володя внимательно обследовал его и знаком подозвал Копылова. Повторилась история с кучей хвороста: и здесь был чей-то «схрон». Копылов, отступив на пару шагов, вскинул на изготовку автомат. Володя стал ворошить сено.

Под стогом оказался шалаш. В нем валялось старое солдатское одеяло, в уголке сложены сухари, вареная картошка.

— Заявятся картошку доедать, — высказал предположение Володя.

Залегли они недалеко от стога, под раскидистым кустом боярышника. Ночь уже близилась к концу, когда из предутреннего тумана вынырнула фигура человека, быстро направлявшегося к стогу. За плечами у незнакомца торчал ствол винтовки. Иванов или Ободов? Почему один, а где второй? На размышления времени не было. Пропустив ночного путника мимо куста, Копылов пальнул вверх и гаркнул:

— Стой! Винтовку на землю! Стреляю без предупреждения!

Незнакомец безропотно подчинился. Вдвоем с Володей они мигом скрутили ночного гостя. Всмотревшись в его лицо, помощник Копылова признал:

— Ободов, точно, он! Здорово, дезертир паршивый, — и прибавил крепкое словечко.

При допросе Ободов вдруг спросил Копылова:

— Не ты ли, начальник, случаем, в моем огороде по картофельным бороздам шастал?

Копылов вспомнил: точно, как-то августовской темной ночью забрел он в огород Ободова и обследовал картофельную ботву: не копали ли бандиты картошку?

— Эх-ма, — огорчился, узнав об этом, Ободов. — Лежал я тогда в огороде, слышал и видел тебя, да вот личность разглядеть не мог, думал, кто из местных, а то остался бы ты, начальник, в той борозде.

Двое конвоиров повезли Ободова на станцию. По дороге упросил Ободов своих охранников завернуть к нему домой: попрощаться, мол, с детками да женушкой перед дальней дорогой, да и харчишек забрать… А жена Ободова на стол — самогон и закуску. В общем, случился конфуз: то ли самогон был крепок, или подсыпали в него чего, только по дороге конвой заснул, а Ободов — был таков! Хорошо еще, что хоть оружие не прихватил. Разразился скандал. Областное управление и его отдел борьбы с бандитизмом даже вникать не пожелали во всю эту историю: тебе, Копылов, поручено изловить бандитов, ты упустил одного из них, так что будь добр — приведи его куда приказано, иначе несдобровать.

Чертыхался и клял старший лейтенант растяп-конвоиров на чем свет стоит, но ругайся не ругайся, а приказ выполнять надо. И снова — по деревням. Казалось, что не осталось в районе ни одного человека, с которым он не поговорил, не заручился согласием в помощи. И она пришла: колхозники в одной из отдаленных деревень сами задержали Ободова, залезшего ночью в амбар за общественным горохом. Скрутили бандита и привезли в райцентр. Не желая искушать еще раз судьбу, Копылов сам отвез арестованного в областной центр. Но оставался на свободе еще один бандит — Иванов.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Незаметно подкралась зима. Застыли реки и озера, замер в снежном убранстве лес. А Василий все мотался по району, разыскивая бандита. И не осталось, наверное, ни одной кучи хвороста и стога сена, под которые не заглянул бы неутомимый старший лейтенант. И все-таки он нашел второго бандита. Однажды Копылов узнал, что отец Иванова ходит в заново подшитых валенках. Казалось бы, эка невидаль: подшитые валенки. Ну и что из того!

— А то, — рассуждал старший лейтенант, — сам старик себе валенки не подшивал. Это точно: в избе у него никаких приспособлений для этого не видели. Значит, подшил кто-то другой.

В деревеньке — ни одного мужика, за любой пустяковой поделкой бабы в другую деревню отправляются, а там старика Иванова не видели. Вот тебе и подшитые валенки! Ай да молодец вдовушка-солдатка, что принесла эту весточку Копылову! До чего наблюдательный деревенский народ, ничего, даже самый пустяк, от него не укроется. От той же вдовушки узнал Копылов, что у старика Иванова есть недалеко от деревни, на берегу озера, строеньице: не то сарай, не то банька.

Поздним зимним вечером Копылов и Володя-партизан разыскали эту баньку. На низкой ее двери висел ржавый амбарный замок. Копылов пошарил по стене баньки, нащупал гвоздь, подвигал им, вытащил его из стены и поковырял в замке. Дужка замка сразу же отпала. Открыв скрипучую дверь и держа наготове оружие, они ступили за порог. Потянув носом, Копылов мог поклясться, что ощущает еще не выстуженный морозом теплый воздух. Посветив фонариком, он увидел широкую лавку и на ней куски войлока, дратву, шило. «Вот она где, мастерская-то по подшивке валенок», — мысленно поздравил он себя. Здесь же на лавке лежало стеганое одеяло, подушка, еще какое-то тряпье. На печке-каменке стоял горшок, жестяная кружка. Наконец Копылов и Володя выбрались наружу. Что предпринять? Ехать за помощью, оцепить всю местность? А где гарантия, что за это время вернувшийся Иванов не учует следы непрошеных гостей? Коротко посовещавшись, решили остаться. В бане нельзя — никакого обзора, словно в мешке. Выбрали заросли ольшаника сразу за баней. Прежде чем сесть в засаду, Копылов решил осмотреть окрестности. Он прижался к стене бани и осторожно выглянул из-за угла. Перед ним простирался в скудном свете звездного ночного неба ледяной панцирь озера. Дул пронизывающий холодный ветер. Копылов уже собрался оторваться от стены, как вдруг заметил крохотную черную точку на ледяной глади озера. Копылов всмотрелся пристальнее и заметил, что точка передвигалась. Вскоре можно было уже разглядеть, что по льду озера, направляясь к баньке, двигался человек с каким-то грузом на плечах.

— Володя! Сюда! — тихо позвал Копылов своего спутника.

Лучше бы он этого не делал! Володя вынырнул из куста и вырос на открытом месте у бани.

— Назад! — крикнул было Копылов, но было уже поздно. Человек на льду остановился как вкопанный.

Копылов и Володя словно по команде бросились с обрыва вниз, оба не удержались на скользком насте и кувыркались, ослепленные и оглушенные, до тех пор, пока не скатились до самого льда.

«Только бы не упустить!» — подстегивала Копылова одна-единственная мысль, когда он, очутившись на ногах и сбивая с автомата налипший снег, кинулся туда, где еще маячила, уменьшаясь в размерах, темная фигура. Рядом топал Володя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И когда Копылову показалось, что в ночной мгле уже ничего не разглядеть, из темноты полыхнуло яркое пламя — и грохнул выстрел. Пуля, ударившись о лед, просвистела где-то сбоку.

— Отстреливается, гад! — почему-то обрадовался Копылов и поддал ходу. Он не раз бывал на этом озере и теперь отчетливо представлял себе густой ельник, спускавшийся к самому берегу, куда уходил бандит. Если Иванов успеет достичь берега — пиши пропало, уйдет!