География растений - Гумбольдт Александр

за недостаток, краснея своих особенностей, скрывая их, подчиняясь

и подражая... Прием Гумбольдта в Москве и в университете было

дело не шуточное. Генерал-губернатор, разные вое- и градо-началь-

ники, сенат—все явилось: лента через плечо, в полном мундире,

профессора воинственно при шпагах и с треугольными шляпами

под рукой. Гумбольдт, ничего не подозревая, приехал в синем фраке

с золотыми пуговицами и, разумеется, был сконфужен. От сеней

до залы Общества Естествоиспытателей везде были приготовлены

засады: тут ректор, там декан, тут начинающий профессор, там

ветеран, оканчивающий свое поприще и именно потому говорящий

очень медленно,—каждый приветствовал его по-латыни, по-немецки,

по-французски, и все это в этих страшных каменных трубах,

называемых коридорами, в которых нельзя остановиться на минуту,

чтобы не простудиться на месяц. Гумбольдт все слушал без шляпы

и на все отвечал. Я уверен, что все дикие, у которых он был,

краснокожие и медного цвета, сделали ему меньше неприятностей, чем

московский прием.

Когда он дошел до залы и уселся, тогда надобно было встать.

Попечитель Писарев счел нужным в кратких, но сильных словах

отдать приказ, по-русски, о заслугах его превосходительства и

знаменитого путешественника; после чего Сергей Глинка**, «офицер»,

голосом тысяча восемьсот двенадцатого года, густо-сиплым, прочел

свое стихотворение, начинавшееся так:

«Humboldt—Promethee de nos jours»***.

А Гумбольдту хотелось потолковать о наблюдениях над

магнитной стрелкой, сличить свои метеорологические заметки на Урале

с московскими; вместо этого ректор пошел ему показывать что-то

сплетенное из высочайших волос Петра I; насилу Эренберг и Розе

нашли случай кое-что рассказать о своих открытиях». Но из

официального протокола этого заседания мы знаем, что после

торжественной части заседания была и научная, во время которой Гумбольдт

сделал доклад о «Наблюдениях над наклонением намагниченной

стрелки, произведенных во время путешествия к Уральским и

Алтайским горам, в китайскую Сонгарию и к берегам Каспийского моря

в 1829 г. с буссолью Гамбея и двумя стрелками А и В».

* Дворец прусского короля в двух километрах от Потсдама.

** Издатель «Русского вестника», цензор.

*** «Гумбольдт—Прометей наших дней».

Перед отъездом из Москвы Гумбольдту еще устроили раут,

хозяином которого был престарелый профессор Лодер, с концертом,

чем мало обрадовали гостя, так как Гумбольдт терпеть не мог музыки,

с хором цыган, обильной едой и многочисленными речами.

Прибыв в Петербург 13 ноября, Гумбольдт пробыл в нем целый

месяц. Одной из причин такого долгого пребывания было

приглашение Академии Наук на торжественное заседание, которое было

назначено на 28 ноября.

Заседание началось речью президента Уварова, за которой

следовали доклады академиков, ц закончилось выступлением

Гумбольдта*.

Гумбольдт начал свою речь с воспоминания об избрании его

Академией в свои почетные члены: «Я еще и теперь люблю

переноситься мыслью в ту эпоху моей жизни, когда этот же красноречивый

голос... (т. е. президента Уварова) призвал меня в вашу среду и умел,

при помощи остроумных фикций, почти убедить, что я заслужил

награду, которой вы меня тогда удостоили. Но как далек был я в то

время от возможности предугадать, что мне придется заседать под

вашим председательством лишь после моего возвращения с берегов

Иртыша, от пределов китайской Сонгарии и с побережья

Каспийского моря». Указав на то, что он мог бы ограничиться принесением

благодарности за совершенное путешествие, он сказал: «но я знаю...

что одного обаяния речи, если даже она вполне согласуется с

глубиною чувства, еще недостаточно в этих стенах. На вас лежит великая

и благородная миссия давать в этой обширной стране общий импульс

культуре наук и литературы, поощрять работы, гармонирующие

с современным состоянием человеческих знаний, оживлять и

умножать мысль в областях высшей математики, физики мира, истории

народов, освещаемой памятниками различных эпох. Ваши взоры

обращены вперед, на путь еще предстоящий, и данью

благодарности, единственно достойной вашего учреждения, может быть с моей

стороны только торжественное обязательство оставаться верным

занятию науками до последней стадии клонящейся уже к закату жизни,'

непрестанно изучать природу и итти по пути, проложенному

вами и вашими знаменитыми предшественниками»... «Если...

обширное пространство Российской империи, превосходящее величиною

видимую часть луны, требует совместных трудов большого числа

наблюдателей, то, с другой стороны, эта же обширность пространства

представляет иного рода преимущества... как мне кажется,

недостаточно еще оцененные в отношении к современным потребностям

физики земного шара»... «Это—дело ученых учреждений, непре.-

рывно обновляющихся, и в которых старые силы постоянно

сменяются новыми, — дело академий, университетов, разных ученых

обществ, рассеянных в Европе, в обеих Америках, на южной

оконечности Африки, в Индии, в Австралии, еще недавно столь дикой, но

где уже воздвигнут храм Урании,—устанавливать правильные

наблюдения и измерения, и следить таким образом за всеми

изменениями в экономии природы».

* Опубликована Академией Наук в 1829 г.

Предложения, сделанные Гумбольдтом Академии, заключались:

в организации магнитных наблюдений, в создании сети пунктов

метеорологических наблюдений и третье, хотя и «имеющее более

местный характер», но тем не менее «связанное с самыми великими

вопросами физической географии»—это определение депрессии,

охватывающей Каспийское море и лежащей ниже уровня Черного и

Балтийского морей.

Через несколько дней после заседания академик Купфер в письме

к Гумбольдту сообщал, что, по его мнению, осуществление этих трех

предложений может быть достигнуто только учреждением

специальной обсерватории, посвященной изучению магнитных и

метеорологических явлений. Так возникла мысль о создании «Главной

физической обсерватории», которая после преодоления многих препятствий

и была осуществлена в 1849 г.

15 декабря 1829 г. Гумбольдт выехал из Петербурга в Берлин,

закончив на этом свою последнюю экспедицию.

Путешествие Гумбольдта в Азию, охватившее огромную

территорию, но совершенное в несоответственно короткий срок, не

могло иметь таких ценных результатов, как его пятилетнее изучение

Америки. Это была скорее рекогносцировочная поездка, имевшая

целью увидеть собственными глазами Азию и создать себе о ней

представление. Но Гумбольдт и его спутники были опытными

путешественниками, умевшими схватывать и видеть сразу то, что другому

исследователю стало бы понятным лишь после длительной работы,