Какой простор! Книга первая: Золотой шлях - Сергей Александрович Борзенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отец говорил мне, что сейчас не расстреливают, а убивают, и не при первых лучах солнца, а в каких-то темных подвалах, и пьяные палачи не проливают слез при виде крови… Привыкли к своему ремеслу.
Эти нетерпеливые слова нарушили впечатление, вызванное книгой, и мальчишки снова ощутили себя на земле, увидели своих голодных лошадей.
Заметив, что Ваня прячет книгу за пазуху, Жорка попросил:
— Дай мне «Овода» дня на два, я его отцу почитаю. Все батько злей будет.
— Возьми, но только ненадолго. — И Ваня отдал томик, обладавший чудесной силой уводить от горькой действительности на Апеннинский полуостров, в среду сильных духом людей с чистой совестью.
Лошади успели насытиться и, заплющив глаза, дремали, вяло помахивая хвостами. Лука видел, как Фиалка, стоя рядом с караковым конем, нежно и виновато покусывала его за шею, а конь нет-нет да и поглядывал на ее маленькую голову с вогнутым профилем, на длинный, затылок, лебединую шею, большие и выпуклые глаза.
— Вот бы разрыть этот курган! В нем, наверно, похован какой-нибудь славянский князь в золотой кольчуге, — неожиданно предположил Кузинча.
— Железная кольчуга надежнее золотой, — как всегда, разумно возразил Ваня и посмотрел на потускневшее солнце, опускавшееся в рощу на горизонте. — Пожалуй, и по домам пора. Есть хочу.
Мальчики согласились с ним и, закурив, пошли седлать лошадей.
Верхом Лука подъехал к копне и, наклонившись, поднял на седло туго перевязанный пшеничный сноп. Его примеру последовали остальные мальчишки. Каждый подкармливал на заводе свою лошадь снопами, украденными у Федорца на поле.
Покачиваясь в седле, Лука с теплотой думал о Кузинче. Кузинча был странный мальчик, никто не знал его настоящего имени и фамилии. Правда, ребята не интересовались происхождением друг друга. Однажды, когда читали «Гамлета», Кузинча вдруг перебил чтеца и совершенно серьезно сказал:
— Это про меня написано.
— Как про тебя? — удивился Аксенов.
— Да так, что я был когда-то Гамлетом, Лаэрт ранил меня отравленной рапирой, и я умер, потом снова родился другим человеком, и снова умер — и так несколько раз, пока не стал Кузинчой.
— Ты и раньше читал Шекспира? — воскликнул пораженный Аксенов.
— Я неграмотный, я просто вспоминал то, что со мной было когда-то, — загадочно улыбаясь, ответил Кузинча.
Ехали укороченной рысью, но, выбравшись на шоссе, во весь дух помчались к заводу.
Лука летел во весь опор, словно похищенную девушку, прижимая к груди тугой, пахучий и теплый сноп.
Спрыгнув с коня у ворот завода, чтобы отодвинуть засов, он увидел Шурочку Аксенову. Она была в беленьком платьице и улыбалась ему. Конечно, девочка видела, как он скакал, обогнав своих сверстников, окутанный облачком пыли, как плащом.
— Вы мчались на коне, словно Печорин, догоняющий Веру, — пролепетала Шурочка, но Лука горделиво прошел мимо, даже не удостоив ее взглядом.
Расседлывая мокрую от пота Фиалку, он как бы невзначай спросил Ваню:
— Послушай, кто такой Печорин?
— Печорин?.. «Герой нашего времени». — И, видя, что товарищ не понимает его, Ваня добавил: — Книга такая, сочинение Лермонтова.
— Есть она у тебя?
— Во всяком случае, была. Надо будет порыться на полках.
— Дай мне почитать, — попросил Лука. — Я сегодня приду за ней.
— Приходи.
VIII
Напротив городских боен на Змиевском шоссе расположился двор ассенизационного обоза Змиева — большой кусок земли, обсаженный деревьями и огражденный высоким деревянным забором. Жители Качановки почему-то называли эту территорию городским двором.
Обоз был большой, свыше двухсот пароконных бочек. Во дворе находились конюшни на пятьсот лошадей, кирпичные казармы для золотарей, стога сена, кузница, домики для начальства.
В одном из таких уютных домиков, затененном ветвями акации, жил Иван Данилович Аксенов со своей семьей: женой Марией Гавриловной, сыном Ваней и дочкой Шурочкой. За полуторное жалованье, положенное ему Змиевым, ветеринарный фельдшер работал в двух местах: на утилизационном заводе и на обозе.
Лука пришел к Аксенову затемно. Встретила его Шурочка, игравшая на пороге с сеттером Гектором. Красавец пес с длинной бархатистой шерстью шоколадного цвета узнал мальчика, бросился к нему, лизнул в лицо.
Девочка смутилась. Она стыдилась того, что живет на обозе, и в гимназии никто из подруг не знал ее адреса. Если бы узнали, ее задразнили бы до слез, и, может быть, пришлось бы оставить учение. Качановские мальчишки дразнили ее брата парашником, но ее щадили. Да она ни с кем и не дружила, только с книгами.
— Вы к Ване? — спросила Шурочка и виновато посмотрела на босые ноги Луки. — Он в кузнице… Я его кликну, поиграйте с Гектором минутку.
Девочке не хотелось, чтобы Лука пошел в кузницу возле которой стояли бочки, свезенные на ремонт.
Мелькнув в темноте белым платьем, Шурочка скрылась между деревьями. Лука, отбиваясь от прыгающей на него собаки, побежал вслед за нею. Он любил людей, запросто обращающихся с огнем, мнущих руками железо, как воск.
Было совсем темно, и кузница, словно огромный фонарь, поставленный посредине двора, освещала лошадей, привязанных у коновязи и пощипывающих друг другу шеи, бочки, деревянный станок, у которого подручный кузнеца подковывал пегого мерина. Огненные отблески горна достигали казармы, освещая семьи, собравшиеся за ужином. Отблески вырывались и вверх, отчего казалось, что вековые деревья дымят, как зажженные факелы.
Шурочка, увидев, что мальчик идет за ней, обиженно вернулась с полдороги, и Лука один вошел в сорванную с петель дверь кузницы, погрузив ноги в мягкий, теплый ковер металлической пыли и окалины.
Огромный кузнец клещами держал на наковальне кусок раскаленного железа, молотком указывая, куда бить. Рядом с ним стоял Ваня Аксенов и раз за разом, поднимаясь на носки, неумело опускал на красное железо тяжелый молот.
Прошло несколько минут. На глазах Луки, завороженного этой картиной, из бесформенного куска железа образовалась красная подкова. Кузнец швырнул ее на землю, и она, как живая, раздраженно зашипела, будто недовольная тем, что с нею перестали играть.
Кузнец скинул громадную рукавицу, поправил кудри, перевязанные тесемкой, вытер вспотевший лоб и увидел Луку, замершего на пороге.
— Заходи. Попробуй и ты свои силенки. Пора вам привыкать к работе. Терпение и труд все перетрут, — промолвил кузнец и весело расхохотался, обнажая ровные белые зубы.
Лука взял из рук Вани кувалду и, старательно, со всего плеча ударяя по металлу, куда показывал молотком кузнец, отковал вместе с ним подкову — первую полезную вещь, сделанную собственными руками. Какое-то сладкое, щемящее, еще неизведанное чувство наполнило его душу. Рукавом, совсем по-рабочему, он смахнул со лба крупные капли пота и поискал глазами кружку — напиться воды.
— Что,
