Всевидящее око - Луи Байяр

Думаю, читатель уже догадался, кто сидел в дальнем углу. Да, то был кадет четвертого класса По. Моего прихода к Бенни он явно не видел. Не могу сказать, находился ли он в ступоре или глубоко погрузился в свои мечтания. Я простоял над ним полминуты и уже собирался вернуться к стойке, когда наконец услышал глухое, бессвязное бормотание – не то поэтические рифмы, не то заклинания.

– День добрый, – сказал я.

Его голова резко запрокинулась назад, а серые глазищи выпучились и уставились на меня.

– Вы? – воскликнул он.

Едва не опрокинув стул, По вскочил, схватил мою руку и стал сжимать в своей.

– Рад вас видеть. Не угодно ли присесть? Мистер Хейвенс! Еще порцию для моего друга.

– А кто платить будет? – услышал я вопрос хозяина заведения.

По, скорее всего, этих слов не слышал, ибо он жестом подозвал меня и тихо прошептал:

– Мистер Хейвенс…

– Лэндор, что он там говорит обо мне?

Смеясь, По сложил руки рупором и крикнул:

– Мистер Хейвенс – единственный человек в этой забытой Богом пустыне, душе которого знакомо понимание и сострадание.

– Как же я тронут его словами!

Здесь, читатель, я вынужден дать некоторые пояснения. В словах Бенни скрывалась едва уловимая двусмысленность. Дело в том, что восторженные слова По и ответ Бенни на них прозвучали… одновременно. Только завсегдатай может обратить внимание на такой нюанс. По не был завсегдатаем. Он решил, что хозяин не расслышал его комплимента, и поспешил повторить сказанное – уже громче и цветистее.

– Во всем этом беспросветном, забытом Богом… логове… алчных филистеров. Только он один, и да покарает меня Господь, если я изрекаю ложь!

– Знаете, кадет По, еще немного, и я разрыдаюсь от умиления, – усмехнувшись, сказал я ему.

Но я буду несправедлив, если не упомяну еще одно прекрасное создание – жену мистера Хейвенса, – продолжал По. – А также Пэтси – благословенную Гебу Нагорий![32] Довольный своим панегириком, По взметнул руку с бокалом в сторону Гебы Нагорий.

– И какой это будет по счету? – спросил я.

От этого вопроса мне стало неуютно: я вдруг почувствовал себя Сильвейнусом Тайером.

– Не помню, – отмахнулся кадет По.

Возле его правого локтя в ряд стояли четыре пустых бокала. По заметил, -что я пересчитываю их.

– Уверяю вас, мистер Лэндор, это не мои. Должно быть, Пэтси позабыла убрать. Она сегодня огорчена и потому несколько рассеянна.

– А вы, кадет По, по-моему, несколько перебрали.

– Должно быть, вас пугает мое хрупкое телосложение. Достаточно одной рюмки, и у меня начинают путаться мысли. Две – и я уже спотыкаюсь. Таково совместное заключение нескольких медицинских светил.

– Печально слышать.

По едва заметно кивнул, принимая мое сочувствие.

– Но пока ваши мысли еще не окончательно запутались и вы не упали под стол, я бы хотел кое о чем вас спросить.

– Почту за честь вам ответить, – церемонно произнес По.

– Откуда вы узнали, в каком положении находилось тело Лероя Фрая?

Вопрос показался ему оскорбительным.

– Как откуда? От Хантона, разумеется. Он кричал об этом, как городской глашатай. Не удивлюсь, если вскоре кто-нибудь и его повесит.

– Повесит? – переспросил я. – Вы намекаете на то, что кадета Фрая… повесили?

– Я ни на что не намекаю, мистер Лэндор.

– Хорошо, оставим этот вопрос. Почему вы считаете поэтом того, кто похитил сердце Фрая?

Этот вопрос ничуть не оскорбил кадета По. Наоборот, заставил его собраться. Мой собеседник отодвинул бокал и поправил рукава мундира.

– Сердце, мистер Лэндор, является либо символом, либо… ничем. Уберите его символический смысл, и что останется? Набор мышц и артерий, имеющих не больше эстетической привлекательности, чем мочевой пузырь. Изъятие человеческого сердца – деяние символическое. А кто наиболее пригоден для такого деяния, как не поэт?

– Поэт, понимающий все в буквальном смысле. Так мне представляется.

Только не говорите, мистер Лэндор, только не пытайтесь меня уверить, что это варварское деяние не нашло литературного отклика в потаенных глубинах вашего разума. Вы позволите изложить мою ассоциативную цепь рассуждений? Прежде всего я подумал о Чайльд-Гарольде. Вспомнил строчку оттуда: «И сердце, хоть разбитое, живет…»[33] Следом мне вспомнились чарующие строки лорда Саклинга[34]: «Молю тебя: верни мое мне сердце, раз мне не суждено владеть твоим». Должен признаться вам, мистер Лэндор, Библия никогда не была моим источником вдохновения и я нередко отодвигал ее, чтобы почитать нечто более увлекательное… Но тут мне на ум пришли стихи из Пятидесятого псалма: «Сердце чистое сотвори во мне, Боже…» И еще: «…сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже»[35].

– В таком случае, кадет По, нам, вероятно, следует искать религиозного фанатика.

– Ага! – Он хватил кулаком по столу. – Утверждение веры! Вы ведь это имели в виду?

Не дожидаясь моего ответа, По с воодушевлением продолжал:

– Обратимся к классической латыни. Глагол credere образован от существительного cardia, означающего «сердце». Вы согласны? В английском языке, как вы знаете, слово heart не имеет предикативной формы. Это вынуждает нас переводить credo как «я верю», однако упомянутое латинское слово в буквальном смысле означает «я кладу свое сердце» или «я помещаю свое сердце». Как видим, здесь упор делается не на отрицании плоти и не на выход за ее пределы, а скорее на… отчуждение ее. Такие рассуждения присущи секулярной вере.

Мрачновато улыбаясь, По откинулся на спинку стула.

– Под секулярной, или светской, верой я понимаю поэзию.

Возможно, он заметил опустившиеся уголки моего рта, и это повергло его в новые раздумья. Затем По вдруг рассмеялся и хлопнул себя по лбу.

– Забыл вам сказать, мистер Лэндор! Я ведь тоже поэт. Посему я склонен мыслить в поэтическом ключе. Мне сложно мыслить по-другому.

– Это тоже констатировали медики? – с издевкой спросил я.

– Да, – не моргнув глазом ответил По. – После таких ценных наблюдений я просто обязан завещать свое тело науке.

Тогда у меня впервые мелькнула мысль, что он, должно быть, здорово играет в карты и блефует до последнего.

– Боюсь, я не слишком разбираюсь в поэзии, сказал я.

– Ничего удивительного. Вы же американец.

– А вы кто, кадет По? Римлянин?

– Я обладаю артистической натурой, мистер Лэндор. Такие, как я, принадлежат всему миру.

Чувствовалось, ему нравится играть словами. Вот и эту фразу он вертел, словно старинный испанский дублон.

– Что ж, – произнес я и встал. – Должен вас поблагодарить, кадет По. Ваши рассуждения мне очень помогли.

– Подождите!

Он схватил меня за руку и заставил сесть. (Никогда бы не подумал, что в его изящных пальцах столько силы.)

– Вам стоит приглядеться к кадету Лугборо.

– Я такого не знаю.

– Вчера, на вечернем параде, я заметил, что он все время сбивает шаг. Бедняга постоянно путал команды «налево!» и «кругом!». Стало быть, его разум был занят чем-то другим. Добавлю, что и сегодня во время завтрака он вел себя как-то не так.

– А нам-то что до перемен в его поведении? – недоумевал я.

Если бы вы были с ним знакомы, то знали бы: Лугборо чем-то похож на Кассандру[36]. Постоянно вещает, но его никто не слушает. Понимаете, никто. Даже лучшие друзья отмахиваются. А сегодня ему не требовались слушатели.

Желая придать больший драматизм своим словам, По закутал лицо в воображаемую ткань и сел, изображая из себя кадета Лугборо. Я уловил разницу, хотя в следующее мгновение передо мной вновь мелькнул прежний По, будто кто-то осветил его спичкой.

– Забыл вам сказать, мистер Лэндор: раньше Лугборо жил в одной комнате с Лероем Фраем. Но потом между ними случился разлад, причина которого до сих пор остается неясной.

– Странно, что вы, кадет По, знаете о вещах, происходивших до вашего поступления в академию.

Он лениво пожал плечами.

– Я не умею читать чужие мысли, мистер Лэндор. Об этом мне рассказали. Знаете ли, люди склонны поверять мне свои тайны. Я ведь принадлежу к очень древнему роду. Мои далекие предки были предводителями франкских племен. И уже тогда, на заре цивилизации, им доверяли сокровенные тайны, которые они умели надежно хранить.

И вновь он дерзким жестом запрокинул голову. Я запомнил его жест еще по первой встрече в саду Тайера. Да, этот человек умел с достоинством выдерживать любые насмешки и издевательства.

– Простите меня, дорогой кадет По, – как можно мягче сказал я. – Я еще не вполне освоился со всеми подробностями распорядка вашей академии, однако у меня складывается стойкое впечатление, что вас могут хватиться.

По дико взглянул на меня, словно я растолкал его, пробудив от кошмарного сна. Отпихнув бокал, он вскочил на ноги.

– Который час? – хрипло спросил он.

– Сейчас узнаем, – ответил я, доставая из кармана часы. – Двадцать минут четвертого, сэр.