Век Константина Великого - Якоб Буркхард

Как представляется, южная и западная часть Галлии были в меньшей степени затронуты этим движением, чем северная и восточная, где ситуация была еще тяжелее из-за варварских набегов. В часе пути от Винсенса могучее течение Марны, перед тем как слиться с Сеной, обтекает полуостров, где позднее было построено бендиктинское аббатство Сен-Мар-де-Фос. Древние кельты предпочитали именно такие места, когда строили свои укрепления (оррidа), и, конечно, на полуострове уже был вал, ров с водой и стены, когда Элиан и Аманд сделали его крепостью багаудов; он столетиями носил это название, хотя мало что можно было успеть на нем построить за 285–286 гг. Из этого неприступного пункта, которого нельзя было достигнуть вброд или по мелководью, они устраивали свои вылазки и сюда же приносили награбленное. Со временем они осмелели настолько, что не только в слабейших городах проводили свои конфискации, но стали уже осаждать и более мощные. Им удалось взять древний и прекрасный город Августодун (Отен), и они не пощадили ни его храмов, ни базилик, ни купален; все было разграблено и уничтожено, а жители изгнаны.

От багаудов следовало избавиться прежде, чем они подобным же образом принялись бы уничтожать один город за другим, и с ними — все укрепления, способные противостоять натиску варваров. Такова была задача, стоявшая перед Максимианом Геркулием, тогда еще цезарем, и успех принес ему титул августа. Нам известно только то, что с этой задачей он справился быстро и легко, сокрушив некоторые группы мятежников путем открытого нападения, а другие, будучи осаждены, сдались, вынуждаемые к этому голодом и чумой. Последовало ли за этим реальное освобождение от непосильного бремени, вызвавшего восстание, — более чем сомнительно, так как жалобы на чрезмерные налоги скорее участились. Но косвенно ситуация в стране в целом улучшилась, так как германцы успокоились на несколько десятков лет, а узурпации прекратились. Однако в V столетии, а возможно, уже и в IV, схожие причины дали схожие результаты. Багауды снова подняли голову, и можно быть почти уверенным, что это движение никогда полностью и не затихало.

Но вернемся ко временам Диоклетиана. Многие области Галлии пребывали в запустении. К примеру, землевладельцы Отена, погрязшие в долгах, не сумели ко временам Константина оправиться настолько, чтобы как-то улучшить старинную систему ирригационных и мелиоративных работ. Почва вырождалась, и появлялись болота, заросшие вереском; виноградники Бургундии увяли, а лесистые холмы стали прибежищем диких зверей. «Эта долина, простирающаяся до самой Соны, была некогда приятной, когда благодаря тщательной обработке земли отдельных владельцев бегущие источники имели выход на открытые долины. Теперь же все низменные земли превратились в омуты и болота. Наконец, и виноградники так выродились из-за запустения, что их почти не замечают… Начиная с того поворота, откуда дорога поворачивает на Бельгику [то есть от Отена], все пусто, необработанно, заброшено, безмолвно, мрачно. Даже военные дороги так неровны и круты и так опасны, что через них с трудом можно переправить двухколесную повозку, наполовину полную или пустую». Только еще один раз на протяжении Средневековья, во времена Орлеанской девы, дела пошли настолько плохо, что, как сказано, от Пикардии до Лорена не было ни одной не покосившейся крестьянской хижины. Но жизнеспособная нация в двадцать лет сумеет оправиться от того, что станет дуновением смерти для народа, время которого подходит к концу.

Чего добились Максимиан и Констанций своими непрестанными усилиями и стараниями? Защита Рейна, которой они посвятили все искусство и мужество, обеспечила возможность выздоровления страны, но не само это выздоровление. Тем не менее усердие двух правителей принесло значительные плоды, и германцы надолго запомнили их атаки. Несколько раз Максимиан пробивал себе путь через Рейн, как раньше Проб, и в 287–288 гг. подчинил бургундов, але-маннов, герулов и франков. Констанций освободил от франков землю батавов (294 г.) и победил алеманнов, которые были вторично разбиты в жестокой битве при Лангре (298 г.; согласно некоторым источникам, 300 г.), когда они потеряли шестьдесят тысяч человек. Римлянам, конечно, помог внутренний кризис германцев, о котором нам, к несчастью, почти ничего не известно. Мы знаем, что «истготы уничтожили бургундов, но алеманны взялись за оружие на стороне побежденных. Вестготы с воинством тайфалов выступили против вандалов и гепидов… Бургунды захватили территорию алеманнов, но понесли тяжелые потери, и теперь алеманны хотят вернуть утраченное ими». В этом, очевидно, и состоит причина уникального, лишь изредка нарушавшегося, перемирия между римлянами и германцами, которое наступило при Константине Великом. Он не смог бы осуществить столь значительные перемены при наличии серьезного военного вмешательства извне. В то же время на далеком Востоке перемирие 297 г. и смирение Шапура II из династии Сасанидов послужило той же цели.

Тем временем Максимиан и Констанций завершили фортификацию Рейна, ставшего теперь границей. Ради этих «крепостей с войсками кавалерии и когортами» у реки было ограничено намечавшееся восстановление «городов, что тонут в лесной тьме и которые навещают дикие звери», хотя панегирист, которому мы обязаны этими словами, пишет об этом в тексте хвалебной речи, описывая возвращение золотого века. Там, где некогда стояли города, IV столетие знало лишь крепости, и, тем не менее, оставалось немало брешей.

Пожалуй, только Трир, северная резиденция императоров, был восстановлен со всей пышностью. Из развалин, оставшихся после набега франков, а возможно, и багаудов, вырос огромный цирк, несколько базилик, новый форум, великолепный дворец и несколько других пышных построек. Несчастный Отен обрел преданного защитника в Ев-мении, который показал всем лучшие его стороны. Евмений был секретарем (msgister sacrae memorae) при Констанции и получал пенсион, вероятно, в награду за немалые услуги размером более двадцати шести тысяч франков, а также имел синекуру — должность главы школ Отена, где его дед, гражданин Афин, в свое время преподавал. И теперь он решил отдать весь свой доход, хотя у него была семья, на пользу этих школ, и более того, привлечь внимание Констанция и затем Константина к разрушенному городу и его искалеченным учреждениям. Это тот самый местный патриотизм на античный манер, который привлекает нас и примиряет со столь многими греческими и азиатскими софистами I и II века христианской эры, из тех, о ком рассказано в «Жизнеописаниях» Филострата. Мы должны научиться понимать ту уникальную смесь благородства и лести, которая отличает данный период. «Мне следует принять это вознаграждение, как знак оказанного мне почета, — говорит Евмений, — но я употреблю его на пользу моей родине… Кто может в настоящее время быть столь низким и презренным, столь равнодушным к заслуженным похвалам, чтобы не стараться воскресить воспоминания о своих родичах, как бы скромны они ни были, и тем заслужить одобрение и себе?» В восстановленных школах людей учили, как следует восхвалять своих владык; лучшего применения красноречию найти было нельзя. Сам старый Максимиан оказывался, совершенно незаслуженно, связан с Геркулесом Мусагетом, предводителем муз; ибо главенство над школами в Отене стало для него не менее важным делом, чем начальство над кавалерийским полком или преторианской когортой. Но до восстановления всего города было еще далеко; только Константин, освободив население от налогов и предоставив субсидии, смог реально помочь ситуации. Описание торжественного вступления Константина в город (311 г.), сделанное Евмелием, почти трогательно: «Для тебя мы украсили улицы, что ведут ко дворцу, так, как позволили наши скудные средства. И все же мы вынесли знаки всех наших гильдий и корпораций и изображения всех наших богов. Ты несколько раз повстречал наших музыкантов, потому что боковыми дорожками мы стремились настичь тебя вновь и вновь. Ты, должно быть, заметил добронравное тщеславие бедноты».

В пустынных северных и восточных областях Галлии можно было действовать, хорошо ли, плохо ли, лишь по системе, учрежденной при Клавдии и Пробе: взятых в плен германцев селили там как рабов в том или ином хозяйстве, некоторых — как свободных крестьян и некоторых — даже как стражей границ. Панегиристы в это время находят повод для восхвалений в том, что весь рынок забит пленниками, сидящими в ожидании своей судьбы; что хамав и фриз, некогда ловкие воры, теперь в поте лица возделывают поля и несут на продажу скот и зерно; что прежние варвары теперь исполняют воинскую повинность в пользу Рима и подчиняются военной дисциплине; что Константин привел франков с далеких варварских берегов и научил их обрабатывать землю и нести службу в пустынных краях Галлии; и так далее. Фактически же такие решения принимались по необходимости и были сопряжены с опасностью: северная Галлия стала наполовину германской. Если бы родичи пленников снова вторглись в Галлию, они нашли бы преданных союзников в лице этих поселенцев; для устранения такой возможности должно было пройти время.