Ангельские глазки - Донна Олвард

Темноглазая Дарси, лежащая в детском автомобильном кресле, наблюдала за каждым движением Элли, которая передвигалась от плиты к кухонному столу. Вьятт стоял в дверном проеме, держа в руке пиво и борясь с ложным ощущением домашнего уюта. Это чувство временное, не настоящее. Дарси не его ребенок, а Элли не его жена.

Он не отрицал, что за прошедший день проникся симпатией к Элли, но в действительности она его не интересовала. Да и Элли он не нужен. То, что между ними происходит, обусловлено необычностью ситуации. У Вьятта сложилось ощущение, что Элли настоящая горожанка и не захочет долго жить в глухомани. Он не мог представить, что она здесь поселится. С другой стороны Дарси, его племянница. Если повезет, он создаст дом, в который она и Барбара смогут приезжать, когда захотят.

Это понравилось бы его матери. Она обрадовалась бы тому, что он принял Барбару и рад ее появлению. Его мать была очень добрым человеком, несмотря на тяжелую жизнь, и Вьятт не знал никого столь добросердечного, как она.

Но пора вернуться к реальности. Пока Барбара не выздоровеет и не начнет заботиться о своей дочери, Вьятту предстоит превратить свое жилище в настоящий дом. Он пообещал это сделать работнику социальной службы, ужасно боясь того, что Дарси отдадут на воспитание в другую семью. Он грубо выговорил Элли за то, что ее не оказалось рядом, но ведь она не совершила ничего плохого. Наоборот, Элли была спокойна и оказалась единственной, кто был готов к разговору с работником социальной службы. Она сохраняла хладнокровие, в то время как Вьятт перепугался до смерти. Он решил, что больше себе такого не позволит.

— Вы любите тыкву? — спросила Элли, прерывая его размышления.

Он выпрямился:

— Думаю, да.

— Вы не уверены? — Вытерев ложку, она положила ее на кухонный стол и невинно-вопросительно посмотрела на Вьятта синими глазами.

«Боже правый, какая красавица!» — подумал он.

— Моя мама запекала тыкву в духовке, — сказал он, выходя вперед и ставя пустую бутылку из-под пива рядом с раковиной.

Элли улыбнулась, выражение ее лица было мирным и довольным. Она выглядела такой домашней и… счастливой.

— Я смогу сделать так же, — ответила она. — Сразу, как только найду посуду для запекания.

Он нашел для нее подходящую кастрюлю и поставил на кухонный стол.

— Вам нравится готовить, — заявил он, начав успокаиваться. Все его кулинарные способности ограничивались жаркой картофеля и стейка.

— Нравится, — ответила она, по-прежнему улыбаясь.

Взяв маленькую тыкву, она разрезала ее на четыре части, выскоблила из них семена и намазала оранжевую мякоть смесью коричневого сахара и сливочного масла. Буквально через несколько секунд она поставила тыкву в духовку рядом с цыпленком.

— Моя мама научила меня готовить, когда я была еще девочкой. Готовкой мы занимались вместе. Я делала голубцы, но так и не научилась печь пироги, как она. Она делает их будто из ничего, и вкуснее я ничего не ела.

Вьятт прислонился к кухонному столу и толкнул пальцем ручку Дарси. Девочка схватила его за палец, и Вьятт улыбнулся. Она ему нравилась, если не плакала. Хорошо, что потребности ребенка не так сложны. Пища, сухой подгузник и любовь. Обыкновенная любовь и ощущение безопасности.

Он почувствовал, что скучает без матери. Ощущение оказалось настолько сильным, что шокировало его.

— Вьятт? — Элли с любопытством за ним наблюдала. — Вы в порядке? Вы что-то погрустнели.

Он отмахнулся от печальных размышлений. Что на него нашло? Никогда он не был сентиментальным. Возможно, Элли тому виной. Она напоминает его мать, которая была единственной, кто вносил в дом уют, пока подрастал Вьятт. И он понимал, что Элли делает то же самое сейчас.

— Я просто вспоминал свою маму, — осторожно ответил он. — Знаете, вы мне ее напоминаете. Она всегда готовила и улыбалась. Я не понимал, как мне ее не хватает.

Ее улыбка померкла, между бровями залегли едва заметные морщинки.

— Я напоминаю вам вашу маму?

Очевидно, она не была готова услышать такое.

— Только в самом лучшем смысле, Элли. Она была единственным человеком в семье, кто создавал уют в доме. Вы делаете то же самое рядом с Дарси и мной, даже не подозревая об этом.

«Черт побери, почему на ее лице появилось мученическое выражение?»

— Извините, если расстроил вас.

— Не расстроили, — пробормотала она, но больше не взглянула в его глаза.

— Вы хотите об этом поговорить? — Вьятт не мог поверить в то, что задал подобный вопрос. Но сегодня в больнице он слышал обрывки тихих разговоров. Она ничего не сказала ему о том, почему ее брак не удался.

— Не о чем говорить, — настаивала она, подходя к плите и передвигая в ней блюда.

Но Вьятт понимал, что она что-то скрывает.

— Как вам показалась Барбара? Вы ничего не сказали. — Элли по-прежнему стояла к Вьятту спиной.

Судя по ее тону, он задел ее за живое. Если бы она хотела разговаривать, не переменила бы тему.

Но Вьятт не знал, как продолжить. Разговор о Барбаре тоже был не из приятных. В тот момент, когда он вошел в палату, Барбара начала плакать и извиняться: Вьятт вел себя спокойно, но не проявлял сострадания. Проблема в том, что он никогда не считал себя особенно сострадательным человеком.

Поэтому Барбара плакала, а он ее неуклюже обнимал. Она просила прощения, а он старался подобрать правильные слова. Он настаивал на том, что о Дарси хорошо заботятся.

— Странная это была встреча. Она была такой, какой я ее запомнил, и все же Барбара изменилась. От нее исходит какая-то не слишком положительная энергия.

Элли кивнула:

— Ее будущее неопределенно, она боится. Когда я работала в больнице… — Она осеклась, но Вьятту хотелось все узнать.

— Когда вы работали в больнице… — подталкивал он ее.

— Я просто хотела сказать, что нам приходилось сталкиваться со многими пациентами на грани нервного срыва. По какой-то причине они не могли с собой совладать. Барбаре удалось распознать свое необычное поведение. — Элли встретила его пристальный взгляд. — Она повела себя мужественно. Ее определенно не за что осуждать.

— Разве я ее осуждаю? — удивился он.

— Нет, но я ее осудила в тот момент, когда прочла письмо и увидела Дарси. Я сожалею об этом. — Она снова повернулась к плите.

Несколько секунд Вьятт смотрел на ее спину, затем подошел и положил руку на плечо Элли.

— Я тоже ее осуждал. Я спрашивал себя, как мать может так обойтись с ребенком. Сегодня я понял, сколько ей потребовалось сил, чтобы так поступить.

— Спасибо, — прошептала Элли.

Он убрал руку, уже сожалея о потере тепла, проникшего в его ладонь. Вьятт засунул руку в карман.