Нуманция - Александра Турлякова

— Спасибо! — Ацилия прижала флейту к груди, — Спасибо большое…

— Эй, музыкантша, пора за работу! — окликнул её чей-то грубый голос, и Ацилия вернулась к работе. Но от пережитого волнения руки дрожали, и пока она вычистила пригоревшее в котле, изрезала себе все руки, от чувств не могла крепко удержать ножа в пальцах.

Но всё это уже мало волновало её, радость переполняла сердце…

Марций возвращался вечером и ещё издали услышал звуки флейты,

сначала подумал — показалось, потом всё яснее и яснее, а когда зашёл к себе, онемел. Его рабыня сидела на триподе спиной к нему и играла на флейте. На самой настоящей флейте. И музыка красивая за душу берёт, до тоски невыносимой, до боли, аж зубы стиснул, шагнул к ней, боясь прикоснуться.

— Ацилия? — прошептали губы сами собой.

Она вздрогнула, убирая флейту, быстро вскочила на ноги.

— Ты умеешь играть?

Она ничего не ответила, отступила назад, пряча флейту от его глаз.

Он ещё раз спросил удивлённо:

— Умеешь играть?

— Вы в первый раз назвали меня по имени… — разомкнула пересохшие губы.

— Да? Не заметил… — он только подбородком повёл, — А ты, смотрю, мастерица удивлять, то ты оказываешься девственницей после Овидия, то, вдруг, на флейте играешь…Что ты ещё от меня скрываешь?

— Ничего… — она закивала головой, пряча флейту за спину, отступила ещё немного назад.

— Смотри, я ненавижу всякого рода сюрпризы…

— У меня нет никаких сюрпризов для вас, и ничем я не собираюсь вас удивлять. Я такая, какая я есть… Если что-то вас поражает во мне — не моя это заслуга… Ничего намеренно я не делаю… — потом добавила вдруг, — … для вас.

Он покачал головой, принимая её ответ, поставил трипод посреди и сел, обхватив себя за плечи, вздёрнул подбородок:

— Ну, сыграй что-нибудь. Весёленькое.

Она обомлела, вскидывая брови, отступила назад:

— Я не буду…

— Не будешь? — она покачала головой, отрицая, — Почему? — он наклонился вперёд, упирая руки в колени, — А если я прикажу?

— Всё равно не буду…

— Почему? Для меня — не будешь?

— Не буду и всё!

Он долго молчал, разглядывая её, смотрел в лицо.

— Ну-ну… — произнёс вдруг.

— Вы можете владеть моим телом, но не моими желаниями, вы можете применять силу и власть, можете сделать больно, но никогда не заставите любить вас, выполнять ваши желания с удовольствием.

Он помолчал, разглядывая её, и она не терялась под его взглядом, уверенная в себе, в своём решении. В любых бы других условиях это вызвало бы уважение, но она была женщиной, его женщиной, и тем более рабыней, принадлежащей ему целиком и полностью.

Он вытянул ногу.

— Развяжи!

Она поджала губы, она всегда так делала, когда он приказывал ей что-либо сделать, как же, наверное, бесится она внутри, пересиливая себя. Шагнула к нему, машинально пряча флейту за пояс — обыкновенный полотняный жгут, как рабыне пояс ей не полагался.

Склонилась у его ног, села на пол, завозилась с ремнями калига. За это время она многому научилась, приноровилась даже к этой работе, только, развязывая узлы, держала в этот раз указательный палец на левой руке в стороне. Марций поймал её за запястье, притянул к себе уже сомкнутый кулак, — но что ему с ней было справиться? — разжал её пальцы. Взгляд наткнулся на многочисленные порезы, свежие и уже зажившие, самый большой как раз на указательном.

Поднял на рабыню глаза:

— Ты что это, сама себя режешь?

Она потянула руку, силясь освободиться.

— Так получается… Я только учусь всему…

Он хмыкнул:

— Хорошо, что ты не солдат-новобранец, а то и мечом бы кишки себе выпустила… Уродство!

Она резко вырвала руку:

— Я никогда этим раньше не занималась. Что вы от меня хотите? — быстро стала распутывать шнуры, снимая их с железных крючков, а Марций следил за её руками, действующими быстро и раздражённо.

— Тебе дают ножи?

Она замерла и подняла глаза, дрогнули губы:

— Потом их забирают.

Марций молча убрал ногу и выставил вторую:

— Посмотри, до чего ты довела себя, я понимаю, работа работой, но посмотри на себя, как ты выглядишь — руки, одежда… Ты совершенно не похожа теперь на дочь патриция. Твой отец вряд ли гордился бы тобой сейчас… — Ацилия при его словах обратила внимание на подол своей туники, от постоянной чистки котлов тёмные пятна сажи не смывались, они же были и на руках, на пальцах, предплечьях. А что она могла сделать? Ацилия резко поднялась на ноги, глядя на хозяина сверху:

— Если вам нужна женщина для близости, красивая и ухоженная, и чистая, — идите в палатки волчиц… Я работаю, мне некогда следить за собой, и это была ваша прихоть…У меня нет другой одежды, сажа не смывается, и я действительно порезала свои руки — сама себе..! Зато я не ем даром вашего хлеба, и мне лучше работать вот так, чем я…чем… — она осеклась вдруг, и Марций поднялся, сам теперь глядя на неё сверху:

— Чем что?

Она помолчала секунду:

— Чем быть вашей наложницей. Я лучше буду носить воду, скрябать пригарки ногтями, но низачто не буду вашей подстилкой, как вы выразились однажды…

— А совмещать одно с другим? — прищурился он.

— Тогда для вас я перестану быть патрицианкой. Вот такая вот… — она дёрнула себя за подол туники, — А это же как раз тешит ваше самолюбие… И не надо меня стыдить, я сама прекрасно знаю, как я выгляжу, но уж лучше так, чем терпеть вас…

— Ух ты! — удивлённо приподнял бровь, — Какой я, оказывается, даже хуже пригоревшего горшка…

Она усмехнулась:

— Выходит, так…

Он взял её за локти, больно впиваясь пальцами, и процедил в лицо:

— Мне нужна наложница, а не кухарка…

— А по мне уж лучше кухаркой десять раз! — так же медленно бросила ему в лицо свой протест. Марций оттолкнул её от себя:

— Завтра же останешься дома, и всех я предупрежу.

— Нет! — возмутилась она.

— Я лучше Гая продам, всё на тебя переложу, но ты будешь рядом и только моя.

— Вы — собственник, у вас нездоровое самомнение, откуда такая больная жадность? Вы — самодур! То вам хочется, чтобы я работала, то, наоборот, не хотите!.. Да вы больной человек! Я ни капли не завидую вашим подчинённым… Вы не совершенно не знаете, что со мной делать. Отпустите тогда! Это так просто…

Он быстро сократил расстояние между ними, попытался поймать за запястья, но Ацилия увернулась, тогда он обхватил рукой за шею, притиснул к себе спиной, заговорил в ухо:

— Ошибаешься. Что делать с тобой, я как раз знаю… Как тебя использовать по назначению…

— Да вы сумасшедший! — она попыталась вырваться, вцепилась в его предплечье руками.