Боль - Маурицио Джованни

Ричарди посмотрел на него холодно. Казалось, он видит, как герцог получает указания от своего начальства и, обиженный, выпячивает грудь, сохраняя хорошую мину при плохой игре.

— Не сомневаюсь в этом, герцог. Ничуть не сомневаюсь. Я хотел бы получить полный календарный график спектаклей за последнее время, скажем с начала подготовки этих опер к постановке и до сегодняшнего дня. Я также хочу знать, в какие дни Вецци присутствовал в театре. А вы, господин директор, скажите мне, через какой вход быстрей всего можно попасть в гримерные?

Лазио провел рукой по своим рыжим волосам. Он был из тех людей, которые выглядят так, словно их щупали чьи-то пальцы, хотя на самом деле никто не трогал. Может быть, дело в веснушках на светлой коже или в непокорной шевелюре. Директор сцены был одет в рубашку со строгим круглым воротничком и галстуком, узел которого был ослаблен. Без пиджака, в расстегнутом жилете.

— Конечно, через служебный, который выходит на улицу возле калитки сада. Оттуда достаточно подняться по лестнице, и окажешься рядом с гримерными. Лестница узкая, почти незаметная для глаз, о ней нужно знать, но это прямой путь. Ею пользуются те, кто выходит на сцену, если кому-то надо на минуту выйти из театра во время представления.

— А дверь кто-нибудь охраняет?

— Во время представления — нет. Мы гасим свет в крытом проходе, чтобы весь обслуживающий персонал сосредоточил внимание на главном входе, и закрываем ворота. Но рядом с ними есть дверь.

Ричарди задумался.

— Кто из персонала имеет доступ в гримерные во время представления, кроме тех, кто выходит на сцену?

— Обычно никто. Кроме, разумеется, медицинского персонала, в случае необходимости, и работниц швейной мастерской, которые приносят сценические костюмы заключительных поправок. Но, уверяю вас, эта ходьба туда-сюда сведена к минимуму, она создает шум и беспорядок и отвлекает актеров. К тому же чем больше суеты, тем больше ошибок во время выхода. А нет ничего хуже, поверьте мне, чем если кто-то выходит на сцену раньше или позже своего времени.

— Понимаю. А где находится швейная мастерская?

— На четвертом этаже, комиссар, — вмешался в разговор управляющий. — У нас есть грузовые лифты, которые позволяют быстро доставлять костюмы в гримерные. В некоторых операх в антракте надо сменить десятки костюмов. Помню, однажды было обнаружено одно обстоятельство…

— Могу себе представить, — прервал его Ричарди. — Но в данный момент я бы хотел взглянуть на швейную мастерскую. Она сейчас работает?

— Разумеется. Она работает всегда, — сказал управляющий.

На его лице вновь появилось выражение обиды, словно от пощечины, но теперь он стал осторожнее, чем накануне вечером.

— Персонал мастерской будет рад помочь вам, — заверил он.

16

В швейную мастерскую надо было подниматься на четвертый этаж по узкой лестнице или в грузовом лифте. Ричарди захотел проверить оба пути и поднялся в пыхтящей кабине, которую тянули вверх скрипучие тросы, а спустился по крутой лестнице. С ее площадки он полюбовался живописным видом сверху сцены и оркестровой ямы. Зрительный зал был загорожен тяжелым занавесом. В конце длинного коридора дверь, за ней — совершенно другой мир.

Это могла бы быть фабрика, где делают сны. Здесь лежали шелковые и парчовые ткани, затканные золотом и серебром. Они играли всеми цветами радуги: от красного к фиолетовому, от желтого к синему и зеленому. На просторных полках рядом помещались головные уборы разных эпох — цилиндры, шлемы римских воинов и викингов, сложные древнеегипетские украшения. Тюль, кисея, нежнейшие бальные туфельки и тяжелые солдатские башмаки. Среди всего этого кажущегося беспорядка умело двигались женщины, что-то кроили, шили, гладили. Их было много, все одетые так же, как синьора Лилла, в синие халаты, с тяжелыми ножницами на шее на шнуре, с волосами собранными в пучок и частично прикрытыми белым чепцом. За стенами мастерской завывал ветер. Солнечный свет, проникавший сквозь высокие окна, то светил ярко, то слабел, по небу одно за другим плыли облака и загораживали солнце.

На этом пиру красок Ричарди выглядел черным пятном: серое пальто, смуглая кожа. Он, не прерываясь ни на секунду, изучал взглядом большую комнату. Рядом с ним подпрыгивал управляющий.

Синьора Лилла торопливо шла к ним навстречу. Выглядела она недовольной, не желая допускать в свои владения посторонних. В таком воинственном настроении она казалась еще огромнее — настоящий мастодонт.

— Добрый день. Я вам нужна? Мы работаем, надо перешить все костюмы несчастного Вецци на того, кто будет петь вместо него.

Управляющий сделал шаг вперед:

— Добрый день, синьора. Прошу вас вместе с вашими сотрудницами находиться в полном распоряжении комиссара. Это важно для расследования.

Синьора Лилла пожала плечами.

— Только не забудьте об этом, когда окажется, что костюмы не готовы к вечернему представлению! — заявила она и обратилась к комиссару: — Что вы желаете знать?

Ричарди ответил ей сразу же, не поздоровавшись и не вынимая рук из карманов.

— Как вы делите работу между собой? Бывает ли, например, что кто-то из вас постоянно обслуживает кого-то из певцов?

— Нет. У каждой своя специальность. Кто-то обычно шьет, кто-то чаще всего кроит. Девушки умеют делать все, швейная мастерская — гордость театра. Но есть нечто, что каждая умеет делать лучше, чем остальные, и я использую ее именно на этой работе.

— Значит, у Вецци не было личной портнихи, которая бы его обслуживала?

— Упаси боже! Вецци доводил девушек до помешательства. Если бы его обслуживала одна портниха, я бы смогла сказать вам, кто его убил. Нет, что вы! Примерку делали Мария и Аддолората на днях. Я имею в виду, примеряли на него костюм паяца. Вся одежда Канио была готова еще в прошлый раз. Потом костюм доделала Лючия, она у нас лучшая по подгонке, и Маддалена, с которой вы уже знакомы, она спускалась вместе со мной его отдать. Она сделала последнюю примерку. Маддалена молодая, но становится очень хорошей мастерицей.

— Где эти девушки? Можно с ними увидеться?

— Да, но умоляю вас, не задерживайте их очень надолго. Они там, в глубине комнаты.

Ричарди подошел к большому столу, за которым сидели четыре молодые женщины. На столе лежал костюм паяца, и все четыре портнихи работали над ним, не поднимая глаз. В рабочей форме, с ножницами и иглами в руках они выглядели одинаково. Комиссар с трудом узнал девушку, которую видел накануне вечером. Тогда она почти качалась под тяжестью этого самого костюма.

— Добрый день. Как идет работа?

Портнихи неразборчиво пробормотали что-то одобрительное, но ответила комиссару синьора Лилла:

— Работенка нелегкая. Вецци был высокий и полный, даже с брюшком. Тот, кто будет петь вместо него, худой и маленького роста. Я даже не понимаю, где в нем только голос помещается. Нам приходится полностью перекраивать костюмы.

Ричарди снова повернулся к девушкам:

— Кто-нибудь из вас заметил что-либо необычное, странное в гримерной Вецци?

Одна из четырех, брюнетка с быстрыми глазами, подняла взгляд на комиссара и с легкой улыбкой ответила:

— Настроение Вецци, всегда мрачное, никогда не менялось, комиссар, как цвет этой черной пуговицы. Самое большее — он мог шлепнуть девушку по заду. Самое меньшее — смотрел будто сквозь нее.

— Мария! Когда ты здесь, помни, о ком говоришь! — прикрикнула синьора Лилла. Но, видно, начальницу мастерской позабавило замечание подчиненной. Ричарди понял, таким путем он ничего не добьется.

— Если вам что-нибудь придет на ум, сообщите мне это, либо придите в полицейское управление, либо скажите синьоре Лилле.

В это время в мастерскую вошел директор сцены. При его появлении синьора Лилла сильно изменилась — покраснела, опустила взгляд и принялась приглаживать обеими руками свои жесткие белокурые волосы. Лазио повернулся к Ричарди и объявил:

— Комиссар, у главного входа стоит человек и спрашивает вас. Он говорит, что он доктор Модо, судебно-медицинский эксперт. Добрый день, синьора Лилла.

И та ответила бархатным, нежным голосом, который, как небо от земли, отличался от грубого голосины, которым она разговаривала до сих пор:

— Добрый день, дорогой директор. Господа, мы в вашем распоряжении, возвращайтесь в любое время, когда пожелаете.

17

Доктор Модо курил в проеме ворот главного входа, пытаясь укрыться там от ветра. Увидев Ричарди, он улыбнулся и пошутил:

— С утра уже в театре? Стал рабом привычки?

Комиссар поморщился и ответил в том же духе:

— Привет, доктор. А ты как сюда попал? Не мог вынести разлуки со мной, верно?

— Кстати, ты не накормишь меня завтраком?

— Завтрак — это слишком. Я утром обычно съедаю только пиццу, все время покупаю ее с одной и той же тележки. Пусть будет неаполитанская слойка и кофе в «Гамбринусе». По-моему, хороший компромисс.

— Это, по-твоему, называется транжирить деньги? А говорят, ты очень богат. Ладно, согласен, но только для того, чтобы ты не передумал.