От Глухаря до Жар-птицы - Георгий Жженов

- Гришка? Ты?!

- Я, я!.. Здравствуй! - сдержанно, со всегдашней своей полуулыбкой ответил он.

- Смотри-ка!.. Ай-яй-яй... Здравствуй!.. А ведь мы похоронили тебя на "Глухаре"... Долго жить будешь!

- Постараюсь.

Для него встреча не была такой неожиданностью. Он мог знать, что я не умер и после реабилитации вернулся в Ленинград и работаю в театре... К тому времени я уже успел сняться в нескольких фильмах...

Для меня же встреча с ним была из области мистики, не иначе!.. И хотя мы оба не принадле-жали к людям, бурно выражающим свои чувства, я не сразу пришел в себя от неожиданности.

Справедливости ради надо сказать, что мы никогда не были в особенно близких, дружеских отношениях, не были "корюшами", как говорят на флоте, мы были товарищами по несчастью. Оба вышли из одной купели. Оба были мечены "Глухарем" навсегда! Одно это обязывало нас обоих к проявлениям товарищества, солидарности друг с другом, при всей разнице характеров и взглядов на жизнь.

Когда охи и ахи кончились и разговор перешел в спокойное русло, я спросил Гришу: что он делает в Ленинграде?

- Работаю в Ленконцерте,- ответил он.

- Читаешь?

- Приходи в "Колизей" - увидишь.

Кончился антракт, мы разошлись...

Через несколько дней я зашел в кинотеатр "Колизей". Там в фойе, между сеансами, играл небольшой оркестрик. Гриша вел его программу и что-то читал сам... Мы кивнули друг другу в знак приветствия... Желания поговорить, вспомнить, рассказать о себе, расспросить меня он не выразил. Ну что ж, это его личное дело. Каждый живет по-своему... Я ушел.

В последующие годы, насколько мне известно, актерского имени себе Гриша Маевский так и не создал.

Наша последняя встреча в клубе "Жар-птица" в Париже явилась, как мне кажется, логическим завершением разных судеб людей, выпавших в свое время из одного "глухариного гнезда"...

Если встреча в Александринке была неожиданной главным образом для меня, то полной неожиданностью для Гриши Маевского было мое появление в Париже, выступление в "Жар-птице" и тот последний разговор с ним, в котором наши жизненные маршруты пересеклись еще раз, чтобы окончательно и навсегда разойтись - мой путь лежал домой, на Восток, его - на Запад, в неизвестность.

Послесловие

Прочитана последняя страница тягостных воспоминаний народного артиста СССР Георгия Степановича Жженова.

Признаюсь, я один из тех военных прокуроров, кто имел отношение к "делу" Жженова. Поясню, как это случилось.

В 1954 году состоялось мое назначение на должность заместителя главного военного прокурора.

В то время в аппарате Главной военной прокуратуры была создана специальная группа из военных прокуроров, не имевших ранее отношения к делам специальной подсудности (имеются в виду дела, расследованные органами НКВД - МГБ), для их пересмотра. Обнародование фактов произвола, творимого осужденными Берией, Абакумовым, Рюминым и их подручными, вызвало многочисленные жалобы и письма в ЦК КПСС, в правительство по поводу реабилитации невинно репрессированных. Среди них и жалоба от Марии Федоровны Щелкиной, адресованная Маленко-ву, ставшему после смерти Сталина главой Советского правительства. Рассмотрение жалобы было взято на особый контроль. Ожидали нашего решения...

Щелкина, мать киноактера Жженова, писала, что ее сын стал жертвой "ежово-бериевского произвола" и много лет "маялся" в лагерях, а потом на спецпоселении в Сибири. Жалоба заканчивалась мольбой: "Не дайте умереть матери, не повидав сына".

Мы навели справки. Выяснилось, что Жженов Георгий Степанович, 1915 года рождения, уроженец города Ленинграда, обвинен в шпионской деятельности, за что был дважды осужден. Значит, заниматься этим делом положено нам. Поясню почему. Дела на всех лиц (гражданских и военных), обвиненных в шпионаже, отнесены, по закону, к юрисдикции военной юстиции. Как же стало возможным обвинить честного человека в столь тяжком государственном преступлении, как шпионаж?

Прежде всего хочется подчеркнуть, что трагедия, которую он пережил, носит далеко не частный характер. Она обнажает многие негативные явления, относящиеся к соблюдению прав человека во времена "сталинизма", некоторые из которых, к сожалению, еще не устранены полностью и поныне.

Начну с того, что обрисую, насколько смогу, обстановку, которая сложилась в 1935-1938 годах в Ленинграде.

Сразу же после убийства Кирова начальником Управления НКВД города Ленинграда был назначен комиссар государственной безопасности Заковский, сменивший прежнего начальника Медведя, не обеспечившего предупреждение террористического акта, за что и был арестован.

Новому начальнику были даны указания "очистить Ленинград от зиновьевского отребья".

Как это сделать, Заковский хорошо знал, набравшись подобного опыта в работе под непосредственным руководством Ягоды и предавший забвению чекистские традиции, заложенные Дзержинским. Ягода вскоре был арестован. Заковского не тронули. Он был еще нужен...

Началась "кампания" массовых арестов, осуждения, выдворения из Ленинграда. Поначалу она коснулась действительных приверженцев Зиновьева, потом перекинулась на просто сочувствую-щих "зиновьевцам", а затем... а затем судите сами, кого она затронула...

Как и следовало ожидать от сверхусердного Заковского, он перестал считаться с требованиями законности. В число контрреволюционеров попал и брат Жженова - Борис. Вся вина Бориса Степановича, талантливого студента Ленинградского университета, состояла в том, что он не принял участия в прощальной процессии при похоронах Кирова, сославшись, что у него нет теплой обуви. Это был суровый декабрь 1934 года...

При явной очевидности отсутствия какого-либо состава преступления в поступке Бориса Жженова, объясняемого к тому же уважительными мотивами, ему все же было предъявлено обвинение по статье 58.10 УК "за проведение контрреволюционной агитации и пропаганды". Он был осужден на несколько лет лишения свободы и отправлен в один из лагерей ГУЛАГа, откуда не вернулся.

Следом за Борисом была репрессирована почти вся семья Жженовых, коренных ленинградс-ких жителей. Незаконно лишив прописки, их выслали из Ленинграда. Георгию удалось остаться. Теперь мы знаем, кто помог ему избежать этой ссылки. Но избавиться от "всевидящего и пристрастного ока" ему не удалось.

Не помогли и "восставшие" военные прокуроры Ленинградского военного округа, которым стало известно о незаконных методах следствия, применяемых сотрудниками Заковского.

Здесь, кстати, я должен рассказать об этой истории, поскольку она имеет определенное отношение и к "делу" Жженова.

Военные прокуроры Ленинградского военного округа получили жалобу от одного арестован-ного по подозрению в шпионаже о том, что сотрудники НКВД осуществили в отношении его провокацию. Будучи верующим человеком, он попросил свидания со священником. К нему подослали "ряженого" сотрудника, который и оформил исповедь, как признание арестованного в шпионаже в пользу Польши. При проверке были выявлены и другие факты применения незаконных методов следствия. Военный прокурор Ленинградского военного округа Кузнецов сделал представление Заковскому о прекращении незаконной практики фальсификации следственных материалов и о наказании виновных. Заковский наложил резолюцию: "Так было, так и будет". И не только нагло отмел требования военного прокурора, но и обвинил его во вредительстве, в противодействии борьбе с врагами народа. При попустительстве тогдашнего главного военного прокурора Розовского диввоенюрист Кузнецов был арестован и приговорен к 15 годам лишения свободы. Ряд военных прокуроров округа также были наказаны "за ослабление борьбы с контрреволюцией и притупление бдительности".

Это буквально развязало руки авантюрным типам, в изобилии оказавшимся на следственной работе в аппарате Управления НКВД г. Ленинграда. Их начальник Заковский торжествовал победу.

В это время он лично и подписал очередной ордер на арест Г. С. Жженова, еще одного шпиона, не сумевшего ускользнуть от бдительного "ока". Повод для ареста нашелся. В Управлении НКВД г. Ленинграда поступили сведения о состоявшемся знакомстве Жженова с американским подданным Файвонмилем, одним из служащих посольства США в Москве. Как говорится в пословице - на ловца и зверь бежит...

Арестованный Жженов надеялся, что его внимательно выслушают следователи. Он расскажет, как случайно состоялось в поездке знакомство с Файвонмилем актерской группы, следовавшей в Комсомольск-на-Амуре сниматься в картине "Комсомольск". В открытой беседе, которая состоялась с американцем, не было ничего предосудительного, преступного.

Но надежды Георгия Степановича не оправдались. В ответ он услышал от следователей Кириленко и Моргуля грубую брань, оскорбления, угрозы. Показания, которые давал Жженов, их не устраивали. Им было нужно признание.