Цепи свободы. Опыт философского осмысления истории - Виктор Сиротин

Развитие науки и техники, считал Маркузе, позволяет господствующему классу социально развитых стран сформировать через механизм потребления новый тип массового «одномерного человека» с атрофированным социально-критическим мышлением, а его старший современник Карл Юнг беспощадно констатирует: в области науки и техники мы вступаем в атомный век, а в области духа всё больше регрессируем в каменный век.

Активно прогрессируя в середине XX столетия, к концу его плоское мышление превратилось в океан общественного безмыслия, в котором кое-где пока ещё высилась уникальная одарённость и тревожная мысль не утерявших навыков мышления. «В наше время, – писал как раз в это время Левицкий, – вопреки Гегелю, действительное – неразумно, и неразумное – действительно». Парадокс сей объясняется не только отсутствием баланса и даже разрывом цивилизации с культурой (что само по себе трагично), но и отрывом истинного мышления от мира пустых реальностей.

Нынче в индустриально цивилизованных странах потребителю предлагается столько сорных удобств «для жизни», что он не успевает не только осмыслить происходящее, но ему и жить-то не остаётся времени. Всё, на что его хватает, – это полумеханически обслуживать специально для него созданный конвейер потребления. Вещный материализм настолько усложнился (и в арифметической прогрессии продолжает усложняться), что теперь просто пользоваться предметами уже не представляется возможным. Для этого нужно изучать (то есть получать специальные знания в школах, колледжах и даже университетах), как применять простые по своему назначению, но сложные в употреблении вещи. И не только вещи, но социальные, бытовые и прочие, «облегчающие жизнь», блага, навязанные в качестве «предметов первой необходимости», которая уступает лишь первейшей оплатой их.

Можно не сомневаться, что служители маркетингового культа прекрасно знают, что они делают (производят) для кого и в каких целях. Потому и не пытаются заменить индустрию игровых и прочих развлечений на что-нибудь менее духовно и психически разрушительное. В противном случае переориентировали бы производство «вещной реальности», таким образом существенно снизив духовную деградацию «хомо сапиенс». Но о чём они точно не догадываются, – это то, что являются первыми жертвами духовного и морального разложения.

Проблема тем более актуальна, что сущность человека разрушается темпами, много опережающими защитные ресурсы трагически быстро истощающейся психики. По этой причине социальные акселераты всех слоёв общества не успевают оценить опасность. Чтобы упредить её, каждой новой эпохе необходимо комплексное понимание проблемы, чего не происходит, ибо ощущают и понимают опасность лишь те, кто успел ощутить трагизм разрушения личности. Когда же понявшие начинают делиться своими открытиями, то натыкаются на предсказуемо враждебное отношение сначала со стороны «дирекции» Рынка, а потом со стороны потерявших уже навыки мышления и плотно «севших на иглу» потребления. К слову, гибельная тяга к индустрии развлечений происходит не по «глупости молодости», а ввиду того, что эмоциональное восприятие, увлекаемое энергией роста, обгоняет способности юношества к анализу происходящего и сознаванию последствий. Ведя к истощению внутренних потенций и патологии внешних привязанностей, это в конечном итоге приводит к исчезновению инстинкта духовного и социального самосохранения.

Истощение внутренних ресурсов человека закономерно обернулось потребностью в новых ценностях и, понятно, ценниках на них.

Если в далёкие 1970 гг. «фирменный» полиэтиленовый пакет свидетельствовал едва ли не о положении в обществе его обладателя, то теперь «вещь», упакованная в «пакет» маркетинговой эпохи, – в принципе стала символом уровня и стиля жизни. «Облагороженные» духовными претензиями, но олицетворенные в вещах, – новые (как копеечные, так и очень дорогие) «индульгенции» раскупаются в количествах, о которых папский клир не смел и мечтать! Причём если долютеровские покупатели, развязывая кошель, по-своему всё же заботились о душе, ибо надеялись на Рай «;там.», то нынешние покупатели, не имея подобных иллюзий, стремятся найти его здесь. Эта «здешняя идея» тесно связана с, во времена Кальвина поставленной Западу, ветхозаветной идеологией. Опираясь на неё, нынешние строители «башни» глобального мира создают единый для всех народов язык потребления, в которых материальный успех не просто признак благодати, а сама благодать. Тем не менее, устранение личности и самой сущности человека достигло такой степени, что пришло время осознать простую истину: массово проводимое оглупление и идиоти-зация населения, уничтожающие человека в его духовной, творческой и мыслящей ипостаси, – ничуть не менее преступны, нежели его физическое устранение.

Нужно понять (пока это ещё возможно), что это такое же преступление против человечества, как и то, которым заклеймили себя германские пацг! Поскольку, и тупеющий от несчётного числа материальных благ потребитель, последовательно выводимый из паскалевского «мыслящего тростника», и одеревенело существующая человеко-овощь относятся к бывшему человеку…

Когда всё это началось? Почему привилось и так долго сохраняет свои позиции в духовно вымирающем и психически деградирующем племени человеческом?

Не углубляясь в дебри истории, остановимся на распознаваемой её части. Причём не «всех народов», а лишь ответственных за плоды цивилизации, коими являются державы Старого Света, в конце XVIII в. принявшие не очень тяжёлые роды Нового. Именно там – в хлеву «нового Вифлеема» с его необъятными прериями, неисчислимым поголовьем скота и не привыкшими к обузданию ума аборигенами, как и охотившимися на них, как на зверей, новыми жителями – и зарождались госструктуры около-европейской цивилизации, которая вошла в историю под весьма ёмким и справедливым названием Дикий Запад (Wild West).

Для большего уяснения проблем материально ориентированного, а потому в этих рамках прогрессивно развивающегося мира, обратимся к тому, что особенно «любит счёт», а именно – к золотому тельцу или, дабы не ослепнуть от его блеска, к его эквиваленту – денежным знакам. Для начала сделаем краткий экскурс в развитие финансового капитализма.

Став денежной единицей государства в Малой Азии ещё в VII в. до и. э., деньги на протяжении многих веков были основным регулятором экономической жизни народов. Впоследствии деньги «обогатились» не только экономическими и хозяйственными полномочиями, но властными, а затем и державными функциями.

С созданием Банка Англии (1694 г.) «денежный валютный суверенитет переходит к банкирам, торговцам кредитами и валютой», – отмечает итальянский экономист профессор Джиано Аккаме. К концу XIX в., когда экономика подчинила себе политические интересы, деньги стали играть новые роли и приобретать иное значение в мире. Это произошло, несмотря на то, что политика имела решающее значение в распределении общественных благ, в регулировании которых экономика играла вспомогательную роль. «Нельзя забывать о функциях государств в буржуазном мире, – отмечал Иосиф Сталин в интервью Герберту Уэллсу (1934). – Это – институт организации обороны страны, организация охраны порядка, аппарат собирания налогов. Хозяйство же в собственном смысле мало касается капиталистического государства, оно не в его руках. Наоборот, государство находится в руках капиталистического хозяйства».

Ещё быстрее экономики развивалось банковское дело.

Благодаря колоссальной концентрации в своих руках денежного капитала и распространению влияния на хождение общественного капитала, банки превратились в совладельцев средств производства промышленности и хозяйства. Образование банковских монополий в свою очередь ускорило монополизацию производства. Угрожая лишением кредита и другими мерами экономического давления, банковский капитал принуждал контролируемые им предприятия идти по пути объединения в картели и тресты, тем самым увеличивая «площадь» своего экономического охвата и создавая нишу в политическом бытии. Ибо деньги, как таковые, не являются проводниками политических идей. Неся служебную функцию, они обслуживают лишь тех, кто, полагают их владельцы, умеет распорядиться капиталом в целях дальнейшего его преумножения (не обязательно в денежном эквиваленте). Лишь в этом случае капитал становится мощным рычагом воздействия на экономические системы, являясь надёжным материалом в руках «строителей» глобальных политических конструкций.

Посредством создания Системы Директоров и Наблюдательных Советов, включённых в руководство предприятий (чему не мешало встречное вовлечение предпринимателей в Советы Банков), финансисты получали возможность распоряжаться гигантскими капиталами, крупнейшими предприятиями и целыми отраслями промышленности. Осуществляя в больших масштабах поставки государству, размещая государственные займы и получая субсидии из государственной казны, финансовые и промышленные магнаты уверенно умножали свои богатства. Вместе с тем именно создание международных монополий обострило противоречия в сферах влияния и, обусловив борьбу за них, привело к жёсткому переделу мирового рынка.