Верлен и Рембо - Елена Мурашкинцева

"О, эта первая ссора в молодой семье, великое дело! Дата памятная, порой роковая. В нашем случае был второй вариант".

Матильде пришлось искать убежища у своей матери, когда с момента венчания не прошло еще и полугода. Но Поль раскаялся, и мадам Мотэ посоветовала дочери вернуться. Кстати, Верлен очень хорошо относился к теще — в частности, за то, что она всегда призывала к примирению и была "ангелом-хранителем" семьи.

18 марта 1871 года на стенах парижских домов появились белые афиши. Центральный комитет национальной гвардии, отказавшись разоружать свои войска, призвал столицу к восстанию. В этот самый день Виктор Гюго возвращается из Бордо с телом своего внезапно умершего сына Шарля. Процессия медленно движется от Орлеанского вокзала к кладбищу Пер-Лашез. Верлен сопровождает гроб в числе других литераторов. Рядом с ним идет Эдмон де Гонкур, еще не оправившийся после смерти младшего брата. Но Верлен произносит такие зажигательные речи, что Гонкур — сторонник порядка — приходит в негодование, забыв на время о своей скорби. Вечером становится известно, что Тьер покинул Париж. Повсюду раздаются крики: "Да здравствует коммуналистическая Республика!" Толпа хватает на улице двух генералов. Молодой мэр XVIII округа Жорж Клемансо умоляет: "Не надо крови, друзья мои, не надо крови!" Тщетный призыв — генералов расстреливают во дворе школы. Когда новость распространяется по бульварным кафе, Верлен восклицает: "Это просто замечательно!" Через несколько дней поэт вполне официально присоединяется к Коммуне. Среди вождей у него старые школьные друзья (Риго, Андриё, Мейе), и хорошие знакомые из числа тех, кто посещал салон Нины (Делеклюз, Флуранс).

Поразительная вещь! Сколько было сложено легенд об участии в Коммуне Рембо — естественно, что юный бунтарь легко вписывался в героическую картину сражений на баррикадах, хотя в действительности он провел все это время в Шарлевиле. А вот Верлен — по характеру человек чрезвычайно мирный, ненавидевший и презиравший все военные столкновения, — принимал участие в Коммуне. И в данном случае он шел на большой риск — вопреки собственной натуре. Долгое время считалось, в соответствии со свидетельством Лепелетье, будто Верлен безвольно поддался обстоятельствам. Однако он вполне мог переждать бурю (весьма короткую по времени) и сидя дома. Сам Верлен был склонен объяснять свое "коммунарское" прошлое излишней республиканской и якобинской горячностью, присущей ему в те времена:

"… с самого начала я полюбил, как мне кажется, понял и, в любом случае, проникся симпатией к этой революции…"

Когда же в 1882 году он обратился к префекту Сены с прошением вновь принять его на административную службу, у него не было ни малейшего желания подчеркивать значительность своего участия в неудавшемся восстании. Между тем, он занимал пост пресс-секретаря Коммуны, а это была должность весьма важная. Лепелетье в качестве адвоката поддерживал прошение своего друга, и, видимо, целиком доверился словам Поля.

Как обстояло дело в действительности? Правительство Тьера обратилось к государственным чиновникам с приказом прекратить службу и при первой же возможности покинуть Париж. Верлен должен был это знать. Матильда пишет по этому поводу так:

"Моя свекровь боялась, что сын потеряет свое место, и уговаривала нас уехать в Версаль. Ей хотелось, чтобы я ее поддержала, но я отказалась. Я считала, что жалование Верлена составляет незначительную часть нашего семейного бюджета. Он часто уходил на службу в дурном расположении духа, и я думала, что не будет большей беды, если он потеряет место и посвятит все свое время литературе, живя так, как ему хочется. Тогда я на все смотрела глазами моего мужа и одобряла все, что он делал — ведь мне было семнадцать лет!"

Со своей стороны, Эрнест Делаэ, который познакомился с Верленом в ноябре 1871 года, утверждал, что поэт, по его собственным словам, "был очень заметен в Коммуне".

Лишь когда армия версальцев двинулась на Париж, Верлен осознал, что дело может кончиться плохо. Естественно, у него и в мыслях не было сражаться на баррикадах — в конце концов, он был всего лишь чиновником! Утром 22 мая, когда Верлен с женой еще лежали в постели, служанка ворвалась в спальню с криком: "Мадам, они у ворот Майо!" Речь шла о версальцах. Вечером была взята штурмом первая баррикада. И Лепелетье, и Матильда согласно говорят о том, что Верлен в эти зловещие дни пребывал в страшной тревоге. Прошел слух, что версальцы обстреливают Батиньоль. Нужно было увозить оттуда мать, но на это Верлен был категорически не способен. Всю следующую ночь он плакал и стенал, пока в 5 часов утра Матильда не предложила отправиться вместе с ним на улицу Леклюз, но он возразил, что "федераты непременно заметят его и заставят стрелять". Тогда она решила, что пойдет одна — и Верлен согласился "с радостью и признательностью". 23 мая ей не удалось пробраться в Батиньоль из-за стрельбы, и она укрылась у отца на улице Николе. "Твой муж сошел с ума, — будто бы сказал ей господин Мотэ, — как он мог отпустить тебя, когда на улицах дерутся? Дожидайся здесь, пока не возьмут Монмартр". Матильда предприняла еще две попытки дойти до Батиньоля, причем на бульваре Сен-Жермен ее едва не расстреляли, уже поставив к стенке, но к счастью вмешался какой-то капитан, который отшвырнул ее в сторону со словами: "Проваливайте отсюда к чертовой матери!" Ей пришлось вернуться на улицу Кардиналь-Лемуан, где она увидела Стефани — старая дама сама покинула Батиньоль, тревожась за сына. Матильда, конечно, была очень храброй особой, но ей не приходило в голову, какое оскорбление она наносит мужу — при всей слабости своего характера, он был злопамятен и этого унижения не простил.

Коммуна пала. После "кровавой недели" Верлен сначала прятался в доме у тещи, а затем вместе с Матильдой уехал в Фампу — на родину матери. Из столицы приходили дурные вести. Нина де Вилар и ее мать бежали из Парижа в Женеву, поскольку скомпрометировали себя связями со многими коммунарами. Шарля де Сиври арестовали по анонимному доносу, в котором его обвиняли во всех мыслимым и немыслимых преступлениях (это вызвало недоверие следователей, и "Сивро" в конце концов освободили — но лишь в октябре!). Было решено, что Полю пока лучше отсидеться в деревне и что по возвращении он больше носа не покажет в свою "конторку".

В августе возродился ежемесячный ужин "Гадких мальчишек". Узнав эту новость, Верлен пришел в необыкновенное возбуждение: "Я там непременно буду! А что, место то же самое?" И в конце лета 1871 года он, действительно, вернулся в Париж вместе с беременной Матильдой. Но положение его радикально изменилось. До весенних событий он был признанным поэтом, и его будущее казалось безоблачным. Отныне нужно было все начинать сначала — его не желали печатать, и многие от него отвернулись. Именно в это время возникла обоюдная ненависть между Верленом и Леконтом де Лилем. При упоминании имени Верлена, вождь парнасцев неизменно восклицал: "Как? Он еще жив? Его еще не гильотинировали?" Верлен не оставался в долгу и охотно рассказывал, как перепугался "бесстрастный" во время Коммуны — даже бороду отпустил, чтобы его не признали.