Народные дьяволы и моральная паника. Создание модов и рокеров - Стэнли Коэн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Случай модов и рокеров
Я уже в основном обозначил общие направления, которые считаю подходящими для изучения моральной паники и народных дьяволов. В связи с особенностями феномена модов и рокеров по сравнению, скажем, с ростом студенческой агрессии или обвинениями редакторов подпольных газет в непристойном поведении, открываются дальнейшие перспективы. Первая и наиболее очевидная перспектива выводится из корпуса текстов о субкультурной делинквентности. Она представляет структурную основу для объяснения феномена модов и рокеров как разновидности подростковой девиантности среди молодежи из британского рабочего класса.
Наиболее релевантным оказывается вариант субкультурной теории Даунса, и я бы во многом согласился с его замечаниями (в предисловии к указанному ниже исследованию) о событиях, которые произошли между написанием книги и ее выходом в печать с модами и рокерами: «В дальнейшем я не упоминаю эти происшествия, прежде всего потому, что – в отсутствие свидетельств об обратном – я воспринимаю их как подтверждение, а не отрицание основного социологического аргумента книги»[67]. Далее в моем исследовании я буду комментировать степень релевантности субкультурной теории, хотя упор на дефиниционные вопросы в противовес поведенческим и не дает возможности для ее более широкого анализа.
Другая, менее очевидная ориентация исходит из сферы коллективного поведения. Я уже предлагал рассматривать социальные типы как производные тех же процессов, которые вовлечены в создание символических коллективных стилей в моде, одежде и публичных идентичностях. Моды и рокеры, однако, изначально были зафиксированы в общественном сознании не просто как новые социальные типы, но как акторы, действующие в определенном эпизоде коллективного поведения. Феномен обрел дальнейшие очертания после серии беспорядков, происходивших на морских курортах Англии в 1964–1966 годах. Публичный образ этих народных дьяволов неизменно ассоциировался с рядом весьма наглядных сценариев: молодые люди гоняются друг за другом по пляжу, размахивая над головой шезлонгами, бегают по тротуарам, ездят на мотороллерах или велосипедах по улицам, спят на пляжах и т. д.
Каждый из этих эпизодов (далее я это опишу) включал все элементы классической ситуации толпы, которая долгое время служила прототипом изучения коллективного поведения. Толпы, бунты, сборища и беспорядки по разным поводам – от концертов поп-музыки до политических демонстраций, – все это рассматривалось в том же ключе, что и у Лебона в 1896 году в «Психологии масс». Более поздние формулировки Тарда, Фрейда, Макдугалла и Ф. Г. Олпорта не внесли существенного вклада, зачастую они лишь развивали лебоновскую гипотезу о механизме заражения. Более полезной современной теорией – при всех ее недостатках с социологической точки зрения – является «схема добавленной стоимости» Смелзера[68]. В предполагаемой им последовательности должна появиться каждая из следующих детерминант коллективного поведения: структурное благоприятствование; структурное напряжение; разрастание и распространение разделяемого убеждения; ускоряющие факторы; мобилизация участников к действию; функционирование механизмов социального контроля.
Структурное благоприятствование создает условия допустимости, при которых коллективное поведение рассматривается как правомерное. В сочетании со структурным напряжением (например, экономический кризис, приток нового населения) этот фактор создает почву для расовых волнений, сект, паники и других примеров коллективного поведения. В случае модов и рокеров благоприятствование и напряжение соответствуют структурным источникам напряжения, заложенным в субкультурной теории: социальным «недомоганиям», неудовлетворенности статусом, урезанными возможностям досуга и т. д. Разрастание и распространение разделяемого убеждения важны, поскольку ситуация напряжения должна сделаться значимой для потенциальных участников. По большей части эти разделяемые убеждения распространяются через массмедиа. Ранее я уже указывал на важность медийных образов для изучения девиантности в целом; при работе с поведением толпы эта важность возрастает в связи с тем, как развиваются и распространяются подобные явления. Как будет показано далее, социологические и социально-психологические исследования массовой истерии, заблуждений и слухов имеют к нашему предмету непосредственное отношение.
Ускоряющие факторы – это специфические события, которые могут подтвердить разделяемое убеждение, инициировать напряжение или переопределить благоприятствование. Как и другие факторы в схеме Смелзера, сами по себе они не выступают детерминантой чего бы то ни было – например, столкновение не спровоцирует волнений на расовой почве, если только оно не произойдет в рамках «взрывной ситуации» или не будет интерпретировано как подобная ситуация. Не останавливаясь на подробном описании ускоряющих факторов в событиях, связанных с модами и рокерами, я покажу, как социальная реакция способствовала определению и возникновению этих факторов. Мобилизация участников к действию опять же отсылает к последовательности, присутствующей в событиях, которые будут рассматриваться только через призму других детерминант.
Больше всего, наряду с факторами разделяемых убеждений, нас будет занимать шестая детерминанта Смелзера – функционирование механизмов социального контроля. Этот фактор, который «в некоторых отношениях… возвышается над всеми прочими»[69], отсылает к противоборствующим силам, созданным обществом для предотвращения и подавления предыдущих детерминант: «При возникновении эпизода коллективного поведения его продолжительность и степень тяжести определяются реакцией органов социального контроля»[70]. Таким образом, исходя из несколько иной теоретической перспективы – парсоновского функционализма, – Смелзер придает столь же решающее значение факторам социального контроля, какое характеризует и трансакционную модель.
Особой – и на первый взгляд несколько эзотерической – областью коллективного поведения, также относящейся к нашему контексту, являются исследования катастроф[71]. Это поле складывается из целого ряда выводов о социальном и психологическом воздействии катастроф, в особенности природных бедствий, вроде ураганов, торнадо и наводнений, но в том числе и антропогенных происшествий, таких как бомбардировки. Кроме того, были разработаны теоретические модели, и, по словам Мертона, изучение катастроф может вывести социологическую теорию за пределы ее непосредственного предмета. Ситуации катастроф можно рассматривать как стратегические площадки для построения теорий: «Обстоятельства коллективного стресса наглядно выявляют аспекты социальных систем, которые не так хорошо заметны в стрессовых условиях повседневной жизни»[72]. Ценность исследований катастроф заключается в том, что в условиях бедствия социальные процессы сжимаются в короткий промежуток времени и обычно частное поведение становится публичным, а стало быть, более поддающимся изучению[73].
Я наткнулся на работы в этой области в конце проводимого мною исследования модов и рокеров. Меня сразу же поразило сходство того, что я начал рассматривать как «моральную панику», и реакций на природные бедствия. Исследователи катастроф сконструировали одну из немногих моделей в социологии для рассмотрения реакции социальной системы на стресс, тревогу или угрозу. Происшествия в Брайтоне, Клактоне или Маргите явно не были катастрофами того же рода, что землетрясения или наводнения, различия слишком очевидны, чтобы их обговаривать. Тем не
