Жизнь проста. Как бритва Оккама освободила науку и стала ключом к познанию тайн Вселенной - Джонджо МакФадден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чтобы ответить на вопрос, почему идеи Уильяма вызывали такой ажиотаж, необходимо понять, что лежит в их основе, а значит, и в основе взаимоотношений человека как с миром, так и с Богом, при условии, что мы принимаем Бога как сущность.
НЕПОЗНАВАЕМЫЙ БОГ
Нападки Уильяма Оккама на схоластическую философию его предшественников во многом были продолжением спора, вспыхнувшего в 1277 году, когда парижский епископ Тампье запретил обсуждение доктрин, в которых принципы логики Аристотеля ограничивали власть Бога. Епископ Тампье утверждал, что всемогущий христианский Бог может творить все, что ему вздумается, невзирая на то, что говорил по этому поводу Аристотель.
Запрет епископа действовал недолго, однако он способствовал распространению критического отношения к философии Аристотеля среди схоластов, в частности в вопросах, где подвергалось сомнению всемогущество Бога. Для классической греческой философии идеи божественного всевластия были чуждыми, ведь власть богов в Древней Греции всегда была ограниченной: Посейдон, например, обладал властью на море, однако она не распространялась на землю. Не таким был христианский Бог. Он не только создал этот мир, но и законы, по которым этот мир развивался: он был всезнающим и всемогущим.
Стены Оксфордского университета были свидетелями разговоров о возможных последствиях божественного всемогущества за несколько десятилетий до появления там Уильяма. Так, его предшественник Иоанн Дунс Скот (1266–1308) размышлял над тем, как отличать истинное от ложного, если Бог самовластно может менять правила. Уильям пошел дальше. Он предвосхитил появление знаменитого суждения Декарта «Я мыслю, следовательно, я существую» (лат. Cogito ergo sum), которым тот опроверг основы западноевропейской философии, и воспользовался бритвой, чтобы убрать все лишнее, что существовало в философии Средневековья, оставив лишь утверждение, что Бог всемогущ.
Проблема, с которой Уильям столкнулся позже, заключалась в том, что всемогущий и всевластный Бог был непознаваем. Это становится совершенно очевидным, если задуматься о том, что, за исключением закона противоречия[81] (например, Бог не может в одно и то же время существовать и не существовать), Он не нуждается в доводах человеческого разума для оправдания своих действий. Например, Бог может совершать абсолютно нелогичные поступки: создавать растения на третий день творения (как говорится в Книге Бытия), а свет, необходимый для поддержания их жизни, – лишь на следующий день. Такой порядок вещей мог противоречить логике Аристотеля, однако в Божьей власти было поддерживать жизнь растений в темноте столько, сколько нужно, не объясняя человечеству, почему он решил поступить именно так.
Уильям применил те же аргументы для опровержения основ философии – реализма. Напомню, что философы-реалисты полагали, будто все предметы и явления можно объяснить с помощью идей-форм Платона или универсалий Аристотеля. Вишни были вишнями потому, что все они наделены универсалией вишневости, отцы были отцами потому, что их объединяла универсалия отцовства.
Уильям отказался от форм и универсалий. Он утверждал, что всемогущий Бог не нуждается в них. Если в его власти создать вишню с универсалиями округлости, красноты и так далее, то Он может и просто сотворить вишню, не пользуясь универсалиями. Уильям полагал, что универсалии – лишь термины, которые необходимы нам для классификации объектов реального мира, и поэтому «напрасно пытаться посредством большего делать то, что может быть сделано посредством меньшего; вообще же все то, что может быть объяснено с помощью допущения некоей [сущности], отличной от акта разума, – то же самое объяснимо и без этого различения…Следовательно, наряду с актом разума не требуется [с целью объяснения] допускать [еще] что-то другое»[82],[83]. Утверждая, что «все, что можно предугадать о многих предметах [универсалиях], исходит из их образа в нашем сознании», Уильям приходит к выводу, что универсалии служат лишь названиями для классификации объектов реального мира – отсюда и новое философское направление – номинализм (от лат. nomen – имя), родоначальником которого в Средние века и стал Уильям Оккам.
На примере утверждения «Напрасно пытаться посредством большего делать то, что может быть сделано посредством меньшего» мы впервые видим принцип бритвы Оккама в действии. Сама по себе эта идея не нова. Двумя тысячелетиями ранее Аристотель в сочинении «О передвижении животных» писал, что «природа ничего не делает без причины»[84]. Однако Уильям использует бритву не для того, чтобы доказать принцип простоты и экономии в природе, он направляет ее против логики, лежавшей в основе универсалий. Он считает, что «универсалия не есть нечто реальное, обладающее субъектным бытием в душе или вне души, но она обладает лишь объектным бытием в душе, и есть некий [мысленный] образ…»[85],[86]. Утверждая, что универсалии не существуют вне нашего сознания, он призывал «не множить универсалии без необходимости», дабы не путать мир идей и мир реальный[87].
Отказ «множить универсалии без необходимости» лег в основу принципа бритвы Оккама. В объяснениях и моделях реальности следует использовать минимальное количество сущностей. Например, называя человека отцом, Оккам предлагает «исходить из того, что у него есть сын [или дочь], а не потому, что он обладает сущностью отцовства»[88]. Это утверждение настолько очевидно, что сегодня может показаться банальным и полностью лишенным новизны. Тем не менее Оккаму удалось одним лишь взмахом бритвы избавиться от вороха сущностей, захламлявших средневековую науку и философию, и мир вдруг предстал простым и доступным для понимания. И Аристотель, и Птолемей, и Фома Аквинский признавали силу простоты, однако каждый раз, когда им это было удобно, не скупились на сложности. Не таков был Уильям. Вот почему принцип простоты в философии назван не их именами, а известен как бритва Оккама.
Отказ от универсалий подорвал основу средневековой логики – силлогизм. Вспомним, что логический вывод «Все люди смертны, Сократ – человек, следовательно, он тоже смертен» основан на том, что люди обладают общими универсалиями «человечности» и «смертности». Однако если принять, что Сократа и Платона объединяет лишь название «человек», нам
