Красный флаг: история коммунизма - Дэвид Пристланд

Согласно Марксу и Энгельсу, результатом пролетарской революции должно стать временное установление «диктатуры пролетариата»{77}. Под этим понятием они имели в виду не господство революционной партии над большинством, как это понималось в якобинской или бланкистской традиции. Напротив, они думали о демократии, при которой пролетариат будет управлять страной через народные собрания и использовать чрезвычайные полномочия, при необходимости даже насилие, чтобы покончить со старым режимом.

В первой половине 1848 года предсказания Маркса о революции во Франции уже не казались невероятными. Революция, как и предшествующие восстания, сплотила в своих рядах средний и рабочий класс, однако теперь рабочие, усвоившие урок 1830 года, стремились не допустить того, чтобы у них снова «украли» революцию{78}. Праволиберальное правительство Франсуа Гизо при короле Луи Филиппе отдалилось как от среднего класса, так и от рабочих. Оно сохранило крайне ограниченное избирательное право, манипулировало выборами, занимало жесткую позицию по отношению к бедным. В ночь на 22 февраля из миллиона выдернутых из мостовых булыжников и четырех тысяч поваленных деревьев было возведено более полутора тысяч баррикад. Властям не удалось склонить на свою сторону Национальную гвардию. 23 февраля правительство Гизо ушло в отставку. Еще через день Луи Филипп бежал в Англию, поселился в графстве Суррей, где спокойно прожил два года до самой смерти.

В новом французском правительстве преобладали умеренные республиканцы, которые испытывали влияние радикального меньшинства. Среди радикалов были известный социалист Луи Блан и единственный представитель рабочего класса по имени Альбер. Позиции радикалов укрепляли также рабочие, собиравшиеся огромной угрожающей толпой у здания Отель-де-Вилль (городской ратуши). Временное правительство поспешно удовлетворило их требования: была провозглашена республика, объявлено всеобщее избирательное право для мужчин, разработаны реформы в интересах рабочих. Субподряды, используемые нанимателями в целях снижения заработной платы, были отменены, рабочий день был сокращен до 10 часов (впервые правительство попыталось регулировать условия труда таким способом).

Однако именно Временное правительство под давлением Луи Блана приняло обязательство «гарантировать труд всем гражданам», что стало причиной конфликта с представителями буржуазии. Для трудоустройства нищих были учреждены «Национальные мастерские» (в основном по образцу организации общественных работ). Мастерские финансировались доходами от земельного налога, взимаемого с крестьян и фермеров. Апрельские выборы, на которых победу одержали представители крестьянства, продемонстрировали слабость поддержки парижских радикалов и серьезный раскол в отношениях между Парижем и деревней. Члены нового Собрания в первую очередь упразднили мастерские, поэтому рабочие вновь развернули борьбу. В июне они вернулись на баррикады, на этот раз более крепкие. Более 15 тысяч человек участвовали в одном из самых ярких рабочих восстаний. Среди них были рабочие упраздненных мастерских, но большинство представляли ремесленники, протестующие против новой системы промышленной экономики{79}. Восстание было жестоко подавлено. Правительство призвало из провинций более 100 тысяч национальных гвардейцев. Ожесточенные сражения гвардейцев с повстанцами длились несколько дней. Тысячи рабочих были убиты, брошены в тюрьмы или сосланы в Алжир. Класс ремесленников и рабочих не стал еще достаточно многочисленным и мощным. Его представители пока не были способны превратить Францию в социалистическую державу.

Если прогноз Маркса о пролетарской революции пусть недостаточно полно, но все же осуществился во Франции, то в Германии для его реализации было мало шансов. Немецкое рабочее движение было малочисленнее, средний класс — более консервативен, при этом особым радикализмом отличалось крестьянство. Сам Маркс изначально выступал за решение в первую очередь не социалистических, а конституционных, демократических задач. Однако к сентябрю, когда стало окончательно ясно, что средний класс не сыграет большой роли в революции, Маркс и Энгельс призвали к созданию «красной» республики, которая должна проводить социалистическую политику[44]. Маркс также одобрял восстания, особенно там, где, по его мнению, они могли привести к необходимым результатам, хотя он и настаивал на том, что они должны протекать в форме массовой революции с участием рабочих и крестьян, а не просто заговоров вроде бланкистских{80}. Энгельс проявлял особую воинственность: он участвовал в восстаниях в Эльберфельде и в земле Рейнланд-Палатинат (Рейнланд-Пфальц) в мае 1849 года. В сентябре 1848 года он восторженно писал о вооруженных восстаниях: «Остался ли еще в мире очаг революции, где за последние пять месяцев не развевался бы над баррикадами красный флаг — символ воинствующего объединенного пролетариата Европы?»{81} Таким образом, еще в 1848-1849 годах Маркс и Энгельс подали пример революционерам-коммунистам будущего, которые в свое время разожгут огонь революции в неразвитых аграрных обществах{82}.

По всей Западной и Центральной Европе ремесленники выходили на демонстрации против безработицы и жесткой конкуренции. Иногда к ним присоединялись крестьяне, чье озлобленное недовольство было спровоцировано отменой общественных земель. Предположения таких радикалов, как Маркс, о том, что события 1789 года могут повториться, были оправданны. Тем не менее умеренные радикалы и консерваторы также усвоили уроки 1789 года: власти были настроены на решительный отпор народным беспорядкам{83}. К ноябрю 1848 года революция в Пруссии оказалась подавлена. Тысячи рабочих были высланы из Берлина и других городов. Тем временем племянника Наполеона Луи Наполеона избрали президентом Франции. Пользуясь фамилией Бонапарт, он искал поддержку противников революции среди крестьян, «партии порядка», а также рабочих, возмущенных насилием, которое применяли против них либеральные республиканцы. Политика пришедшего к власти Луи Наполеона приобретала все больший консервативный уклон. К середине 1849 года усилиями посланных им войск пали последние революционные правительства Италии[45].

Некоторое время спустя Маркс и Энгельс отвергли мысль о том, что все шансы потеряны. Они снова стали прогнозировать повторение событий 1789 и 1848 годов. Но надежды на революцию угасали. К концу 1850-х годов стало ясно, что очередная революция произойдет нескоро.

Социалисты, однако, нашли утешение в одном революционном эпизоде, произошедшем, как это ни странно, в отчетливо нереволюционный период[46]. Речь идет о Парижской коммуне 1871 года. Париж был окружен прусскими войсками и переживал одну из самых долгих осад в современной истории (вторую по продолжительности после осады Сталинграда)[47]. Подписанное властями перемирие с Пруссией привело парижан в ярость[48]. Они провели выборы, в результате которых было сформировано первое в Европе правительство с рабочим большинством (третью часть депутатов составили ремесленники)[49]. Из 8i членов правительства[50] 32 были участниками Первого интернационала социалистических партий[51], который был организован при активном участии Маркса, но они не были его последователями{84}. Они находились под серьезным влиянием децентрализованного социализма Прудона или революционной формы якобинизма Бланки{85}. Однако главное значение Коммуны заключалось в ее наследовании идей. Это было первое правительство, контактировавшее с Марксом[52]. Впервые над домом правительства Отель-де-Вилль был поднят не республиканский триколор, а красный флаг. Маркс и Энгельс назвали Коммуну моделью «диктатуры пролетариата»{86}. Коммуна доказала им, что старую государственную бюрократию можно разрушить и демократизировать все сферы правительственного контроля[53]. Избранные депутаты управляли страной прямо и открыто, и как законодатели, и как исполнители. Все официальные лица получали зарплату и могли быть освобождены от должностей по воле народа.

V

В 1871 году было трудно найти место, более далекое от революционных потрясений, охвативших парижский Отель-де-Вилль, чем Библиотека Британского музея с ее тишиной и роскошью неоклассического стиля. Сидя в удобном кожаном кресле за письменным столом под номером G7 под массивным куполом цвета холодной лазури, украшенным позолотой, Карл Маркс с головой погружался в чтение экономических и исторических трудов. Несмотря на окружающее спокойствие, это был трудный процесс. В один из тяжелых моментов он сказал дочери, что превратился в «машину, которая поглощает книги, а затем выбрасывает их в переработанном виде на свалку истории» (многие исследователи назовут это сентиментальностью){87}.