Красный флаг: история коммунизма - Дэвид Пристланд

Сам Золя не был сторонником революции. Его герой Этьен, лидер забастовки, завершившейся катастрофой, в конце концов «отказывается от незрелого бунтарства» в пользу будущего, в котором рабочие отрекутся от жестокости и создадут «мирную армию». Организованные профсоюзы будут бороться за их права и в конечном счете поспособствуют краху капитализма на законных основаниях. И тогда «сразу сгинет жестокое божество, которому приносили в жертву столько жизней, безобразный идол, спрятанный в капище, в неведомых далях, где обездоленные откармливали его своей плотью и кровью, но никогда его не видели»{98}.

Предположения Золя о том, что революционность левых пойдет на спад, а законопослушность возрастет, оказались верными для одних стран и ложными для других. Там, где существующие «буржуазные» партии признавали политические права рабочих и представительскую функцию профсоюзов (например, британская либеральная партия[82] и ее либерально-лейбористская политика), рабочие отказывались от революционного пути: зачем противостоять устоявшемуся порядку, если при нем рабочие получают все, чего хотят?{99} В таких либеральных условиях многочисленные этьены лантье оставались ни с чем, а раснеры получали огромное влияние. Однако марксистам несладко жилось и в нелиберальном обществе. В странах с репрессивным порядком и неразвитой промышленностью (таких, как Россия, страны Балканского полуострова, во многом Австро-Венгрия) марксистам было трудно сформировать партии и профсоюзы. В некоторых частях Италии и Иберии (Испания), напротив, анархисты суварины и радикальные марксисты столкнулись с более серьезным случаем. В этих странах легче было создать политическую организацию, однако государство с особой жестокостью относилось к народным выступлениям (особо жестоко было подавлено восстание в Каталонии в 1909 году, известное как «Трагическая неделя»)[83]. Анархисты пользовались влиянием там, где бедные требовали перераспределения земли, в то время как марксисты часто считали крестьян «отсталыми», а крестьяне в свою очередь враждебно относились к марксистским планам образовать централизованное государство. Франция представляла собой особый случай. Здесь у этьенов, сувариных, раснеров и ранвье были свои сторонники. Поскольку государство время от времени прибегало к репрессиям, марксистские партии пользовались поддержкой, однако среди ремесленников (которые все еще играли важную роль) стало появляться все больше анархистов[84]. При этом обещанные либеральным правительством реформы «умерили пыл» многих потенциальных марксистов. Серьезным оппонентом марксистских партий выступила церковь. Последователи Маркса считали христианство реакционной идеологией, оправдывающий старый социальный уклад. Церковь так же враждебно отвечала марксизму. Особенно яро противостояла марксизму католическая церковь. Ее сопротивление влиянию марксизма было особенно эффективным через политические партии и общественные организации[85].

В США марксисты и другие социалисты также столкнулись с синтезом репрессии и либеральной демократии, однако здесь им в меньшей степени, чем в большинстве индустриальных стран Европы, удалось укрепить свои позиции. Профсоюзы и социалистические движения имели многочисленных сторонников до начала XX века. Например, в 1886 году 10% рабочего класса были членами союза[86], имевшего средневековое название «Рыцари труда». Однако позднее влияние левого уклона было подорвано несколькими факторами: этническими разногласиями, господствующей либеральной идеологией, избирательным правом для мужчин (несправедливость, требующая перемен[87]), активной репрессивной политикой.

Идеальную страну для Этьена Лантье нужно было искать в Северной или Центральной Европе. Самой крупной и успешной партией оставалась Социал-демократическая партия Германии (СДПГ), но марксистские партии были также популярны в Скандинавии и некоторых частях Австро-Венгерской империи. Неудивительно, что центр марксистских надежд сместился из Франции, где он находился в середине века[88], на Восток. В Германии появился многочисленный индустриальный рабочий класс. Многих рабочих привлекал марксизм с его курсом на развитие современной тяжелой промышленности и обещанием того, что пролетариат унаследует Землю. Однако политические условия были так же важны (если не более значимы), как условия экономические. В 1878 году после покушения на кайзера (к которому социалисты не имели никакого отношения) Бисмарк потребовал от рейхстага принятия законов, направленных против социалистов, запрещающих Социал-демократическую партию и разрешающих преследование рабочих организаций. Тем не менее партия и профсоюзы продолжали существовать подпольно. Кроме того, некоторые социал-демократы все еще оставались членами парламента и могли привлекать внимание к вопросам, связанным с рабочим классом. Дискриминация продолжалась даже после того, как в 1890 году антисоциалистические законы утратили силу. Члены СДПГ испытывали притеснение со стороны полиции, а работодатели жестоко расправлялись с бастующими. Рабочих считали людьми второго сорта, которым покровительствует средний класс, не допуская их при этом в свои клубы и ассоциации. Эта социальная шизофрения, сочетание свободы и угнетения, привела к расцвету модернистского марксизма Маркса и Энгельса. Репрессии против СДПГ не давали ее членам пробиться в политику, что предопределило ее антиреформистскую направленность. Партия приняла марксистскую программу в Эрфурте в 1891 году, согласно которой будущая цель состояла в свержении капитализма революционным путем[89]. В то же время партия имела представителей в парламенте, ее представительство и влияние возросли после 1890 года, что позволило ей приобрести немало преимуществ при существующем порядке. Казалось, что нехватка революции не такая уж острая. В результате сложной совокупности обстоятельств СДПГ стала воплощением идеала, к которому Маркс и Энгельс стремились в Первом интернационале: независимая марксистская партия, ведущая борьбу с существующей системой за интересы рабочих и не связанная с буржуазией.

VII

Николаус Остеррот, родившийся в 1875 году, был набожным католиком. Он работал на месторождении глины в Баварии. Вернувшись на шахту после военной службы в середине!890-х годов, он обнаружил, что владельцы месторождения намерены сократить заработную плату и ввести систему сдельной оплаты (платить рабочим в соответствии с проделанным трудом). Сначала Николаус и другие рабочие обратились за поддержкой к местному священнику, однако нашли мало сочувствия. Он заявил, что работодателям нужно подчиняться, так как они назначены богом. Спустя тридцать лет Остеррот писал в автобиографии, что этот эпизод спровоцировал «кризис сознания», после которого он оставил церковь с «пустой головой и умирающим сердцем». В таком мрачном состоянии духа он прочитал листовку социал-демократов, которую бросили в его окно «красные велосипедисты», проезжавшие через деревню. Он вспоминал: «Листовка была для меня откровением». Он писал: «Я вдруг увидел другую сторону мира, которая до сих пор была покрыта мраком. Особенно меня поразила критика тарифной системы и косвенных налогов. Раньше я ни слова о них не слышал! В выступлениях [католической] центристской партии о них умалчивалось. А почему? Было ли это молчание признанием того, что они совершили несправедливость, явным доказательством вины? Я не поверил глазам: за фунт соли налог в 6 пфеннигов! Я был охвачен чувством дикой ярости от очевидной несправедливости системы, которая освобождала от налогов тех, кто мог и должен был платить, и грабила до нитки тех, кто уже отчаялся от горя»{100}.

Моменты, сравнимые с божественным откровением, после которых происходило «обращение» в социализм, описаны во многих автобиографиях социалистов того времени. Конфликты с богатыми поставили под вопрос существование старой системы ценностей, особенно для верующих христиан. Когда Остеррот задумался о своем затруднительном положении, он осознал, что возможен другой взгляд на мир, в котором рабочие тоже обладают силой и благородством: «Господи, как это было просто и ясно! Этот новый мир вооружил рабочих самосознанием. Он разительно отличался от старого мира религиозных и экономических авторитетов, где рабочий был лишь вещью, предметом эксплуатации!»{101}

Он стал активным сторонником социал-демократов, а впоследствии — политиком, заменившим старого «темного, мстительного, карающего» мозаичного бога на «новую троицу»: нового милосердного Бога, а также Фауста и Прометея, «добрых людей, олицетворяющих глубокие страдания человечества»{102}.