Брежневская партия. Советская держава в 1964-1985 годах - Евгений Юрьевич Спицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
10. Социалистический лагерь и мировое коммунистическое движение в 1970-х — начале 1980-х годов
а) Отношения Москвы с ведущими лидерами соцлагеря и комдвижения
Безусловно, Л. И. Брежнев, М. А. Суслов, А. Н. Косыгин и другие лидеры страны всегда придавали особое значение отношениям со всеми странами соцлагеря. Достаточно сказать, что за первые два года нахождения на посту генсека сам Л. И. Брежнев провел 13 встреч со многими лидерами соцстран: в апреле, июне и сентябре 1965 года в Москве он вел переговоры с Ле Зуаном, Ю. Цеденбалом, И. Б. Тито, А. Новотным, Н. Чаушеску и В. Ульбрихтом; затем, в январе, мае, июле и ноябре 1966 года, он посетил с визитами Монголию, ЧССР, Румынию, Болгарию и Венгрию, где вновь встречался с Ю. Цеденбалом, А. Новотным и Н. Чаушеску, а также с Т. Живковым и Я. Кадаром; в июле того же года в Бухаресте он впервые проводил очередное совещание ПКК стран — участниц ОВД, а в октябре принимал в Москве польского лидера В. Гомулку. Более того, именно Л. И. Брежнев после «Пражской весны», а также в условиях резкого обострения советско-китайских отношений инициировал проведение в Москве третьего Международного совещания коммунистических и рабочих партий, где выступил с большим и содержательным докладом, который, по оценке А. М. Александрова-Агентова, был «далек от примитивного догматизма и не лишен реалистичности»[1104].
В данном случае брежневский помощник имел в виду тот факт, что к тому времени многие компартии уже перешли на позиции «еврокоммунизма» и далеко не всегда поддерживали КПСС. Достаточно сказать, что за Итоговую резолюцию этого совещания не голосовали лидеры Итальянской компартии и Компартии Испании Энрико Берлингуэр и Сантьяго Каррильо, которые резко критиковали Москву за жесткое подавление «Пражской весны». Между тем и сам генсек, и Международный отдел ЦК во главе с Б. Н. Пономаревым, вполне сознавая роль крупнейших европейских компартий в развитии всего рабочего движения, постоянно поддерживали с ними контакт[1105]. Лично генсек не раз встречался и находился в переписке с лидерами Французской, Итальянской и Германской компартий Вальдеком Роше, Жоржем Марше, Луиджи Лонго, Энрико Берлингуэром и Гербертом Мисом, а также контактировал с лидерами других компартий, в частности с Генеральным секретарем Компартии Чили Луисом Корваланом, который после вызволения из пиночетовских застенков получил политическое убежище в нашей стране.
Понятно, что в рамках социалистического лагеря перманентно возникали различного рода конфликты и кризисы, которые Л. И. Брежневу приходилось постоянно «разруливать», прибегая к известному методу «кнута и пряника». Особенно большие проблемы ему создавал новый вождь Румынии Николае Чаушеску, пришедший к высшей власти почти одновременно с ним, в марте 1965 года, сразу после смерти Георге Георгиу-Дежа. Его назначение на пост генсека Румынской рабочей партии стало своеобразным компромиссом, так как соперничество между бывшим и нынешним премьер-министрами Ионом Георге Маурером и Кивой Стойкой, а также первым вице-премьером Георге Апостолом могло привести к расколу партии. У Москвы тогда тоже возникло ложное ощущение, что Н. Чаушеску будет более покладистым, нежели левый радикал Георге Апостол, который принадлежал к так называемой «тюремной фракции» ЦК РРП, членом которой был и покойный Г. Георгиу-Деж. Однако она крупно просчиталась, и острые проблемы с Н. Чаушеску стали постоянно возникать во взаимоотношениях Бухареста и Москвы. Как вспоминал тот же А. М. Александров-Агентов, «несмотря на годы, проведенные в Молдавии, никакого интереса или симпатий к Румынии Брежнев никогда не проявлял», а самого Н. Чаушеску «с его амбициями, чванством и наглостью» он просто «не выносил, но терпел, чтобы не обострять отношения внутри ОВД»[1106]. Аналогичное мнение о румынском вожде сложилось и у многих других членов Политбюро, в том числе у П. Е. Шелеста, Н. В. Подгорного и А. Я. Пельше, которые назвали его «местечковым евреем» или «типичным цыганом». Тем не менее, судя по брежневскому дневнику, генсеку постоянно приходилось иметь дело с Н. Чаушеску, поскольку его имя упомянуто здесь 35 раз[1107].
Что касается других руководителей соцстран, то Л. И. Брежнев, М. А. Суслов, А. Н. Косыгин и А. А. Громыко относились к ним в целом уважительно и ценили их искреннюю преданность Москве. Например, сам генсек очень высоко ценил всех руководителей Польши: Владислава Гомулку «как старого и опытного революционера», обладавшего страстным, но откровенным нравом; Эдварда Герека за то, что они «всегда легко находили общий язык», поскольку «оба были прагматиками, чуждыми теоретическим амбициям»; и Войцеха Ярузельского, которого он «искренне уважал и даже любил (памятуя военное их прошлое) и считал умным, тонким человеком и достаточно решительным политиком». Чуть менее эмоционально Л. И. Брежнев относился к лидерам ГДР, но был «проникнут убеждением», что эта страна является надежным союзником и важным форпостом безопасности СССР. К Вальтеру Ульбрихту он относился «весьма уважительно» и ценил его за искреннюю дружбу, хотя иногда в узком кругу говорил, что «старика нередко заносит». А что касается Эриха Хонеккера, то в отношениях с ним особой близости не было (возможно потому, что в комсомольские годы он был тесно связан с А. Н. Шелепиным), но и особых конфликтов не наблюдалось. Особое отношение у Л. И. Брежнева было к Чехословакии, где он закончил войну. Он знал и любил эту страну, часто посещал ее и установил близкие личные контакты с премьер-министром Йозефом Ленартом, секретарем ЦК Василем Биляком, главой ЦКК Милошем Якешом и министром иностранных дел Вацлавом Давидом. Но со временем особо близкие отношения установились у него с Густавом Гусаком, которого он любовно называл «Густавом Никодимовичем». С такой же любовью генсек относился и к Болгарии, куда тоже «охотно ездил по различным поводам». Что касалось ее лидера Тодора Живкова, то сам Л. И. Брежнев высоко ценил его как «надежного и энергичного союзника», с которым, однако, «надо держать ухо в остро», так как «он мужик себе на уме и своего никогда не упустит». Наконец, с лидерами Венгрии и Югославии Яношем Кадаром и Иосипом Броз Тито у советского генсека сложились очень ровные и уважительные отношения, хотя с югославским лидером они носили более «теплый и откровенный» характер, чем с венгерским.
Особой страницей в истории соцлагеря были отношения Москвы и Гаваны. Но, вопреки устоявшимся представлениям, эти отношения при Л. И. Брежневе поначалу находились на периферии его интересов. Как вспоминал тот же А. М. Александров-Агентов, его патрон со времен Карибского кризиса в «глубине сознания» понимал, что «проблема Кубы — весьма взрывоопасная, и с ней надо обращаться крайне осторожно»
