К. Р. - Элла Матонина

«… Это возвращение дает несказанное счастье подтвердить под конец моей жизни всю мою глубокую преданность и бесконечную благодарность Человеку и Начальнику, ласками которого я был осыпан во все время пребывания в корпусе, в Павловском училище, где мне посчастливилось быть знаменосцем, и в родном лейб-гвардии 3-м Стрелковом Его Величества полку.

Покойный князь всегда приветствовал меня:

— Здорово, Христофор!

Когда же он встретил меня в Зимнем дворце вскоре после моего производства в офицеры, то сначала поздоровался, как всегда, громко, но потом подошел поближе и тихонько сказал, улыбаясь:

— А ты не сердишься на меня, что я продолжаю называть тебя на „ты“? Ведь ты же уже офицер.

Я с чистым сердцем ответил:

— Если Ваше Императорское Высочество желаете осчастливить меня — я прошу не изменять старого здорования.

С тех пор и до конца я был для великого князя — Христофор и „ты“…»

Едва ли найдется хоть одно воспоминание бывших кадет, где бы не излагался случай, когда Константин Константинович спас учащегося от наказания и даже исключения.

Об одном из таких случаев рассказывает Великая княгиня Вера Константиновна:

«… Кадет по фамилии Середа за „тихие успехи и громкое поведение“ был выставлен из двух корпусов — Петровско-Полтавского и Воронежского. Тогда он решил обратиться за помощью к моему отцу и отправился в Павловск. Швейцар его не допустил. Не долго думая, Середа обошел парк, влез на дерево, чтобы произвести разведку. Увидев, что отец мой находится в своем кабинете, он туда залез. Услышав шорох, отец поднял голову и, сразу узнав мальчика, спросил:

— Середа, ты здесь что делаешь?

Середа, сильно заикаясь, ответил:

— Ввв-аше Иии-мператорское Вввысочество — вввыперли!

— Так, — сказал отец. — Что же теперь ты думаешь делать?

На это Середа, не задумываясь, воскликнул:

— Ввв-аше Иии-мператорское Вввысочество, ддумайте В-в-ы!

Мой отец „подумал“ и назначил Середу в Одесский Кадетский корпус, который тот и окончил. Он вышел в кавалерию. В первую Великую войну отличился, заслужил Георгиевский крест и пал смертью храбрых…»

Став начальником военно-учебных заведений, Константин Константинович принципиально не утверждал приказы об исключении воспитанников из корпусов. Плохое поведение кадета и неудовлетворительную учебу, за которую нельзя так строго наказывать ребенка, и уж тем более его родителей, он чаще всего ставил в вину воспитателям. По его убеждению, передав сына на воспитание государству, родители вправе рассчитывать, что тот закончит обучение.

Появление Константина Константиновича в Воронежском Михайловском кадетском корпусе было встречено громким «ура» и торжественным маршем кадетского оркестра. Оглядев оркестрантов, он заметил нового музыканта, игравшего на геликоне. Тут же вспомнил, что в прошлый приезд разговаривал и знакомился с ним. Великолепная память на лица и фамилии тут же подсказала: Грейц, Александр. Парень изо всех сил тщился показать себя веселым, под стать всем, но перебороть себя не мог: вид у него был как у затравленного зайца. За завтраком в кадетской столовой Константин Константинович выяснил: сидит в карцере, ждет отправки в Вольскую исправительную школу. От наказания освобожден временно, как участник оркестра. Оказалось, Грейц и еще три кадета 4-го класса решили подшутить над воспитателями. Они запустили тяжелый кегельный шар в легкую перегородку застекленной сверху дежурной комнаты, где на перемене спокойно курили и беседовали ничего не подозревающие педагоги. И вдруг — неожиданно сильный удар и грохот, напоминающий взрыв бомбы, в легкой перегородке задребезжали стекла. Человек восемь перепуганных офицеров выбежали из комнаты с перекошенными лицами. И видят вовсю хохочущего Грейца…

Быстро поймали других хулиганов и посадили в карцер, в том числе и Грейца. Последний свое участие в озорстве отрицал, но это не помешало педагогическому комитету в наказание снять со всех погоны.

На следующий день вся рота была построена в зале для церемонии срезания погон. Ротный командир зачитал постановление педагогического комитета и дал указание портному приступить к делу. Портной — маленький, тщедушный, скромный старый еврей из кантонистов — большими ножницами быстро срезал погоны у трех провинившихся, но когда направился к Грейцу, тот вне себя заорал:

— Не дам срезать, выгоняйте меня, но этого позора не перенесу!

Ротный никакого значения словам кадета не придал и повторил указание портному: «Срезай!» Когда портной приблизился, Грейц сжал кулаки и с какой-то истерической решимостью прокричал:

— Я изобью портного, но погоны не отдам!

Полковник понял, что Грейц сейчас способен на всё, и, опасаясь скандала перед всем корпусом, приказал:

— Ах так, тогда марш в карцер!

… Позавтракав, Великий князь зашел в канцелярию и открыл личное дело Грейца. Оказалось, что парень воспитывался в офицерской семье и понимал, что означают для солдата погоны. И еще одна деталь подкупила Константина Константиновича: Александр Грейц родился в тот же месяц и год, что и его сын Олег.

Вдруг послышалось попурри из «Евгения Онегина». Судя по всему, оркестр расположился где-то рядом. Константин Константинович вышел и, поблагодарив музыкантов за доставленное удовольствие, обратился к Грейцу:

— Ты, значит, тоже в оркестре? Сыграй-ка мне что-нибудь на своей дудке.

— Бас-геликон соло не играет, Ваше Высочество, — промямлил смущенный Александр.

— Не играет, говоришь? Выходит, инструмент не умеет, а не ты, — подначил Константин Константинович.

Тогда кадет поднес геликон к губам и выдал «Чижика-пыжика». Великий князь рассмеялся:

— Оказывается, умеешь. Не зря, значит, в оркестре держат! — Потом обнял кадета и тихо сказал на ухо: — Не унывай, брат, поедешь не в Вольск, а в мой корпус.

— Покорнейше благодарю, Ваше Императорское Высочество! — закричал кадет.

— Тише, сумасшедший, чего орешь? Это только наша с тобой тайна, — полушепотом сказал Великий князь. — А что за честь погон постоял — уважаю!

— Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество, — таким же полушепотом произнес кадет. — Хочу, чтобы вы знали: не виноват я в этой проделке, стоял неподалеку и расхохотался, увидев перепуганных офицеров.

— Ладно, ладно, я тебе верю! — сказал Константин Константинович.