Жизнь замечательных времен. 1970-1974 гг. Время, события, люди - Фёдор Раззаков

— Нет у меня ничего! Да и откуда взяться таким деньгам при моей работе?

— Что ты гонишь? — взвился один из налетчиков. — Денег, говоришь, нет, а сама по шесть сотен в сумочке таскаешь?

Ломакиной потребовались секунды, чтобы найти подходящее объяснение:

— Не мои это деньги, а общественные. Из кассы взаимопомощи взяла.

Но этот трюк у нее не прошел. Бандиты знали больше, чем она могла предположить. Один из них так и сказал:

— Я за тобой несколько дней наблюдал, видел, как ты ловко клиентов кидаешь. Гони деньги, если жить хочешь!

В подтверждение своих слов он извлек на свет остро отточенную финку, которой стал тыкать жертву в бок. Но и после этого Ломакина продолжала твердить свое: "Нет у меня никаких денег, нет!" — "Ах нет?! — вскричали бандиты. — Тогда мы сейчас свернем в лесочек и закопаем тебя в глубокой ямке. Не веришь?" И "Волга" действительно направилась в сторону Кольцевой. Эта угроза сломала сопротивление буфетчицы, и она согласилась отдать бандитам все, что те просили. "Волга" вновь повернула в сторону города.

В квартиру жертвы вызвались идти двое — Карьков и Иваньков. Но бандиты просчитались. Едва они стали подниматься по лестнице, как Ломакина рванула вперед и во все горло завопила: "Караул! Грабят!" Кричала она так истошно, что переполошила весь дом. Преступникам пришлось спешно ретироваться. Однако наивно полагать, что после этого бандиты оставили в покое буфетчицу. Через пару недель они все равно застали Ломакину врасплох и заставили раскошелиться, причем на этот раз потребовали еще и проценты.

Между тем именно в июне сыщикам МУРа удалось выйти на след банды Монгола. Произошло это случайно. Инспекторы из 2-го отдела майоры милиции Виктор Иванов и Георгий Арсентьев задержали двух воров Лимона и Вадима, грабивших квартиры состоятельных москвичей. Кроме вещдоков с места преступления, у них изъяли около 500 ключей и отмычек. С последнего "скачка" домушники взяли более килограмма золотого лома, около двухсот золотых монет царской чеканки, хрусталь, кухонное серебро и еще кое-какую мелочь. У воров обнаружили не все похищенное. Исчезли 189 золотых монет и килограмм золотого лома, общая стоимость которого превышала найденное в несколько раз. На вопрос: "Куда дели "рыжье" (золото), воры ответили, что его не брали. "Как это не брали? — удивились сыщики. — Были в квартире, а самое ценное оставили?" Но домушники продолжали стоять на своем. Тогда муровцы пошли на компромисс: пообещали ворам оформить явку с повинной, если они расскажут, как на самом деле происходило ограбление. Только после этого те раскололись.

Оказывается, украденное преступники спрятали на квартире любовницы Лимона. Она имела право на часть добычи, поскольку ее брат дал ворам "наводку" на богатого клиента и пообещал найти надежных покупателей из числа кавказцев. Однако дальше события стали развиваться совсем по иному сценарию. Однажды вечером в эту квартиру, где отдыхали после "работы" домушники, ворвались шесть здоровенных мужиков, один из которых был одет в милицейскую форму, а еще один — в форму майора внутренней службы. Матерые домушники сразу "просекли" подвох в экипировке, но виду не подали — себе дороже. Тем временем "гости" заставили воров выгрести из тайника украденное золотишко и забрали его себе.

— Кто же это был? — поинтересовались сыщики.

— Не знаем, начальник, — чистосердечно ответили домушники. — Не иначе какой-то козырный фраер на нас наехал.

Тогда муровцы подняли на ноги всю свою агентуру в криминальной среде и вскоре выяснили, что нападение — дело рук Монгола и его людей. С этого момента на неуловимых доселе бандитов была объявлена настоящая охота.

Тем временем в хоккейной команде ЦСКА назревали серьезные проблемы. Тренер команды Анатолий Тарасов принял неожиданное решение "разбить" прекрасно зарекомендовавшую себя тройку нападения Михайлов — Петров — Харламов. При этом он руководствовался следующими соображениями. После последнего чемпионата мира и Европы ветераны команды — Александр Рагулин, Игорь Ромишевский и Анатолий Фирсов стали заметно сдавать. Однако расставаться с ними опытный тренер не хотел. Чтобы сохранить их в команде, Тарасов придумал новую пятерку, в которой "старики" должны были выступать вместе с талантливой молодежью. В новую пятерку входили: Александр Рагулин и Геннадий Цыганков (защитники), Владимир Викулов и Валерий Харламов (нападающие), Анатолий Фирсов (полузащитник). Последняя перестановка больше всего удивила специалистов: лучший нападающий последнего десятилетия переводился в линию хавбеков. Однако Тарасов знал, что делал. Он считал, что как нападающий Фирсов уже не тянет, а вот в роли полузащитника вполне еще может играть.

Не меньше нареканий вызвал и перевод Харламова в новое звено. Вот как описывает эти события сам хоккеист:

"Мы обиделись на тренера. Мы обиделись друг на друга: нас разбивают, а мы ничего не можем сделать.

Думаю, что особенно обидным решение показалось Петрову и Михайлову. Они — я боялся — подумают, что я согласился на реорганизацию с легкой душой: я должен был теперь играть в компании с большими мастерами…

Борис и Володя не раз подходили к тренеру и говорили, что он не прав. Тарасов, однако, оставался непреклонен.

И по играм, и по тренировкам было видно, что Михайлов и Петров и огорчены, и растеряны, и возмущены таким решением. Мне тоже было обидно за нашу тройку. Неловко чувствовал я себя перед своими партнерами: в конце концов, я пришел в это звено последним — самым молодым и неопытным, ребята помогали мне, опекали меня, давали возможность поверить в собственные силы, а я, набравшись Мастерства и опыта, покидал их теперь, чтобы играть с другими. И это происходило всего за несколько месяцев до Олимпийских игр, на которые мы мечтали попасть, к которым шли вместе, шли — подчеркиваю — более трех лет.

Дискуссии и обиды были серьезны, недоволен был тренер, недовольны хоккеисты, и это взаимное неудовольствие мешало играть и тренироваться…"

В эти же дни драматические события произошли в жизни писателя и главного редактора "Литературной газеты" Александра Чаковского. Вот уже в течение нескольких месяцев журнал "Знамя" публиковал его роман "Блокада". Одним из подписчиков журнала был и Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков. Ознакомившись с первыми главами романа, Жуков написал гневное письмо в отдел агитации и пропаганды ЦК КПСС с требованием немедленно прекратить публикацию "идеологически вредного" произведения. Мол, из этого романа следует, что Красная Армия разгромила врага не силой своего оружия, не преданностью делу Ленина-Сталина, но жестокостью своих командиров. Об этом свидетельствует, писал военачальник, изображение… маршала Жукова, который на страницах романа грозит подчиненным расстрелом. Все это, заключал автор письма, создает ложное впечатление о причинах разгрома гитлеризма и объективно льет воду на мельницу наших зарубежных классовых врагов.

Чуть ли не в тот же день, когда послание достигло Старой площади, туда был срочно вызван виновник скандала — писатель Чаковский. В кабинете заместителя заведующего отделом Агитпропа ему дали ознакомиться с письмом маршала, после чего спросили:

— Ну, что будем делать?

Чаковский в недоумении пожал плечами. Он действительно не знал, что предпринять в сложившейся ситуации. Тогда инициативу в свои руки взял хозяин кабинета. Он сказал:

— Документ, конечно, нелепый, и если бы он не был подписан Жуковым, мы бы выбросили его в корзину. Но… — он слегка развел руками, — Жуков есть Жуков. Поэтому мой совет такой. Сейчас он, видимо, в распаленном состоянии, и пытаться с ним разговаривать тебе не стоит. К тому же не так давно оправился от болезни. Словом, надо выждать два-три месяца, он успокоится, и тогда тебе надо с ним встретиться. Письмо адресовано в ЦК, поэтому встречу организуем мы. Согласен?

Чаковский покорно наклонил голову. Далее послушаем его собственный рассказ:

"Меня ждала машина, но я, отпустив шофера, решил пойти в редакцию пешком. Я чувствовал, что сейчас буду не в состоянии заниматься редакционными делами и должен по дороге на Цветной бульвар обдумать наедине с самим собой постигшую меня катастрофу. Да, это была катастрофа. Первые главы "Блокады" многие хвалили, и, хотя до конца романа было еще далеко, его сюжет, хронология, главные действующие лица — все это уже выстроилось в моем воображении. Я уже считал "Блокаду" главной книгой в моей писательской биографии — и вдруг… Маршал Советского Союза, знаменитый полководец, национальный герой страны, человек, к которому я испытывал глубочайшее уважение, обвинял меня в грубейшей идеологической ошибке в изображении обороны Ленинграда и в искажении образа самого полководца.

Кстати, в "искажении" образа меня уже обвиняли, правда, неофициально, так сказать, между прочим. После опубликования первых частей "Блокады" я встретился в коридоре поликлиники на улице Грановского с маршалом Коневым. Мы знали друг друга, как говорится, "шапочно" — сидели рядом то ли на каком-то торжественном заседании, то ли на сессии Верховного Совета. Во всяком случае, при новых встречах я всегда вытягивался и говорил маршалу "здравия желаю", а он приветливо кивал мне в ответ.