Семейный архив - Юрий Герт

Мы поднялись, как и все, на фуникулере на вершину горы, а точнее — на вершину крутой, почти отвесной скалы, но не пошли за экскурсией, на площадку с реставрируемыми крепостными сооружениями, а присели поблизости от входа внутрь, на скамеечке, под крытой галерейкой. Отсюда все было видно — и окрестности Масады, и дикие, вырастающие один поверх другого, серые уступы, без единого клочка травы, и едва заметная, вырубленная в камне тропа, и синее, головокружительно-глубокое небо над крепостью... Над бывшей крепостью... Бывшей, бывшей...

Я не встречал в мировой литературе ничего более потрясающего, чем то, что произошло здесь в 73 году н. э., 15-го нисана, в первый день Пасхи... (Я не перевожу эту дату в современный российский календарь, ибо не знаю, что было на территории нынешней России в апреле, соответствующему еврейскому месяцу нисан, в том 73-м году...). Ни одна трагедия Шекспира не встанет вровень со случившимся тут — и не с одним, не с двумя, не с десятью человеками — их было 960...

Масада явилась финалом Иудейской войны (66-70 гг.), войны маленького, по сути — ничтожного государства, если сравнивать его с величайшей в мире Римской империей. Около миллиона евреев погибло в этой войне, около ста тысяч было взято в плен — и что произошло с ними дальше?.. Одних продали в рабство на рынках Азии и Африки, других оставили д ля борьбы с дикими зверями в римских цирках, часть отобрали, чтобы на потеху толпе сбросить с Тарпейской скалы. Тит, победитель Иудеи (у него было войско в 80 тысяч легионеров, а осаждавшийся четыре года Иерусалим защищало 23.400 еврейских воинов), празднуя в Берите и Кесарии дни рождения своего отца и брата, устроил военные игры и гладиаторские бои, во время которых множество пленных евреев, для увеселения публики, брошено было на растерзание львам и тиграм. При этом Второй Храм, гордость Иудеи, был разграблен и сожжен, превращен в груды пепла...

В Масаде засели сикарии, «кинжальщики», самые «левые», как сказали бы мы сейчас, самые ожесточенные враги Рима. И не только Рима — для них противниками были те, кто предпочел не бороться с Римом, а подчиниться, покориться ему (очень современная психология, присущая ныне отнюдь не малому количеству евреев...). «Ведь нет никакой разницы, говорили сикарии, между ними и чужими, так как они постыдно продали свободу, за которую так много было войн, и сами облюбовали римское рабство»...

Защитники Масады, с которыми были и жены, и дети, не хотели становиться рабами, не хотели, чтобы их жен насиловали и убивали римские легионеры, не хотели, чтобы детей их сбрасывали с Тарпейской скалы... Между тем Сильва, римский полководец, окружил всю местность снаружи обводной стеной и принял все меры, чтобы никто из гарнизона крепости не мог бежать. За крепостью находилась скала, лежавшая на 300 локтей ниже Масады. Сильва приказал своему войску занять ее и подвозить к ней землю. Сооружена была насыпь в 250 локтей высоты и в 50 локтей ширины. Здесь находились осадные машины, которые могли с помощью тарана сотрясать крепостную стену. К тому же на площадке в 50 локтей построили башню в 60 локтей высоты, сверху до низу обшитую железом. С нее римляне метали камни и стрелы, отгоняя со стены защитников Масады...

Какая крепость устояла бы перед римским войском, столь изощренном в искусстве осады?..

Элиазар, вождь сикариев, понял, что падение Масады неминуемо, и обратился к своим товарищам с такой речью: «Уже давно, храбрые мужи, мы приняли решение не подчиняться ни римлянам, ни кому-либо другому, кроме только Бога, ибо Он Один истинный и справедливый Царь над людьми. Да не посрамим себя мы, которые не хотели переносить рабство прежде, не предадим себя теперь добровольно и рабству, и самым страшным мучениям, которые нас ожидают, если мы живыми попадем во власть римлян! Ибо мы первые восстали против них и последними прекратим борьбу. Я смотрю на это как на милость Божью, он даровал нам возможность умереть прекрасной смертью и свободными людьми, чего не суждено другим, попавшим в плен...»

Так говорил Элеазар. Но его мнения отнюдь еще не разделяли все присутствующие. Одни спешили принять его предложение и чуть не возликовали от радости, так как они смерть считали великой честью для себя, но более мягкие охвачены были жалостью к своим женам и детям, они со слезами переглядывались между собой и тем дали понять о своем несогласии. Элеазар продолжал повышенным голосом, вперив свой взор в плачущих: «Жестоко я ошибался, если я мечтал, что предпринимаю борьбу за свободу с храбрыми воинами, решившими с честью жить, но и с честью умереть... Каждому должно быть ясно, как жестоко римляне будут нам мстить, когда возьмут нас живыми... Тут одни будут видеть своими глазами, как уводят его жену на позор, там другой услышит голос своего ребенка, зовущего к себе отца, а он, отец, связан по рукам! Но нет! Пока эти руки свободны и умеют еще держать меч, пусть они сослужат нам прекрасную службу...»

В ожидании, когда вернется экскурсия, мы читали Иосифа Флавия, стараясь представить, что и как происходило здесь, на этом месте, 1923 года назад... Тогда тоже был месяц нисан, т.е. апрель, и наступал первый день Пасхи, главного праздника для всех евреев, и богомольных, и атеистов, и агностиков вроде меня, — праздник освобождения от египетского рабства... И все, все здесь было таким же, как в тот день: те же серые скалы, те же крутые утесы, то же вечное, синее небо... Правда, в то время не было ни этой скамеечки, на которой мы сидели, ни этой галерейки, ни фуникулера, ползущего по стальному тросу снизу вверх и затем сверху вниз... Там, на площадке, по которой бродила наша экскурсия, находились развалины дворцов и складов царя Ирода, ритуальные ванны и древнейшая в Израиле синагога эпохи Второго Храма, но вряд ли все это помогло бы вообразить событие, совершенно невероятное... Описанное Иосифом Флавием в стиле классических трагедий, игравшихся перед многотысячным амфитеатром, оно не дает представления о происходившем в сотне метров от места, на котором сидели мы с Аней, рядом с дорожной сумкой и металлической тростью, на которую в последние годы, из-за непорядка с мениском в колене, Аня опиралась при ходьбе...

Воображение отказывает. Я просто перечислю сообщаемые Флавием факты. Обнимая с любовью своих жен, лаская своих детей, защитники Масады исполняли над ними свое решение, как будто чужая рука ими повелевала. Их утешением в этих вынужденных убийствах была мысль о тех насилиях, которые ожидали их у неприятеля. И ни один не оказался слишком слабым для этого тяжелого дела — все убивали своих ближайших родственников одного за другим... Затем избрали по жребию десять человек, которые должны были заколоть всех остальных. Расположившись возле своих жен и детей, охвативши руками их тела, каждый подставлял свое горло десятерым. Когда последние пронзили мечами всех, они метали жребий между собой. Кому выпал жребий, должен был убить всех девятерых, а в конце самого себя... Наконец оставшийся самым последним поджог дворец и вонзил в себя меч до рукояти.