Из прошлого: Между двумя войнами. 1914-1936 - Эдуард Эррио

В Париже продолжается обсуждение бюджета. Какая несправедливость: доклад Жакье остался без внимания. Между тем из него явствует, какие усилия были предприняты левыми для покрытия дефицита, исчислявшегося в 1932 году в 16 миллиардов франков. Дефицит почти полностью ликвидирован. С 31 мая 1932 года по 31 декабря 1933 года задолженность не превысила 12 миллиардов франков.

Вторник, 20 февраля. Заседание совета кабинета и совета министров. Благодаря докладу, переданному мне Барту, я смог разобраться в истории с венгерскими облигациями и в роли министерства иностранных дел. Основным документом в этом деле является предупредительная нота, составленная 10 ноября 1933 года Леже. Венгерские облигации были выпущены в осуществление парижского соглашения от 28 апреля 1930 года о создании аграрного фонда для возмещения убытков венгерским собственникам (оптантам), земли которых были экспроприированы государствами-наследниками. 19 октября 1931 года в нашу миссию в Будапеште в сопровождении Сержа Александра явился Боннор, предъявивший рекомендательное письмо от кабинета. Жан Люшер поддержал Дюбарри в министерстве. Председатель международной комиссии по управлению аграрным фондом де Фелькур предусмотрительно обратился 8 мая 1933 года в министерство финансов с просьбой предупредить общественность о жульнических махинациях Александра. 11 августа 1933 года соответствующее сообщение было передано в прессу. 23 ноября Фонтенэ был предупрежден об опасности, которая угрожала ему как председателю общества. В декабре 1933 года министерство иностранных дел объявило недействительным счет Венсона.

Упрощенный вариант проекта бюджета легко прошел в палате депутатов, а затем – хотя и менее гладко – в сенате. Однако дело с поступлением налогов обстоит плохо; биржа настроена весьма скверно; казначейство с трудом сводит концы с концами; мы прибегаем к всевозможным уловкам. При обсуждении вопросов социального страхования я обратил внимание на следующее заявление Марке: «Я провожу прорабочую антимарксистскую политику».

На заседании совета министров Барту информировал нас о положении в Австрии. По мнению Пюо, репрессии были необходимы. Впрочем, наши призывы к умеренности оказали свое действие; было решено выступить с совместным коммюнике. Италия не советует Дольфусу обращаться в Лигу наций, однако Дольфус, по-видимому, упорствует в этом намерении. Было принято решение послать в Россию небольшую авиационную миссию. Я отметил следующие слова Денэна: «Советская авиация – первая в мире». Барту высказался за улучшение наших отношений с Москвой. Пьетри провел предложение о закладке второго «Дюнкерка» в ответ на строительство, ведущееся в Германии. В четверг, 22 февраля, я принял Мадариага, который рассказал мне о том, что в Испании усиливается дух насилия, особенно среди молодежи. Мною была принята также делегация партии радикалов, которая потребовала принятия мер по защите республики и заявила протест против оживления деятельности «Огненных крестов», а также расширения торговли оружием.

Правительство запросило палату депутатов о предоставлении ему полномочий для принятия ряда декретов экономического характера. Это было сделано без предварительного обсуждения вопроса в совете министров. Я пожаловался Гастону Мартену. Ведь это первые признаки раскола. От имени фракции радикалов Пальмад поддержал правительство, однако 13 наших коллег голосовали против, а 24 воздержались. Правительство получило всего 368 голосов при 185 против и 43 воздержавшихся.

В пятницу, 23 февраля, я имел продолжительную беседу с послом Соединенных Штатов в России Буллитом, который передал мне привет от Рузвельта. Я изложил ему свою концепцию «треугольника безопасности»: Лондон – Вашингтон – Париж. Буллит высказал пожелание, чтобы мы проводили более твердую политику по отношению к Германии и развивали хорошие отношения с Советским Союзом.

В субботу, 24 февраля, перед заседанием совета кабинета Жермен Мартен сказал мне: «Мы снова возвращаемся к трудным дням 1925 года. Вчера утром у меня в кассе был миллион, а к вечеру мне надо было достать 700 миллионов». Нам сообщают об отъезде посла лорда Тирелла; я теряю в его лице превосходного друга.

В течение почти всего заседания говорил Шерон. Он рассказал, как ему удалось добиться ареста Боннора и как он представляет себе перенос Байоннского дела не на основе признания его Байоннским судом неподсудным ему, а в силу разрешения вопроса о подсудности Кассационным судом в связи с предъявлением в Париже гражданского иска. Говоря о смерти Пренса, Шерон в общих чертах резюмирует дело Ставиского, начиная с доклада Пашо в 1930 году. Слушая его, я прихожу к мнению, что прокуратуре следовало бы иметь более полную информацию. По-видимому, донесение Кузена от 25 сентября 1931 года о Байоннских фондах не было передано ни в министерство финансов, ни в прокуратуру; 29 октября и 4 декабря 1931 года Кузен представил два дополнительных доклада; его донесение от 3 февраля 1932 года осталось лежать в кабинете префекта полиции; донесение Кузена от 17 сентября 1933 года не было передано в прокуратуру. В 1926 году Бейяр арестовал Ставиского, но для того лишь, чтобы использовать его как осведомителя. Возникает вопрос: почему полицейский комиссар Байонны Жибер передал донесение Кузена мэру, а не префекту.

Скандалы, в которых к денежным делам припутывается политика, всегда вызывали во мне отвращение, а это дело особенно. Стремясь разобраться в нем, я был поражен запиской Пренса от 1 февраля 1930 года по делу земельной компании. Верно ли, что после совещания, в котором будто бы принимал участие Пьер Лаваль, это дело было оставлено без последствий. Пьер Лаваль пустился в пространные разъяснения: он заявил, что он действовал в соответствии с докладом прокуратуры. А что означает справка министерства юстиции, из которой видно, что 17 октября 1929 года Пьер Лаваль и Юдело обратились к начальнику отдела уголовных дел и помилования г-ну Мутону с просьбой, чтобы следствие велось в сугубо конфиденциальном порядке? А письмо Рауля Пере от 5 июня 1930 года о «неуместности открытого следствия»?

Ясно и убедительно Шерон рассказал, как Ставиский попал в тюрьму, а затем, будучи освобожден, стал полицейским осведомителем, основателем ряда газет, театров, как он вмешивался в дела министров. Общественное мнение все еще крайне возбуждено. Смерть Пренса вновь взбудоражила улегшиеся было страсти.

Заседание совета министров 27 февраля было посвящено делу Прессара. Шерон зачитал нам не весь доклад Лекуве, которого у него пока нет, а лишь те места, в которых прокурор Прессар обвинялся в «профессиональных ошибках, в небрежности, в бездеятельности». Шерон предлагает «назначить его на другой пост», Тардье – перевести в Высший совет магистратуры. Пьетри выразил мнение, что не следует «позорить представителя магистратуры» ради удовлетворения общественного мнения. Шерон просит разрешения вернуться в министерство юстиции, чтобы еще раз рассмотреть вопрос о возможных санкциях. Он жалуется на Сюртэ Женераль. У меня создалось впечатление, что главные ведомства государственного аппарата занимаются грызней в тот самый момент, когда точные факты свидетельствуют о том, что ряд офицеров запаса готовит государственный переворот, вооруженный заговор против республики. Вернувшийся Шерон сообщает, что ему будет легко снять с Прессара подозрение в участии в убийстве Пренса, однако он назначит его на другую работу.