Проклятие Вальгелля. Хроники времен Основания - Вера Семенова

— Вы же сами утверждаете, Гнелль, что я хорошо знаю женщин, — Ноккур раздвинул губы в стороны, но улыбкой это никак нельзя было назвать. — Эй, Линн, что надумала делать? Воткнешь себе в шею ножик — я вижу, как ты его крутишь под плащом? Или все-таки сначала посмотришь на своего ненаглядного Баллантайна? Я тебе обещаю его показать — даже относительно невредимым.

Дрей отвернулся, чтобы не смотреть на лицо Гвендолен. Он все понимал, более того. если бы она не вытащила из ножен все кинжалы и не побросала бы их на пол, подчиняясь жестам Ноккура, он испытал бы смутное разочарование. Но вместе с тем видеть, каким отчаянием и восторгом светятся ее глаза, было невыносимо.

— Ну как, ты собрался с мыслями? Решил, что в первую очередь нужно рассказать?

Человек, дремавший в кресле у окна, вздрогнул и повернул голову, щурясь против света. Судя по удивлению, промелькнувшему в его взгляде, столь большое количество гостей к нему последнее время являлось не часто.

— Чем обязан такому повышенному вниманию к себе? — он говорил негромко, но с интонацией человека, которого обычно не перебивают. — Вряд ли это ваши специаличты по развязыванию языков, с которыми вы обещали меня познакомить, Ноккур. — они не слишком для этого подходят по комплекции.

Гвендолен, надежно скрытая длинным плащом с капюшоном, до удивления напоминавшим одеяние воинов Провидения, в точности следовала указаниям — не поднимать глаз, не издавать криков и вообще вести себя скромно. Но поступалa она так вовсе не из послушания — ее колотила крупная дрожь, и все силы уходили на то, чтобы с ней справляться. Зато Дрей уставился на сидящего в кресле во все глаза.

Чувство, которое его охватило, было странным. С одной стороны, он мало что мог понять — если бы перед ним оказался писаный красавец с точеными чертами лица, роскошными кудрями и атлетической фигурой, он бы вздохнул и философски пожал плечами. Но у окна сидел осунувшийся человек с волосами не то совсем светлыми, не то наполовину седыми, черты лица которого ничем особенным не отличались и даже не выражали гордого презрения к врагам и равнодушия к собственной участи. На веках у него залегли тени, отчего глаза казались еще больше, лицо было серым, а губы потрескавшимися. Правда, его равнодушие к тюремщикам выражалось в том. что он даже не поднялся с кресла. Но через какое-то время, присмотревшись внимательнее, Дрей понял почему — его руки и ноги были прикованы. Даже шею охватывал металлический обруч, цепочка от когорого тянулась к изголовью.

— Всему свое время, мой дорогой бывший собрат. — Ноккур с некоторой опаской понаблюдал на Гвендолен, но затем удовлетворенно кивнул. — Такие ребята берут за свою работу очень недешево, а мы должны беречь государственную казну Круахана, которую ты всю растратил, любезный Эбер. Конечно, мы прибегнем к их услугам, если не будет другого выхода, но мне отчего-то кажется, что ты и так все расскажешь. Ты ведь совсем не герой, не так ли? Я вот, например. совершенно не верю в эту занимательную легенду, что тебе наступили на руку сапогом, а ты не издал ни звука. Не заставляй нас проверять. Эбер, а то ведь мы совсем разочаруемся в людях.

Лицо Баллантайна приобрело совсем неживой оттенок. Он несколько раз пытался пошевелить губами, но внятные слова получились только с третьей попытки:

— Неужто вы когда-то были в восторге от людей? По-моему, вы их любили, как любят баранину — с острым соусом или без. Что делать, теперь будете питаться с отвращением.

— Слушай, Эбер, — Ноккур слегка вышел из себя, поэтому в его голосе зазвучали шипящие интонации, — ты не старайся брать пример со своей рыжей твари. У нее все равно намного лучше получалось. Кстати, ты о ней не вспоминаешь? Не жалеешь, что прогнал? Столько раз еще мог бы ею попользоваться, заодно бы сравнил, как это — с крыльями и без крыльев.

Эбер без всякого выражегния перевел взгляд на свои руки. Судя по стертым запястьям, какое-то время тому назад он безуспешно пытался их освободить, но уже убедился, что все старания бесполезны.

Ноккур тем временем принял сокрушенно-назидательный вид, явно наслаждаясь всем происходящим.

— Это тебя судьба наказала, Эбер ре Баллантайн, за то, что так обошелся с несчастной девочкой. А мы — просто исполнители ее воли. Ты не должен быть на нас за это в обиде.

Он подошел чуть ближе, но все-таки на всякий случай держась вне пределов досягаемости от прикованного к креслу человека. Голос его зазвучал вкрадчиво, почти мурлыкающе, когда он заговорил снова:

— Ну ради чего ты упрямишься? Зачем играешь в отважного и несгибаемого7 Это ведь совсем не твоя роль Эбер, она у тебя плохо выходит. Ты что, полагаешь, что народ проникнется жалостью, потому что любит мучеников? Так для всего Круахана ты просто исчез бесследно. Скоро мы распустим слухи, что ты бежал в Айну, и там спокойно живешь на деньги, прихваченные из казны. Толпа не будет ни рыдать у твоего эшафота, ни кидать в тебя камнями. Ты умрешь заурядным проходимцем, каких много. Ты дкмаешь, я не знаю, чего ты боишься больше всего?

Баллантайн прикрыл глаза, словно желая заснуть. Измученное выражение никуда не делось с его лица, но внезапно он показался Дрею настолько красивым, что тот даже вздрогнул, поскольку меньше всего ожидал от себя подобной реакции.

— Что вам… в конце концов, от меня нужно? — Эбер судорожно глотнул, потом провел языком по губам. Давали они ему воды хотя бы изредка? Наверно, все же давали, но явно мало.

— Бывший драгоценный собрат, меня предупреждали, что у тебя плохая память, но надеюсь, что самое главное ты все-таки помнишь. Ты — один из основателей Ордена, его первый Великий Магистр. Нам нужно знать, в чем их сила и как она действует.

— Какая сила? — Баллантайн невольно поморщился, пытаясь пошевелиться. — О чем ты говоришь?

— Перестань притворяться, Эбер, не раздражай меня! Вы искали и нашли Чашу. Где она теперь? Как ею управлять? И не вздумай мне рассказывать про дешевую лоханку, которую тупой работорговец приволок тогда из Эбры и на которую купились мои несчастные бывшие собратья по Провидению. Не заставляй меня ждать слишком долго!

Эбер покачал головой — одно из немногих достпуных ему движений. Черты его лица дрогнули в какой-то непонятной гримасе, несколько мгновений он еще пытался сдерживаться, но наконец громко и хрипло расхохотался — если звуки, слетающие с его губ, вообще можно было бы назвать смехом, но звучали они совершенно искренне.

— Как же… вы все ошибались! И вы, Ноккур, далеко не первый, хотя, видимо, последний! За кого вы все меня принимали? За великого предводителя? Основателя Ордена? Да я не знал вообще ничего и почти ничего не понимал! Я у них был для виду, вроде ширмы! И в первую очередь у Гвендолен! Вот без нее Ордена бы действительно не было, а без меня… Жаль, что вы этого не может понять, — прибавил он, слегка успокоившись, — и я умру из-за того, чего не знаю и не совершал. Вполне логичное завершение такой жизни, как у меня. Сам виноват — захотелось в свое время покрасоваться. Как же, Великий Магистр Ордена!