Хрустальный шар (сборник) - Станислав Лем

Шарден подошел к камину, схватил двумя руками тетрадь, изо всей силы разорвал ее пополам и бросил в огонь. Угли зашуршали, как разбуженный рой ос. Пачка бумаги загорелась не сразу. Беловатый огонек сначала пробежал по краям, прикасаясь к ним и отступая, словно в нерешительности, потом огонь вспыхнул высоким пламенем. Страницы, чернея, открывались сами одна за другой, сворачивались в трубочки – рукопись исчезала; вскоре в топке лежали уже только испепеленные шелестящие остатки.

– Это был единственный экземпляр, – сказал Шарден. – Знаете ли, почему я это сделал?

Молчание.

– Отвечай!

– Чтобы… это не послужило для военных целей…

– Нет. Не только. Я сделал это для тебя!

Веланд со страхом смотрел в лицо старого ученого. Шарден подошел к нему, наклонился и сказал очень отчетливо, разделяя слова:

– Если бы ты ушел отсюда раньше, тебя бы только душила ярость, ты ненавидел бы меня за то, что я разгадал твою игру и не дал себя обмануть. Однако очень скоро рана, которую я нанес твоему самолюбию, зажила бы. Но я этого не хочу! Я хочу, чтобы ты хорошо запомнил Жакоба Шардена, французского ученого, для которого нет в жизни ничего более ценного, чем его работа, и который сжег плод своих шестилетних исследований – для тебя!

Минуту он тяжело дышал; наконец остыв, уже спокойнее продолжил:

– Я не сделал это в надежде, что ты переменишься. Люди так легко не меняются. Ты вернешься в свой институт и будешь стараться потрафить своему руководству, добросовестно выращивая зачумленных блох. Будешь иметь над собой больших негодяев, а вокруг – коллег, негодяев меньших, которые сами никого не убивают, ибо им не хватает на это мужества. Но ты не будешь уже таким спокойным, как они! Будешь думать: во имя чего он это сделал? Нет, ты не осмелишься на бунт! Для этого ты слишком труслив. Но, быть может, наступит день, когда у тебя будет возможность помочь сделать новую подлость или этого не сделать. И… может, тогда ты заколеблешься…

Он помолчал несколько секунд.

– Конечно, не обязательно будет так. Это даже не кажется правдоподобным. Но я рискнул. Почему? Это мое дело. У тебя будет достаточно времени, чтобы над этим подумать…

Через минуту он сказал уже другим голосом:

– Вы по-прежнему желаете переночевать под этой крышей или… предпочтете вернуться к автомашине?

Веланд встал как больной.

– Я хочу уйти.

– Хорошо.

Профессор пошел к двери. Веланд замер посреди комнаты, нижняя губа у него слегка дрожала.

– Вы хотите что-то сказать? – мягко спросил Шарден.

– Да.

– Это излишне. Все уже сказано. Прошу за мной.

Он открыл дверь. В глухом молчании они прошли через двор, залитый белым светом. Пес громко рычал из будки. Щелкнул замок калитки. Веланд уже переступал порог, когда его удержала твердая рука Шардена.

– Возьмите это.

Калитка захлопнулась. Американец поднял руку. Залитый лунным сиянием, в ней мерцал хрустальный шар.

Перевод Язневича В.И.

Часть 2

Юношеские стихи

Перевод Штыпеля А.М.

Трамваем номер пять через Краков

Оправленные в движенье и золото, покачиваются шпили.

Так небо голубеет, что в глубине застыли

Голуби, узорами рисующие молчанье.

Лиловой акварелью в глазах стоит закат,

Фарфоровые, лаковые сверкают изваянья,

К солнцу серебряными иглами приколоты облака.

В стеклянных розах собора пламя блеснуло,

Небо ступило в воду, кирпича отраженья снулые

Возвращает зенит, темнея,

Из глубин Вислы каменным золотоглазым строеньям.

Вдали четырехгранная башня с часами.

Там время играет черными в золоте лепестками,

Отмечая дорогу Земли, Земли, что несется

Аллеей небесных костелов в направлении Солнца.

Память мала, как звезда, и так же подслеповата,

Девушек приняла за сырые краски заката,

Бескрылых ангелов в земном заточенье,

Кого красный запад и женская улыбка печалят,

А звездистого мрака немое терпенье

Так близко поэту одиночеством и молчаньем.

Ночь

Взгляни на скульптора работу. Небо

И пруд с застывшей тучей, звезды,

Схваченные янтарем памяти,

Когда плывут в лиловой светотени

Сквозь вихри, тени и глаза,

Сквозь звездные дожди зенита,

Сквозь колоннады запахов цветочных

В каменногорлые кувшины —

Их опечатывает ночь.

Когда втечет светило в кубок ветра,

Заря расколет грани темноты,

Настанет время тополей сребристых.

В беззвучном скерцо одиноких скрипок,

В тональности единой с дрожью

Сурдин зеленых лип.

Любовь

Мир, раздвигаемый руками,

Небо, подпертое взглядом,

И музыка из ниоткуда

Сжимали меня день за днем.

Кровеносною сетью

Слабели ветра и светила,

Сминаясь, как листья,

Измочаленные детьми.

Ночь в меня пробиралась —

Темной страны отпечаток,

Теряя воздуха звуки

И белый выдох цветов.

Из стихов моих слова выпадали.

Строфы зарастали в моих книжках.

В глазах умирали пейзажи,

В голубых и зеленых.

Цветы своими формами наделяли животных

Птицы слепли в высях

Деревья выдраны из лесной ткани

Остались лишь столбы разъединенного пространства

Бездревной грусти.

Воздух уходил из гнезд и ракушек

В красном горлышке птицы

Трели рассыпались в прах.

В фиалковых и эбеновых

Звезды стекали с неба

Светляки гасли как солнца

Снулые жабры месяца

Последние тающие облака

Вода смешалась с землей

Свет смешался с мраком

Сходя в предсветную тьму.

В моих снах увядали лица

Безымянных стихов и женщин

Аквамарин и охра

Обращались в пыль.

В глуби глаз умирали ландшафты.

Актеры покидали театр

Опускался тяжелый занавес

На сцену пустую как смерть.

Пустели склады фантазий,

Рулоны воображенья:

Шелк, бархат, муар, парча,

Серебряных кружев извивы.

Мои зеркала умолкли

Тени остолбенели

След дыханья засыпан листвой

Земля не кружит под солнцем

В жилах не кружит кровь.

Только ты оказалась

Прошедшей сквозь пламя,

Белый девичий профиль

В обугленном воображенье.

Скрепленный черной печатью

Закованного в уголь

Папоротника древнего леса,

Срезанного океаном.

Кафедральный собор

Этюды

1