Хрустальный шар (сборник) - Станислав Лем

Суд идет. Конец надежде.

А о чем ты думал прежде?

Ловко изложенная в рифму повесть об ужасном преступнике

Жил да был один маньяк —

Без покойника никак.

Был увертлив и неглуп:

Что ни вечер – новый труп.

Хоть питался всухомятку,

Нож вонзал по рукоятку.

Сядет покурить на лавку —

Раз, и выхватит удавку.

Страшен с виду – лысый черт,

Хоть в альбом злодейских морд.

А как праздник у людей,

Уж поживы ждет злодей.

Встретился ему один

Очень робкий господин.

Хвать его, а тот: «Приятель,

Ты ошибся, я издатель.

Хочешь – кошелек? Пальто?»

А убийце хоть бы что.

Как ни плакал тот, ни бился,

В грудь холодный нож вонзился.

Натекло кровищи – жуть!

А злодей продолжил путь.

Лишь остался хладный труп,

Ноги вместе, пятки врозь.

Мораль:

Читатель, по покойнику не плачь.

Бьюсь об заклад – первостатейный я рифмач.

Искусно сложенная песнь о последствиях мужской невоздержанности

Пиджаков закройщик Коля

Без ума от алкоголя.

Все, какие есть, сорта

Не проносит мимо рта.

На собранье шел к пяти,

Уж проделал полпути,

Но замешкался нежданно

У витрины ресторана.

Загляделся на витрину,

Видит сочную свинину,

Ножку гуся и селедку,

И в тени, отдельно, водку.

Так и дразнится, близка —

Тут взяла его тоска.

Миг – и он уже внутри.

Опрокинул рюмки три

И спеша, как на трамвай,

Восклицает: «Наливай!

Что стоишь как истукан?

Наполняй живей стакан.

С головы не рухнет митра,

Коль еще нальешь пол-литра.

Я-то выпить не дурак

И притом люблю коньяк».

Все шампанским он запил,

Напоследок возопил:

«Мало мне! Давай еще!»

А ему приносят счет.

Начиналось все как в сказке,

А закончилось в участке.

Перевод Штыпеля А.М.

Низкопоклонство

Драма не одноактная

Действующие лица

ДЕМЕНТИЙ ПСИХОВ-БАРТУЛЫХТИМУШЕНКО, 42 года, директор завода по производству гашеной соды, большевик с уклоном

АВДОТЬЯ НЕДОНОГИНА-ПРАКСИВТИХИНА, его жена

ЕГОР НЕДОВЛАЗОВ, 49 лет, продавец холодильников

ВАРФАЛАМОТВЕЙ НЕДОРАЗВИТКИН, 25 лет, литератор

ТРИЗАД ДРУМЛИШИН-МИЧУРЕНКО, советский биолог, ученик Лысюрина

ВАЗЕЛИНАРИЙ КУПОВ, настоящий рабочий

ВАМЬЯ ЭТОНЕСОВЕТИДЗЕ, секретарь партийной организации завода по производству соды

ИОСИФ ВИССАРИОНОВИЧ собственной персоной

Занавес красный, приятный на вид

Вышеуказанные и другие.

Действие первое

ПСИХОВ (расхаживает по своему кабинету). Жена моя, знаешь что? Социализм – это великое дело, а коммунизм – еще более великое, а вчера я вернулся из Америки. Задумайся, партия и правительство послали меня подсмотреть империалистическо-космополитические методы производства гашеной соды, и это мне удалось. Правда, случилась одна неприятность, ибо когда я подглядывал за одним старым империалистом через замочную скважину, его секретарь ткнул мне в глаз спицей для вязания носков, но что такое один глаз по сравнению с коммунизмом? Ну что ты так молчишь, Праксивтихина моя, товарищ и в известной степени жена? Раз так молчишь, то скажу тебе о том, что меня на самом деле словно змея ужалила в сердце. Знаешь (понижает голос до космополитического шепота), а все-таки, наверное, хорошо иметь настоящий автомобиль, и холодильник, и даже виллу.

АВДОТЬЯ (трагически). Не ожидала я такого от вас, товарищ муж. Разве для того мы в 1917 году сделали революцию, чтобы разъезжать на каких-то автомобилях? Чтобы иметь презренные холодильники? Чего тебе еще захотелось? Может, зубную щетку? А пальцем уже не хочешь? Одумайся, что ты делаешь? Уже не мило тебе трудиться для революции? Уж совершенно не волнует тебя производственный план, наша радость, наш пот, наша кровь…

ПСИХОВ. Кровь и пот, безусловно, но почему я не могу иметь холодильник?

АВДОТЬЯ. Муж, бросай это низкопоклонство, это мерзкое низкопоклонство перед Западом. Зачем тебе холодильник? Что ты будешь в нем держать, кальсоны? Перестань, а то пойду к товарищу Этонесоветидзе, он у тебя выбьет этот холодильник из головы. (Крестится.)

ПСИХОВ. А чего это ты, коммунистка, крестишься?

АВДОТЬЯ. С 22 ноября 1942 года[177] уже можно. Ох, Демушка Бартулыхтимушенко, что ж с тобою произошло… Был ты безупречным, всегда первым шел в соду и последним возвращался, нельзя тебя было отмыть, а теперь… (Раздается стук.)

ПСИХОВ. Давай, то есть пожалуйста!

ВАЗЕЛИНАРИЙ (входя). Приветствую вас, Авдотья Праксивтихина, и вас, Дементий, инженер советский наш. Стряхнули уже американскую пыль с сапог? Ну как там капитализм, гниет?

ПСИХОВ. Гниет. Даже здесь воняет, не чувствуешь?

АВДОТЬЯ. Разве ж можно не почувствовать? (Все смеются по-социалистически, то есть не для собственной выгоды.)

ВАЗЕЛИНАРИЙ. Хорошо, что вернулись. Передаю вам крепкое соцпоздравление от парторганизации, НКВД, Соцревтрибунала и Укррайздравпомдилгоспамтадеревоспитки. А вот документы и план.

АВДОТЬЯ. Говорите, говорите, дорогой Вазелинарий: перевыполнен?

ВАЗЕЛИНАРИЙ. План, что ли?

ХОРОМ. План.

ВАЗЕЛИНАРИЙ. План перевыполнен, но с содой хуже. Недавно в ней появились примеси.

ХОРОМ (с ужасом). Примеси…

ВАЗЕЛИНАРИЙ. Приписывают это нашему соцкоту, Марфашу. Котяра соскользнул в котлище и до конца выпарился. Распался на котян соды.

ПСИХОВ. А что вы на это?

ВАЗЕЛИНАРИЙ. А ничего. Большевика этим не испугать. Сразу же состоялось производственное совещание.

АВДОТЬЯ. Ну и что?

ВАЗЕЛИНАРИЙ. Ваш заместитель, дорогой Дементий, Сыногарлицев, получил несколько лет.

ПСИХОВ. А… а…

ВАЗЕЛИНАРИЙ. Ну, нужно идти. Ждет меня печь с гашеной содкой, и еще мне нужно завершить раздел моей книги «Как выводят пятна в коридор и там дают им по морде, или Молодой содовец-стахановец». Желаю вам дождаться коммунизма. (Поет.) Здравствуй, Саша, здравствуй, Маша, жизнь хороша, тра-ля-ля. (Выходит.)

Действие второе

ВАРФАЛАМОТВЕЙ. Ох, брат… И я был в Париже… Ох уж эта «Мулен Руж», ох эти продажные женщины, ох любимый загнивающий капитализм, сиси, писи, пениси, золотой мой империализмик, а мы что?

ПСИХОВ. А может, мы ошибаемся, Варфаламотвей Иванович, а? А может, тебе, которому советская власть набивает брюхо икрой, не следует рыльце облизывать при мысли о разложении тела? Разве не ты написал сонеты о Сталине, поэму о Вожде, роман о Молодом Иосифе, книгу афоризмов о Солнце трудящихся масс и тэпэ? Что? А?