Лучшая зарубежная научная фантастика - Стивен Бакстер

— Ну, значит, остается сидеть здесь и разбить для него этот сад, — подытожил торговец, имея в виду капеллана, а затем начались подсчеты — сколько кубических метров грязи содержится в слое площадью четыре квадратных километра и толщиной в метр, и сколько это составит корзин емкостью в половину кубометра.

— Сколько человек в лагере? — спросил дипломат.

— Всех считать или только заключенных? — уточнил торговец.

— Заключенных, — ответил дипломат.

Несколько человек назвали цифры, а Макс спросил:

— Вы свинолюдей тоже сосчитали?

Эти слова были встречены молчанием, затем раздался смех, и адарейцы принялись обсуждать, считать ли Макса заключенным или свиночеловеком, пока старик не вернул их к расчетам:

— Сколько корзин вы можете перетаскать за день, самое большее?

— Семнадцать, — ответил зеленый историк, и кое-кто подумал, что это слишком много, но один вспомнил тот день и сказал, что это правда. Затем, договорившись брать среднее число корзин, разделили общее количество кубических метров на число ходок и людей и получили число дней — нет, лет; несколько десятков лет требовалось для достижения этой цели.

— Это слишком много, — заявил историк, когда назвали окончательное число. — Я провел здесь почти год, и даже один лишний день для меня — слишком много.

Дипломат пробормотал что-то ободряющее, но замечание зеленого испортило всем настроение, и на минуту воцарилась тишина. Заключенные сидели на койках, потому что барак затопило. Ветер был таким сильным, что струи дождя хлестали во все щели и швы, и на какой-то миг им показалось, что вода наступает отовсюду и комната сейчас наполнится ею до потолка. Макс влил в себя мутные остатки со дна бутылки.

— Вы напомнили мне о Дрожине, — сказал он, потому что тишина казалась невыносимой, и он больше ничего не смог придумать, чтобы начать разговор. Это вызвало гневные реплики, вопросы, смех, недоверчивые восклицания. Макс, одурманенный алкоголем, чувствовал необыкновенную легкость; на какое-то время спиртное притупило боль во всем теле настолько, что она перестала напоминать о себе. Он услышал свой собственный голос:

— Нет, нет, я лично знаю его, он точно такой же.

Дипломат взял у Макса бутылку и, обнаружив, что она пуста, открыл другую.

— А я думал, что ты — комиссар. Ты ведь работал в Департаменте образования, у Мэллоува, верно?

— Нет, это было задолго до Департамента, — объяснил Макс, наклоняясь вперед и ставя локти на колени. — Когда гражданская война еще не перешла в революцию. Дрожин тогда был министром внутренних дел, потом началась чистка, его попытались убить, а он ушел в подполье и начал собирать армию, чтобы свергнуть правительство. — На самом деле все обстояло сложнее — например, называться лидерами Дрожин предоставил другим людям, но сейчас подробности не имели значения. — Я был юнцом, а выглядел совсем ребенком, и я одним из первых попал к нему в соратники после чистки. Я шпионил для него, поскольку легко мог пробираться в города и покидать их.

— А почему ты вообще связался с Дрожиным? — перебил его торговец антиквариатом.

Макс пожал плечами.

— Шла гражданская война. Мы все должны были выбрать, на чьей стороне воевать. Я выбрал Дрожина, и это, вероятно, спасло мне жизнь. — Ему сунули буханку, он откусил от нее и передал дальше. — Но все это неважно; Дрожин был очень похож на вас. Он всегда занимался тем, что называл «математикой победы». Сколько новобранцев необходимо, чтобы занять такую-то позицию, сколько ткани, чтобы нашить формы для всех его людей, через сколько поколений мы вернемся к звездам. Он во все вникал, всегда вносил дополнения, снова и снова, чтобы получить нужный результат. Он даже…

— Даже что?

Комок хлеба застрял у Макса в горле. Он сглотнул. Дела Дрожина не были секретом.

— Он даже рассчитал, сколько адарейцев должно умереть, чтобы люди объединились против общего врага и перестали убивать друг друга. У него была теория пропорций: чем гнуснее убийство, тем меньше их нужно, чтобы сместить чашу весов.

После этих слов снова повисла тишина. Адарейцы пристально смотрели на Макса во тьме. Фигуры их напоминали человеческие, но очертания лиц были бесполыми, а руки и ноги в темноте выглядели угрожающе. Наконец, историк произнес:

— Дрожин хотел вернуться в космос? После всех стараний вашего народа сохранить примитивный образ жизни?

— Первые космические полеты были предприняты в двадцатом веке. Дрожин всегда повторял, что, оставаясь здесь, мы предаем звезды. — Внезапно Макс испугался рева урагана; казалось, ветер мог в одну секунду снести все строения лагеря и превратить их в кучу обломков. Он торопливо заговорил дальше. — Ну, во всяком случае, могу сказать, что жену я выиграл у него в карты.

Раздались недоверчивые голоса, слегка приглушенные, и в душной комнате распространился странный острый запах.

— Ее зовут Мередит, — продолжал Макс. — Это значит «хранительница моря». Я любил ее улыбку — когда она улыбалась, на щеках у нее появлялись ямочки. И сейчас люблю. Она была дочерью офицера из министерства Дрожина — его убили в Новой Надежде во время чистки, и Дрожин пообещал стать ей вторым отцом. Мы хотели пожениться, но Дрожин не разрешал, потому что я, простой солдат, был недостаточно хорош для нее. Так продолжалось недолго; но в то время мы каждый день ждали смерти, и месяц казался вечностью. — Он протянул руку к бутылке, сделал глоток.

— Однажды ночью мы играли в покер. Мы переживали тяжелые времена, и пару недель все революционные силы состояли из шести человек, запертых в подвале какой-то фермы на горной гряде. Итак, однажды ночью, во время бури, вроде этой, когда делать больше было нечего, мы играли в покер, и Дрожин проигрывал мне безнадежно; мне проигрывали все, но я думал только о нем. Дрожин ненавидел проигрывать, ненавидел это больше всего на свете, но у него кончились деньги. Ему было нечего предложить мне, и я попросил офицерский патент, то есть возможность жениться на Мередит, и поставил против него все. Генерал не смог устоять, потому что никогда не сдавался. Мне выпал стрейт,[75] и я выиграл.

Старик хмыкнул.

— И ты получил свой патент.

— В некотором смысле, да, — ответил Макс, раскачивая шатавшийся зуб кончиком языка. — Дрожин заявил, что я могу получить офицерское звание, но за него придется заплатить. «Чтобы поддержать революцию». — Он сделал паузу, чтобы произвести больший эффект. — Он взял с меня ровно столько, сколько я у него выиграл.

Все рассмеялись, и смех прогнал уныние и вызвал оживленную дискуссию среди адарейцев. Макс не упомянул, что он не хотел отдавать деньги, но Мередит не отставала от него, пока он не сдался.