Горм, сын Хёрдакнута - Петр Воробьев

– Так ты с ним все это время просидел?

– Да. Два раза я его упросил попить, а мясо изо рта вываливается.

– Может, болтушку сделать и прямо в горло влить? – предложила Тира.

– Нельзя, может в легкие пойти, – сказал с порога Хёрдакнут. – Тогда точно псу колода. Сынок, может, поспишь пока?

– Нет, сейчас должен Кнур подойти, он как раз хотел трубку сделать, чтоб жидкую пищу Хану влить.

Через некоторое время показались Щеня с Агеном, в обеих руках несшим еще одну серебряную миску, из которой распространялся сильный, но не вполне приятный (по крайней мере, для носа Хёрдакнута) запах.

– Все, как ты велел. – Аген поставил миску рядом с другими. – Морковка, курица, все сварено, пестом растерто, и в варево вмешано.

– И то, что я тебе дал? – спросил Горм.

– И это, – Аген сложил руку в знак от сглаза.

Щеня встал на колени, проводя пальцами вдоль страшного шва на собачьем брюхе:

– Вроде не воспален.

– Вот, – в руках Кнура был деревянный поднос, а на нем – несколько тонкостенных серебряных трубок разной толщины, прямых и изогнутых, и раструб из того же металла. – Они все гнутся, а входные горловины я завернул, чтобы нутро ему не поцарапать. Щеня, какую вставлять будешь?

Знахарь потянулся к подносу, но конунг опередил его:

– Погоди.

Похоже, Горм, как и Тира, заметил, что ноздри Хана чуть расширились, когда Аген внес в покой варево. Конунг взял в руку прямую трубочку длиной примерно в полторы пяди, большим пальцем закрыл верхний конец, снова открыл, потом зачем-то опустил палец в миску с варевом, облизнул, наконец, опустил трубку в ту же плошку, снова закрыл верхнее отверстие, и поднял трубку. Из нее ничего не вылилось.

– Аген, Щеня, поверните его на живот. Тира, приоткрой Хану слегка рот.

Хёрдакнут внимательно наблюдал, как его сын положил нижний конец трубки псу в пасть и отпустил большой палец. По нездорово бледному языку растеклась лужица болтушки. Хан видимо собирался с силами, потом втянул язык и сглотнул.

– Еще разочек, пёсинька?

Горм по порядку повторил все действия. Пёс вновь проглотил капли болтушки, и его глаза даже начали отслеживать движение трубки. Тира без слов взяла ее у конунга и скормила Хану третью толику варева.

– Что еще он тебе дал сварить, кроме курицы и морковки? – шепнул ярл Агену.

– Фьольнирова во́рона, – ответил тот.

Глава 102

Ледоход на Большой Реке в основном закончился. Только отдельные кусочки льда, истаявшие до хрупкой прозрачности, доплывали до залива Белого Гуся. Птицы, в честь которых было дано название, недавно вернулись с юга. Более крупные гуси летали над берегами вместе с родней помельче – утками и казарками. Голоса последних, странно похожие на собачий лай, время от времени оглашали приятно прохладный воздух. По прибрежным отмелям, зябко поджимая лапки, ходили ржанки. Рассекаемая форштевнем Матери Выдры вода негромко журчала, льдинки время от времени жалобно тинькали о листы железной обшивки. Корабль сильно изменился перед отправкой за море – Хенгисткорабел и его товарищи не только восстановили сгоревшие части и нарастили борта, но и заменили всю неправильную воронью резьбу на бывшем Кормильце Воронов на согласованную с шаманами звериную. На парусе, сотканном из тонко расщипанной промасленной шерсти, были изображены два темнокрылых летящих духа в белых плащах, их лица таинственны, глаза раскосы. Саженях в сорока позади корабля, легко рассекавшего воду, поднимал волну большой приземистый плот, влекомый тремя канатами.

– Мельчает, – заметил Гирдшкипер, вглядываясь в волны. – Скоро надо бы лотового на лодке вперед послать.

– Нам осталось, – Защитник Выдр посмотрел на гору на северном берегу. – четыре-пять рёст. До водопада река глубокая.

– Вик, – поправил тан.

Генен стал снаряжаться в непромокаемую справу из тюленьих шкур. Кирхосхоласт подсказал умельцам Энгульсея-Притеники, как сработать личины из кожи и стекла, через которые под водой всё было видно совершенно отчетливо. Бека уже смазывал край одного из этих приспособлений, где оно должно было прилегать ко лбу и скулам Защитника Выдр, тюленьим жиром, чтобы соединение не пропускало воздух.

– У нас есть похожие птички, – сказал молодой Само, глядя через борт на ржанок, рядком стоявших на песчаной косе. – Зимуют на юге, а лето проводят в высокой тундре.

– Как их зовут? – спросил Гирдшкипер.

– Глупыми сивками. Они охотников совсем не боятся, близко подпускают. Но глупого в этом ничего нет, наши охотники в высокой тундре их не стреляют. Повернись затылком, учитель моего учителя, – Бека приготовил личину.

Когда шаман встал, как велено, Само приладил приспособление к верхней части его лица, сомкнул сзади два ремешка пряжками из моржовой кости, поднял поверх клобук из нерпичьей шкуры, и стянул ровдужный ремешок по его прошитому в два слоя краю, так что только закрытые стеклом глаза и нос генена торчали наружу. Защитник Выдр потянул шкуру вниз, чтобы высвободить и губы. Рядом, Авагиса помогала снарядиться Подымающему Уусик. От старшего шамана не ускользнуло, что, закончив свое дело, дева из Ологита по-хозяйски похлопала его бывшего ученика по заду.

Знакомый берег бежал перед глазами генена, шум водопада звучал все громче и громче, пока не показалась невысокая скала и свободное от деревьев плоское место за ней, где когда-то стоял его чум. Два шамана прыгнули в ледяную воду и поплыли к плоту. Из кучи дерева раздался радостный многоголосый писк. Навстречу Защитнику Выдр в реку скользнул Длинный Хвост, а с ним – еще четыре самки и два полуподросших детеныша исполинской выдры, ранее живших у подножия белых утесов рядом с южной оконечностью Притеники. Путешествие через море начинали девять морских зверей, но один пропал по пути, а еще одного сожрал морской змей, подплывший к Матери Выдре одним утром, когда корабль дрейфовал, давая обитателям плота возможность поплавать вокруг и погонять рыбу.

Генен перевернулся на спину в воде, Длинный Хвост подплыл поближе и устроился у него на животе, точь в точь как выдренок у матери. Шаман принялся расчесывать густую рыже-бурую шерсть у него на голове и шее, не когтями, как это сделала бы мать, съеденная косаткой, а костяным гребнем. Достаточно приласканный, Длинный Хвост направился к скале, самочки и детеныши за ним. Три зверя обследовали подножия камней, вышли на берег, и устроили возню. Длинный Хвост на некоторое время скрылся под водой. Он вынырнул, лапами прижимая к пушистому животу крупную двустворчатую раковину и круглый камень. Пристроив и то, и другое поудобнее, зверь сгреб первое правой лапой, взял второе в левую, и принялся бить по раковине, пока одна из створок не раскололась[195]. Уронив камень в воду, Длинный Хвост с явным наслаждением вылизал содержимое из таким образом открытой раковины и вновь погрузился в реку. Детеныши, плававшие рядом и внимательно наблюдавшие, нырнули следом.

– Похоже, они здесь прокормятся, – заключил Подымающий Уусик, выйдя на темный песок.

– Так что, где на якорь встаем? – прокричал кто-то с корабля.

– Покажешь им подход к ледовой кромке с юга, на выходе из залива? – спросил Защитник Выдр.

– А ты, учитель?

– Останусь здесь на несколько дней. Мне надо спросить совета у защитницы табу.

– Почему? Атшенов ведь растерзали другие духи на зеленом острове?

– Совет не про это.

– А про что?

– Как Инну остаться Инну, когда лед отступает, как поддержать заклинания, чтобы Тугныгак не вырвался на волю. Я много про это думал, хочу, чтоб защитница подсказала, верно ли. Мало нас. В одной танской деревне народа живет больше, чем во всех стойбищах отсюда до Изогнутого Острова. Они сюда придут, со своими обрядами, своим волшебством, как нам наши чары сохранить?

– Их табу научить? Я уже начал, – гордо поделился Подымающий Уусик.

– Это, – согласился старший генен. – И не только это. Сила волшебства багряной гегемонии, танов, и венедов – в письменах. Я думаю, надо будет записать все наши рассказы, все табу, и все заклинания, и научить всех детей, чтобы они могли их и прочитать, и переписать. Тогда, даже если весь лед растает, слова останутся, Инну себя не забудут, и Тугныгак не разорвет пут.

Глава 103

– Про слона, который не мог остановиться, ты мне уже рассказывал, – Тира перегнулась через край челна и взглянула вниз.

Танемарк был на редкость красив сверху. Солнце отражалось в ручьях, озерах, и фьордах, леса и луга отсвечивали разными оттенками зеленого, скалы чернели, валуны серели. Знаки того, что земля обитаема, были на диво малозаметны – здесь ниточка дороги, там челны у пристани на синеве фьорда. По берегу моря на восток, бакштагом шли три повозки под парусами – торговый поезд в Зверин.