Ахматова: жизнь - Алла Марченко

31

И.Ивановский, ученик М.Л.Лозинского, переводивший в то время английских романтиков, видел в Чуковском, считавшем переводы Лозинского недостаточно выразительными, и соперника, и слишком уж авторитарного лидера московской переводческой школы.

32

«…Об одном почтенном литераторе, только что получившем докторскую степень не то в Кембридже, не то в Оксфорде, Ахматова сказала вполне доброжелательно, но в точности таким тоном, каким говорят о малых детях:

– С ним все обстоит превосходно. У него теперь шапочка с кисточкой. И он каждую секунду летает в Англию».

33

Раздувание маленького Есенина до размеров «русского гения» было для А.А. тем неприятнее, что среди тех, кто «раздувал», – наивернейшие из ее почитателей: Алексей Толстой, Тихонов, Пастернак. Мандельштам и тот дрогнул, восхитившись известным двустишием: «Не злодей я и не грабил лесом, не расстреливал невинных по темницам».

34

Фарджен А. Приключения русского художника / Пер. с англ. Нины Жутовской. СПб.: Изд-во журнала «Звезда», 2003.

35

Даже Нине Ольшевской-Ардовой, хозяйке гостеприимного дома на Ордынке, А.А. никогда об Анрепе не рассказывала, хотя и презентовала ей в 1966 г. «Бег времени» с такой дарственной: «Моей Нине, которая обо мне знает все». Ничего существенного не сообщает о нем и Эмма Герштейн. Предполагая, что Анреп – один из прототипов «гостя из будущего» в «Поэме без героя», она, как выясняется, совершенно не представляет себе подробностей его реальной жизни. К примеру, пишет, что «герой лирики Ахматовой шестнадцатого года» появился в столице лишь в конце 1914-го, то есть принимает коренного петербуржца за чужестранца – англичанина русского происхождения.

36

Вернувшись в феврале 1916 г. в Англию, Анреп добивается назначения в лондонский Русский Комитет, созданный на предмет «содействия экспорту английского оружия» для безоружной русской армии. До февраля 1916-го он приезжал в Петербург с фронта на побывку. После февраля появляется в столице по важной служебной надобности – в качестве начальника отдела взрывчатых и химических веществ.

37

Единственное исключение – неопубликованное собрание сочинений, подготовленное с помощью П.ЛЛуницкого в 1928 г., затем застрявшее в издательстве и возвращенное автору спустя много лет. По настоянию Лукницкого, стихи в неосуществившемся издании были выстроены в хронологическом порядке. Лидия Корнеевна Чуковская видела многострадальную рукопись:

«Анна Андреевна взяла из кучи книг, лежащих в кресле, толстую тетрадь, переплетенную в черное, и протянула мне, пояснив: – Это то, что мне вернули. Друзья отдали ее в переплет. И я теперь пишу на пустых страницах».

Эта черная тетрадь, на мой взгляд, и есть тот таинственный черновик, на котором будет начата «Поэма без героя» и о котором в поэме же сказано: «И так как мне бумаги не хватило, я на твоем пишу черновике». Бумаги в предвоенные годы не хватало всем пишущим. Что же касается нежелания Ахматовой признать этот черновик своим, то оно вполне объяснимо и ничуть не противоречит моему предположению. «Та, какою была когда-то» до такой степени не Я, что А.А. встретиться с ней не хочет. И все, что нарядной дамой в кружевной шали и в «ожерелье черных агатов» написано, – дамский дневник, то есть буквально: черновик. Теперешней Анне предстоит превратить его «в волшебный напиток», который, «лиясь в сосуд, вдруг густеет и превращается в мою биографию, как бы увиденную кем– то во сне или в ряде зеркал».

38

Из книги Аннабел Фарджен известно, что Б.В.Анреп в 1912 г. приезжал из Англии в Петербург на военные сборы (тогда говорили: учения). Тем же летом, скупая книжные новинки, в числе прочих поэтических сборников он, видимо, приобрел и книжечку Ахматовой. Когда же, после знакомства с Анной Андреевной (зима 1912/13 г.), Недоброво засыпал его письмами с восторженными откликами на ее стихи, Анреп переслал другу из Лондона в Петербург «Вечер», которого у того не было. Уехав сразу же после выхода «Вечера» в Италию и начав выезжать в свет лишь поздней осенью 1912 г., после родов, Ахматова осталась без своих книг. Только в 1914-м ей удалось разыскать на каком-то книжном складе случайно затерявшуюся пачку. Из этих-то почти чудом нашедшихся экземпляров, ставших в 1916 г. библиографической редкостью, и было компенсировано Борису Васильевичу его дружеское пожертвование. С «Четками» подобного не было: в 1916 г. вышло второе издание, ожидалось и третье.

В какое из свиданий и при каких обстоятельствах «Четки» были подарены Анрепу, неизвестно, а вот «Вечер» (сужу по содержанию дарственной – «Одной надеждой меньше стало, одною песней больше будет») скорее всего вручен заморскому гостю в день разлуки, 13 февраля 1916 г.

39

См. у Лукницкого: «Во время войны Б.В. (Анреп) приехал с фронта и пришел к ней, принес ей крест, который достал в разрушенной церкви в Галиции. Большой деревянный крест…»

40

См. стихотворение «Ведь где-то есть простая жизнь и свет…». Получив эти стихи, Гумилев отправил А.А. восторженный отзыв. Николая Степановича смутила лишь концовка: «И голос Музы еле слышный». Анна Андреевна доверяла его оценкам, и все-таки в данном случае предложенную мужем правку не приняла: самые важные слова о самых тонких вещах ее Муза всегда, неизменно произносит еле слышным голосом.

41

См. стихотворение «Небо мелкий дождик сеет…», датированное 30 мая 1916 г.

42

См. письмо А.А.Ахматовой М.Л.Лозинскому от 31 июля 1917 г.: «Крестьяне обещали уничтожить Слепневскую усадьбу 6 августа, потому что это местный праздник и к ним „придут гости". Недурный способ занимать гостей».

43

После революции последний владелец исторической усадьбы граф Сергей Шереметев передал ее вместе с коллекциями в дар народу. Нарком Луначарский распорядился объявить Фонтанный дворец филиалом Русского музея. Садовые флигели в музейный фонд не входили, и Н.Н.Пунин как сотрудник музея получил здесь квартиру на третьем этаже правого из парных флигелей. С 1926-го по 1952-й на этой жилплощади (почтовый адрес: наб. Фонтанки, 34, кв. 44) будет прописана и Анна Ахматова.

44

Вспоминая то страшное время (с зимы 1917-го до начала нэпа), Ахматова писала: «Это были годы голода и самой черной нищеты. То странное „пособие“, которое я получала, я делила между мамой и Левой и жила на несколько рублей в месяц».

45

Высокий рейтинг Пильняка в высших эшелонах советской власти окажется решающим, когда Анна Андреевна в 1935 году кинется в Москву хлопотать об арестованных сыне и Николае Пу– нине. Борис Андреевич был не единственным, кто помог их освобождению. Горячее участие в этой истории приняли и Борис Пастернак, и Лидия Сейфуллина. И все-таки самой увесистой оказалась гирька, которую быстро и уверенно положил на чашу весов их судьбы Борис Андреевич Пильняк (он был лично знаком с секретарем Сталина Поскребышевым, в те годы уже всесильным).