И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов

пристального, позволившего бы оперативно оценивать состояние организма, не устанавливалось над Густавом. То есть он умер настолько быстро и внезапно (пусть и мучился в страшных болях несколько месяцев), что соборовать его никто бы не успел. Тут же, благодаря каждодневному наблюдению, момент для осуществления последнего таинства был выигран. И потому, только получив указание, Ларош вскочил на коня и помчался к «Горе». За экипаж он мог не переживать, потому что у «Горы» всегда имелось целых два ландо с закрытой крышей, предназначенных для Поля Роже, а также прикрепленные к ним форейторы, худощавые подростки-извозчики.

Стоит сказать, что цирк продолжал работать. До открытия Большого шапито оставался день – на завтра была намечена непревзойденная по своим масштабам программа, включающая в себя выступление почти всех артистов на манеже. Фельон и Клод, составляя эту программу, долго спорили друг с другом, какие номера оставить, а какие вычеркнуть за неимением времени на их демонстрацию. В момент, описанный немного выше (то есть отправление Лароша за Отцом Дайодором), эти двое программу утвердили, Фельон поставил свою подпись и две печати – шпрехшталмейстера и управляющего делами. Выполняя эту часть работы, он ощущал себя настолько хорошо, что в глубине души надеялся на скорейшую кончину Буайяра, поскольку небезосновательно полагал, что именно он станет его преемником, к большому несчастью для старика. Клод предпочел не надеяться и продолжать курс умирающего начальника, а подстроиться под нового. При Буайяре у него не было возможности показать свои способности к организации творческого процесса, потому как первый всегда работал один и никого старался не подпускать к управлению цирком. И Клоду оставалось лишь служить простым лакеем, доносчиком и лазутчиком, молчаливо исполнявшим волю шпрехшталмейстера. Теперь у него имелся шанс себя раскрыть, продемонстрировать свои знания и умения. Фельон, мало интересующийся обязанностями по подготовке номеров, программ и т.п., не был против инициативности Клода и собирался полностью передать Большое шапито под его управление.

Отец Дайодор приехал в цирк в шестом часу пополудни. К тому времени до закрытия оставалось не многим более получаса. Проехав через «черные» ворота (служебные), ландо остановилось у самого шатра Буайяра. Надзиратели, охранявшие проход, открыли дверцу, и из экипажа вышел седовласый мужчина в длинной сутане. Вообще наряд его был очень богат и роскошен для духовника. Сутана Отца Дайодора имела длинные свободные рукава с кружевами, была фиолетового цвета, с многочисленными узорами и с пуговицами из темно-красного стекла. Крой у сутаны был таков, что воротник оставался свободен, и Отец Дайодор заполнил пустоту, открывавшую шею, белым шейным платком. Крест, висевший на груди, отливался золотом и драгоценными камнями. На руках Отец Дайодор носил пурпурные кожаные перчатки, а на правом безымянном пальце еще и перстень, будто епископ. Поверх сутаны он накинул черную моццетту – короткую накидку, охватывавшую плечи и застегнутую на груди такими же темно-красными стеклянными пуговицами. Крест, уже описанный выше, висел поверх нее. Цвет моццетты для особо знающих ценителей истории мог намекнуть на то, что Отец Дайодор принадлежал к Конгрегации Святого Креста – церковному ордену, основанному в Португалии в XII веке. Но зная дату упразднения данного ордена (1834 год), а также явно непортугальское имя носителя моццетты, а заодно и очень нетрадиционный его наряд, становится понятно, что никакого отношения к упомянутому институту священной жизни Отец Дайодор не имел, по крайней мере если хоть как-то представлять его возраст. Головного убора, традиционного для католического духовенства любого уровня, Отец Дайодор не носил. Волос на его голове было достаточно, чтобы не волноваться за то, что он простудится. Из экипажа он достал большой саквояж, который вручил ближайшему надзирателю. Дальше он достал деревянную трость и принялся осматриваться по сторонам, что-то бормоча себе под нос. Артисты, уже освободившиеся от работы, не преминули поглядеть на таинственного священника, пока он еще не зашел внутрь шатра. Омар, оказавшийся среди них, был сильно удивлен одеянием Отца Дайодора. Бен Али, еще живя в Оране, часто замечал католических проповедников и священников, и их одежды совершенно не походили на те, что носил Отец Дайодор. Этим он напомнил Омару скорее каббалистического сектанта, нежели христианского служителя. Явление Отца Дайодора циркачам продолжалось недолго. Заметив, что на него пришло поглазеть слишком много народу, он поспешил в шатер Буайяра, ухватив с собой надзирателя, державшего огромный саквояж.

В шатре его уже ожидали. Быстро пройдя через небольшие помещения, Отец Дайодор оказался в опочивальне Буайяра. Вся комната словно заранее была подготовлена к трауру над еще пока живым человеком. Тюль, свисавшая с балдахина над кроватью, была из черного шелка. Подушки, простыня, одеяло, даже одежда, в которой лежал Буайяр, – все было черным. Доктор Скотт первым обратился к гостю. Но прежде, чем заговорить, Герман остановился на одной детали. Перед собой он увидел глаза Отца Дайодора, таинственно сверкавшие. Два пронизывающих луча исходили из них, сливаясь друг с другом и превращаясь в пылающий круг, который то приближался невероятно близко, то снова удалялся в бесконечность. Так показалось Скотту, когда он заглянул в глаза. Они не выражали смертельного страха, не источали смертью и холодом, как у Сеньера. Напротив, свет, исходивших из них, казался чем-то созидающим, оживляющим, и ощущался как наслаждение. Глубокие морщины, окружавшие два сверкающих ока, не делали их владельца стариком, но делали его мудрецом, словно шрамы, полученные воином в первых сражениях.

– Мой друг, не творите для себя великой неизвестности, – заговорил Отец Дайодор, когда понял, что Герман еще долго будет разглядывать его глаза. – Всякая неизвестность для того дана, чтобы мы были смиренны, и чтобы у нас было искушение страшное, которое побороть необходимо… Вы же не для проповеди меня вызвали, ведь так?

Герман внезапно очнулся от транса.

– Нет, конечно же нет, кюре, – произнес он с ноткой стыдливости. – Состояние месье Мишеля Буайяра плачевное. Потому вы нам и нужны. Необходимо провести над ним таинство елеосвящения, пока он не отошел к Господу.

– Да будет так, – сказал Отец Дайодор и указал надзирателю на маленький столик у стенки шатра, чтобы тот поставил на него саквояж. – Наш дорогой месье директор будет присутствовать?

– Разумеется, – быстро ответил Герман. – Помимо него также прибудут все «лорды». Должны быть с минуты на минуту.

– Хорошо. В таком случае, я начну подготовку к совершению таинства.

Через десять минут шатер Буайяра был наполнен всеми высшими руководителями цирка. Оставалось дождаться Хозяина. На улице толпа любознательных циркачей продолжала расти. Для соблюдения предохранительных мер Луа стянул к этому месту еще десяток надзирателей, создавших условный коридор для безопасного прохода Сеньера в шатер.

В толпе Омара разыскала Марин. Толкнув его в