05-Мой престол - Небо (Дилогия) - Сергей Абрамов

Была не была, отчаянно подумал Петр, скажу об уже найденном.

— Ты не хочешь становиться Савлом — дело твое. Ты хочешь остаться Иисусом Христом, да?

— Разве я могу остаться… — голосом слово выделил, — Иисусом Христом? Я пока всего лишь Иешуа-нацеретянин, сын плотника Йосефа. А Иисусом Христом мне еще только предстоит стать в твоей написанной Истории.

— Ты сегодня утром обещал братьям вернуться. Ты действительно решил вернуться? Когда это произойдет? Через год? Иешуа засмеялся:

— Не догадался, Кифа. Никуда я не вернусь, — опять слово выделил. Во-первых, я не хочу подводить тебя и ломать лелеемую тобой и твоими начальниками Историю. Во-вторых, это просто бессмысленно. Ну появлюсь я через год… Это называется Второе Пришествие, да?.. Ну вмешаюсь я в дела общины, прекращу свары и мздоимство, займусь всерьез и жестко миссионерским промыслом, буду лично контролировать деятельность того же Павла, только настоящего, да и остальных… Но что это даст? Я же не вечен. А что такое моя жизнь л масштабе твоей Истории? Песчинка, ничего я кардинально не исправлю, ничего всерьез и надолго не решу. Пустое. Если ты обронил в землю семечко, то дерево все равно вырастет. А значит, третий путь должен быть иным. Должен быть… Не гадай, Кифа. Иди к братьям. Побудь с ними.

— А ты?

— А я — в Иершалаим.

— Опять мучить комп?

— Это его обязанность — мучиться, — засмеялся Иешуа. И неожиданно обнял Петра, прижался к нему. — Знаешь, я все-таки признаюсь тебе в любви. С чего ты взял, что для этого нужно какое-то специальное время или место? Вот прямо здесь я заявляю: я тебя люблю. Очень-очень! Ты — это я. И я — это ты. И пока жив, ничто эту любовь не убьет. А доказательством — мой тебе подарок. Вчера еще я не мог тебе его передать — не умел, а сегодня могу… — Он отстранился, положил ладони на голову Петру, ощутимо и больно вдавил их. Приказал: — Взгляни мне в глаза и ни в коем случае не отводи взгляда…

Петр послушно посмотрел ему в глаза и вдруг почувствовал жар в висках. Сначала легкий, чуть покалывающий, жар этот стремительно усиливался, заливал огнем мозг, напрочь гасил зрение и слух, и вот уже Петр выпал из мира и оказался в черной и нестерпимо горячей пустоте. Он попытался рвануться, но что-то не пускало, что-то спеленало его по рукам и ногам, будто мумию…

…И опять вдруг кокон легко и сразу распался и исчез. И жар ушел — как не было. А была просто летняя жара, был вечер, быстро темнело, с юга дул ветерок несильный и не несущий прохлады. Петр стоял перед Иешуа все на той же иудейской околице — живой и здоровый, с ясной головой и, стоит заметить, абсолютно целой, нерасколовшейся и неизжарившейся.

А Иешуа смотрел на Петра и улыбался.

— Что ты со мной сделал? — спросил Петр. — И не хотел, а все же невольный испуг в голосе проклюнулся.

— Ничего страшного, — успокаивающе сказал Иешуа. — Я просто открыл твой мозг. И теперь не сразу, но очень скоро ты тоже сможешь все. Как и я.

— Ты разблокировал мне мозг?!

— Открыл, — настойчиво повторил Иешуа, будто не хотел принимать нездешний термин «разблокировать».

— Но как… — Петр осекся, потому что Иешуа засмеялся.

— Так и думал, что вылезешь со своим вечным «как». Ну не знаю я, не знаю! Хоть режь… Но знаю, что открыл. Пользуйся, Кифа, и не задавай вопросов, на которые никто не знает ответа. Кроме Господа. Но Он не скажет… Но только помни: я всегда буду сильнее тебя. Поскольку я — первый. А ты — второй. Я намного впереди тебя, уж не обессудь. Ты за мной не поспеешь. Но все равно: нас на земле — только двое. Пока. И от нас зависит, только от нас: появятся ли другие могущие все… Ладно… — Он внезапно перешел на русский: — Делу время, по-те-хе — час… Странное слово какое!.. Это по-вашему — отдых, да?..

И пошел прочь, не дожидаясь ответа. В Иершалаим пошел. Гонять комп.

А Петр остался. Стоял — дурак дураком. Не похоже было, что его разблокировали. Скорее — наоборот.

Постоял так пару минуточек и тоже тронулся. Домой. То есть к Лазарю. А мыслишка-то если и жила какая, то всего одна: а матрица не понадобилась… Так и жил с одной этой мыслишкой, словно Иешуа на время снял все остальные: ужинал вместе со всеми, о чем-то разговаривал, отвечал на вопросы, ходил по воду, готовился ко сну и думал, думал, думал. Вроде бы о разном, а на самом деле об одном: как он вернется в, свое время. Как он вернется в свое время, из которого продуманно и безжалостно изъяли даже память о матрице, которая позволяет людям — словами Иешуа! — «мочь все», как он вернется в свое «время без матрицы» — он, могущий все? И если Иешуа, обладающий матрицей, на определенном этапе своего или все же ее? — развития смог разблокировать чужой мозг и дать ему волю и цель, то значит, когда-то такое же чудо сможет совершить сам Петр. С одним, с десятым, с тысячным. Иешуа прямо отметил: только от нас зависит… Значит, он станет самым сильным, по сути даже всемогущим человеком в своем времени, он не только сможет все, — он и исполнит все!..

Так, кажется, сказал недавно о себе Иешуа?..

И вдруг словно прорвало плотину тупого и чванливого, безмысленного хвастовства, вдруг новая — страшная своей очевидной простотой! — мысль молнией вышибла из башки все, что в ней вообще имелось, вышибла, развернула на сто восемьдесят градусов, кинула подсказку: о чем ты думаешь, кретин? Беги! Спасай ситуацию, если успеешь…

А не успеть было — невозможно!

И Петр побежал.

Он пулей вылетел из дома, не отвечая на испуганные то ли вопросы, то ли возгласы, просто не слыша их, промчался, подымая облака пыли, через отходящий ко сну городишко, выскочил на ту околицу, где Иешуа совершил последнее непостижимое! — чудо перевоплощения Петра, и мощным галопом понесся к Иерусалиму, мучительно жалея о том, что не умеет мгновенно оказаться в Нижнем городе, в своем доме — ну не умеет пока, не пришла к нему пора овладеть искусством телепортации.

А к Иешуа, интересно, пришла?.. Он бежал, как никогда не бегал на долгих кроссовых тренировках, хотя там их гоняли почем зря, заставляли выкладываться на полную катушку — так, что на финише люди падали от изнеможения. Он сейчас бежал быстрее, много быстрее, чем на учебных кроссах, его ноги не чуяли под собой земли, и он вдруг понял, что и вправду не касается земли, а бежит над ней — как делал Иешуа на Фаворе или на Галилейском море. Он и хотел бы удивиться новому умению, явно пришедшему как немедленное следствие щедрого дара Иешуа, но не мог: надо было спешить. Удивляться будем потом, если останутся силы и возможность удивляться. Если «удивлялки» не перегорят от бессилия что-либо сделать…