Живописец душ - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

Феликса, шеф-повара, и не подводила ни разу, пока по распоряжению Тручеро они вместе работали над устройством зала: она хорошо помнила все, чему научилась в столовой «Ка Бертран». Под началом Феликса трудились два повара первой категории, которые руководили четырьмя поварами второй категории, в том числе Эммой и другой женщиной, Энграсией, лет на десять старше; а те уже имели полное право командовать толпой поварят и официантов, даже кричать на них. Кухни были большие, на много конфорок, по мерке самого зала, где вольготно помещалось более пятисот рабочих, которым следовало полностью угодить, что, как убедились Эмма и ее товарищи, было не так легко: эти люди чувствовали себя хозяевами заведения и вели себя соответственно, привередничая так, как никогда бы не посмели в любой другой столовой. Многие в свободное от работы время добровольно и бескорыстно помогали в строительстве, и все как один были совладельцами: то был дом народа, Народный дом! «Здесь рабочие обретут оплот для защиты своих прав», – провозгласил Леррус в речи, произнесенной во время торжественного открытия, и этих-то прав они громогласно домогались.

Во время банкета 26 апреля зал был набит битком, украшен гирляндами, испанскими и французскими флагами; народный хор исполнял каталонские и испанские песни, не говоря уже о «Марсельезе» – гимне революции, который собравшиеся встречали восторженными криками и все время просили повторить.

Еду приготовили такую же, как на праздниках в каталонских домах, там, где люди могли себе это позволить: мясная запеканка, чато, жареная курица и запеченная телятина. На десерт – сливочное пирожное и «мато де монха»[19]. Все это орошалось водой и красным вином; к десерту подавались сладкие вина, а к кофе – ликеры. Эмме было любопытно, не объявится ли Матиас, торговец курами, но такое дело ему оказалось не по плечу, сюда он никак не мог толкнуть свой порченый товар; Эмме, однако, любопытно было бы знать, кто сейчас сопровождает беззубого старика.

Феликс поручил ей приготовить чато – салат, типичный для каталонского побережья, известный не со столь уж давних пор, с середины прошлого века; первенство в его изобретении оспаривали несколько селений к югу от Барселоны, особенно Ситжес, Виланова-и-ла-Желтру и Вендрель. Основные его ингредиенты – цикорий, соленый тунец, треска, тоже соленая, разломанная на кусочки, анчоусы и черные маслины. Для заправки – соус из сушеных ньорас, горьких красных перчиков, обжаренного миндаля и орехов, хлеба, чеснока, оливкового масла и уксуса. До этих пределов все отцы-основатели чато пребывали в полном согласии, если не считать некоторых расхождений по поводу сухофруктов, но на кухне Народного дома спор разгорелся не на шутку: каждый из поваров, даже второй категории, бросился высказывать свое мнение насчет того, какие еще продукты и приправы следует добавить в соус. «Красный перчик чили, – настаивал один, – нужно положить чили». – «Нет, ни за что!» – возражал другой. «Хлеб нужно поджарить», – снова советовал первый. «Нет, только подрумянить слегка», – спорили с ним. Кто-то даже утверждал, что хлеб нужно раскрошить и смочить в уксусе. Лук, жареные помидоры, больше анчоусов… Уже вымочив треску и тунца, Эмма ждала у ступок, чтобы окончательно смешать все необходимое для соуса и поручить поварятам это истолочь. Она не знала всех подробностей приготовления блюда, и было забавно слушать такой ожесточенный спор: вокруг чато вечно ломались копья, и за любым столом, поев вкусного салата и учтиво его похвалив, каждый считал своим долгом указать, чего в нем не хватает, а что лишнее. Ясное дело, что, как во всякого рода стычках, атмосфера накалялась. Дело зашло уже далеко, когда Феликс подмигнул ей.

– Чато по рецепту Народного дома! – гаркнула Эмма, перекрывая галдеж. – Прочь с моего рабочего места! Я сама решу.

И решала, запоминая рецепт на будущее, хотя все на кухне следили за ней исподтишка и встречали ее выбор нарочитыми стонами или улыбками. Эмма забавлялась, поднимала повыше каждый ингредиент, на минуту задумывалась, а потом принимала или отвергала его.

Салат понравился. Даже очень, так же как мясная запеканка и прочие яства. Леррус позвал в зал поваров и поварят, поздравил их, и пятьсот приглашенных разразились аплодисментами. Эмма и кое-кто еще во время банкета выглядывали из кухни, особенно когда хор студентов из Валенсии раз за разом запевал «Марсельезу». Как всегда, мурашки бегали по спине у Эммы, когда она с восторгом слушала гимн революции, зовущий к свободе.

Но на этот раз подчиненные Феликса протиснулись между столами, чтобы подойти как можно ближе к Леррусу и его соратникам. Политик во всеуслышание похвалил еду, провозгласил тост, и все встали, поднимая бокалы за тех, кто ее приготовил. Эмма увидела Хоакина Тручеро прямо перед собой, за два столика впереди. В последнее время они встречались редко, что удивляло Эмму, а за неделю, предшествующую открытию, не виделись ни разу. Теперь она все поняла. Тручеро нашел себе новую подругу: блондинку, худую, бледную, воздушную, будто фея; платье на бретельках вялыми складками ниспадало с ее тощих плеч. Девушка подняла бокал не в честь поваров, а в сторону своего спутника; их руки переплелись, и, осушив бокалы, они приникли друг к другу в долгом поцелуе, забыв о том, что происходит вокруг.

Вокруг раздавались аплодисменты, звучали приветственные крики, а Эмму буквально трясло от бешенства. Тручеро ей ничего не сказал! Их отношения длились уже больше года, и Эмма не сомневалась, что у Тручеро есть другие женщины. Это ее не волновало. Не ревновала она и к томной блондинке, но прилюдная демонстрация чувств задевала ее самолюбие, а главное, означала потерю поддержки в партии и ее структурах; вот это ее беспокоило, и еще как.

– Ты уже не шлюшка этого дурачка, и, как всегда бывает, узнаешь об этом последней, – сказала ей на ухо Энграсия, не скрывая злорадства. – Как ты думаешь, почему все на кухне ухмылялись, цеплялись к твоему блюду, подмигивали? Думаешь, кого-то волнует, как ты приготовишь треклятый салат? Всем интересно, кто первый затащит тебя в темный угол и оттрахает. – Эмма резко обернулась к Энграсии, но та и глазом не моргнула. – Добро пожаловать в лагерь пропащих.

– Пропащих?

– Разве