Анастас Микоян - Андрей Викторович Рубанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между тем реализовывать смелые новаторские идеи на театральных подмостках или журнальных страницах становилось всё труднее. «Оттепель» закончилась, сменившись реакцией. Даже малая степень свободы, подаренная Хрущёвым, и та была отнята у творческих людей. Противодействовать было некому: к началу 1970-х команда «хрущёвцев»-антисталинистов распалась: кто умер, кого выдавили из власти, лишили влияния.
Ольгу Шатуновскую убрали из Комиссии партийного контроля при ЦК КПСС и отправили на пенсию ещё в 1962 году.
Николай Шверник — ещё один ветеран Президиума ЦК и глава одной из комиссий по реабилитации — вышел на пенсию в 1966-м (между прочим, в возрасте 78 лет), а в декабре 1970-го скончался.
Одновременно стал набирать влияние Михаил Андреевич Суслов, человек очень осторожный и осмотрительный и при этом достаточно умный, чтобы понимать свои сильные и слабые стороны. Как действующий политик он совершенно ничего из себя не представлял, ибо Бог не дал ему ни обаяния, ни отваги. Но зато Суслов умел быть верным: выбрав сторону Брежнева, он шёл за ним потом многие годы. Вдобавок Суслов прослыл крупным знатоком марксистко-ленинской теории и постепенно подмял под себя весь идеологический аппарат Коммунистической партии.
Верным единомышленником Суслова стал Юрий Андропов, возглавивший КГБ СССР в 1967 году. Эти двое познакомились ещё в Венгрии осенью 1956 года — те события повязали обоих кровью. Так возник своего рода тандем, контролировавший всю общественную жизнь страны во весь период брежневского правления.
Для начала Суслов остановил всю критику Сталина. Сделать это было нетрудно. В приказном порядке прекратили публикацию всех исторических исследований, касающихся Сталина, репрессий и лагерной системы, книг, статей, монографий, а также художественных произведений, романов, театральных пьес и кинофильмов. Далее, в таком же порядке, взяли под контроль публикацию всех воспоминаний и мемуаров. Право публикации передали всего двум издательствам: «Политиздат» и «Воениздат». Каждая выходившая книга подвергалась жёсткой цензуре. Так, мемуары маршала Жукова — «Воспоминания и размышления» — опубликованные в 1969 году, были беспощадно порезаны (удалено более 100 страниц).
Огромной головной болью для Суслова и Андропова стали мемуары самого Хрущёва.
Он начал работать над ними примерно в августе 1966 года: сначала диктовки были случайными, но под влиянием сына Хрущёв стал относиться к работе серьёзнее. Уже первые варианты диктовок составили сотни страниц. По свидетельству Таубмана, Хрущёв обсуждал со своим сыном Сергеем возможность публикации на Западе, что, в принципе, учитывая общепринятую политическую практику, уже предполагало мировой скандал.
Тексты воспоминаний Хрущёва попали на Запад при посредничестве некоего Виктора Луи — кто был на самом деле этот странный человек, не так важно, как то, что в истории перемещения рукописи Хрущёва он сыграл роль провокатора, и весь сюжет публикации от начала и до конца выглядел провокацией КГБ.
Вполне возможно, что история с переправкой рукописей Хрущёва на Запад была изначально разработана Андроповым. Цель многоходовой комбинации — полная дискредитация Хрущёва. Отчасти это удалось. Лидер СССР, публикующий свои мемуары на Западе, в журнале «Тайм» — это было позорно и катастрофично.
Осенью 1970-го Хрущёва вызвали в Кремль, в Комиссию партийного контроля, выслали за ним машину. Произошёл скандал. Председатель КПК Арвид Пельше попытался отчитать Хрущёва. Тот отрицал своё участие в передаче рукописи на Запад и даже подписал заявление, в котором заранее назвал свои мемуары (уже анонсированные к публикации) «фальшивкой». После кремлёвской проработки у Хрущёва произошёл сердечный приступ, от которого он так и не оправился, и 11 сентября 1971 года умер.
Эта история имела к Микояну самое прямое отношение, поскольку в это же самое время он работал над собственными мемуарами. Об этом знали и в КГБ, и в Президиуме ЦК. Знал и сам Брежнев.
Сколько книг задумал написать Микоян мы вряд ли узнаем. В любом случае это должен был быть фундаментальный труд в нескольких томах, объёмом во многие миллионы знаков. Подспорьем в работе служил личный архив Микояна: десятки тысяч листов писем, документов и рабочих диктовок.
Власть Суслова, однако, не распространялась за пределы страны. В мире продолжали помнить про Микояна и высоко его оценивать. В 1970 году в Москву приехал премьер-министр Великобритании Гарольд Вильсон. Он отлично знал Микояна и попросил устроить встречу. В Кремле встревожились. В Советском Союзе просто не существовало такой практики, чтобы действующий политический лидер, иностранец, вдобавок представитель капиталистической страны, встречался с пенсионером, запросто, безо всякой согласованной повестки. Всё же ЦК разрешил встречу. Вильсон поехал на дачу к Микояну в сопровождении большой группы английских репортёров. Сообщения о визите Вильсона к Микояну опубликовали британские газеты. Брежнев был очень недоволен и запомнил этот случай.
В 1975 году Вильсон снова приехал в Москву. На торжественном приёме в Кремле он произнёс речь, много раз упомянул Микояна и с уважением отозвался о совместной с ним работе. Речь Вильсона снимало советское телевидение. Когда приём завершился, референты спросили Брежнева, как быть с Микояном, ведь он давно не работает в правительстве и не имеет никакого отношения к текущей международной повестке. Брежнев сказал: «Микояшку убрать». Советские газеты и телевидение дали отчёт о выступлении Вильсона, но все упоминания о Микояне вырезали. Вильсон об этом узнал, и сделал выводы.
Брежнев — скорее, подсознательно — понимал, что сравнение его с предыдущими руководителями СССР, в том числе с Микояном, будет явно не в его пользу. Переводчик Виктор Суходрев пишет: «Это была неприязнь посредственности к яркой, одарённой личности». Брежнев стал мстить Микояну. По статусу Микоян, даже после выхода на пенсию, принадлежал к высшему уровню номенклатуры, это предполагало доступ к всевозможным материальным благам, в том числе к получению продуктов питания из специального кремлёвского распределителя. Однажды Микояна и его семью убрали из списка. Затем его выселили с дачи в бывшем поместье Зубалова и предоставили более скромный дом, возле совхоза Горки-10: деревянный двухэтажный. Впрочем, новая дача Микояну понравилась, и он сказал: «Дурак Брежнев, хотел меня наказать, а мне в моём возрасте ещё лучше: открытое место без елей и сырости, и речка рядом».
В любую погоду Микоян каждый день проходил пешком несколько километров, а в тёплое время года садился в лодку и совершал дальние прогулки по воде.
Дети давно выросли, теперь подрастали внуки. Обычно семья собиралась по выходным на общий обед. В будние дни Микоян вызывал машину, «Чайку», отправлялся в Кремль и там работал: либо принимал людей, либо работал над воспоминаниями.
Свой текст он надиктовывал стенографистке; её звали Нина Ивановна Кадоло. В 2006 году журналист издания «Коммерсантъ Власть» Евгений Жирнов разыскал эту незаурядную женщину и взял у неё большое интервью, содержащее множество примечательных подробностей[16]. Нина Кадоло работала в Кремле секретарём-стенографисткой с 1942 года. Каждый стенографист был прикреплён к определённому
