Синий взгляд смерти - Вера Камша

Допеть не вышло — все испортил Алва.

— Прошу простить мою задержку, капитан Гастаки, — извинился он. — Надеюсь, мой друг вас развлек?

— Ты мог бы еще поболтать, — буркнул развлекатель. — Капитану Гастаки нравится, как я пою.

— Он почти меня обманул, — вмешалась Зоя. — Казался таким беззаботным, таким спокойным... Я — я! — ничего не заподозрила, хотя мы издали чуем, когда выстывает сердце. Отвергнуть такую любовь... Якорь ей в душу, кем надо быть?!

— Уже неважно, — вывернулся Марсель, знать не знавший, кого сейчас ловит Дженнифер. — Этот романс, капитан Гастаки, отныне принадлежит вам и вашему супругу. Если нужно, я могу его записать и потом сжечь.

— То, что горит, нам не достается. Только то, что стынет...

— Тогда я закопаю его в астрах. Бакра златорогий, сегодня в этой Хандаве хоть кто-нибудь спит?! Ваше высочество... Вы?

Алатка не ответила. Она была растрепана и в одном лишь нижнем платье, но это супругу Бонифация только молодило. На посторонившегося выходца высокочтимая дама даже не глянула, на Марселя тоже. Подступив вплотную к Алве, женщина прошипела:

— Вы не простились с Этери...

5

Ворон удивленно приподнял бровь. Никакой нечисти в его комнатах не было, если не считать Валме, но оглядываться на эту скотину Матильда не собиралась.

— Вы не простились с Этери! Вы остаетесь?

— Нет. И нет.

Говорить о кагетке Алва не собирался, только эти... паршивые адрианы с их тупостью сидели у Матильды в печенках! Они знают, как надо, они знают, как и кому лучше, они видят все и лучше всех. Тапоны самодовольные! Женщина торопливо разжала кулак, выпуская обезумевшую от потери неба звезду.

— Отдайте ей и убирайтесь к своему выходцу!

— Ваше высочество, когда я дарю женщине камни, я их выбираю сам. Эта ройя ваша, и она вам нравится.

— Моя?! Как же! Альдо ее спер где-то в Олларии...

Ворон быстро глянул на свою правую руку и непонятно чему усмехнулся:

— Эту ройю подарил Катарине Ариго я. Камень перешел к вам — отлично, пусть у вас и остается. Катарине он больше не нужен, мне — тем паче.

— Ну уж нет! — Внучек запустил лапу в шкатулку королевы и одарил бабку, вот ведь стыдоба... — Кардинальши краденое не носят, а девчонке в память о... сегодняшнем — в самый раз.

— Не буду спорить. Дочери Адгемара эта ройя пойдет во всех смыслах. Если вам неприятно держать ее при себе — подарите, а теперь прошу меня простить. Виконт вас проводит.

— Увы, не смогу. — Валме бережно положил на стол гитару и поднял с кресла адуанский мешок. — Это поручение не особое, следовательно, исполнять его я не обязан.

— Шутки кончились. — Алва голоса не повышал, но Матильда отчего-то отшагнула к порогу. — Забирай женщину и...

— Я не муж ей, — огрызнулся поганец, — а с выходцами мне можно — я узнавал... У меня Франческа замуж выходит, и вообще... моих чувств не оценили. Имею право!

— Это не его дорога, — вдруг глухо сказал пустой угол, — но он пройдет и не остынет. От нас — нет, только от вас или когда придет срок...

— Когда придет срок, — выбрал Валме. — Я не студень, чтоб меня кто-то остужал. Когда мы уходим?

— Сейчас. Капитан Гастаки, — окликнул пустоту Алва, — еще минуту. Ваше высочество, я понимаю, это невежливо, но вы ведь найдете дорогу?

— Я останусь до конца, — внезапно решила Матильда. — Я хочу видеть...

— Смотрите. — Ворон подошел к столу и тронул гитарный гриф. — Рассвет уже скоро, он обещает быть красивым, не пропустите... И проследите, чтобы гитару вернули Дьегаррону, я за нее беспокоюсь.

— Хорошо. — Теперь улыбалась Матильда. Сжав кулаки, но улыбалась же! — Завтра я подарю ройю Этери. От вас...

— Не завтра, когда... Если удостоверитесь, что Леворукий меня все-таки получил, и постарайтесь, чтобы не было слез. Ни ее, ни тем более ваших...

— Рокэ!

— Вообще-то я намерен вернуться! Капитан Гастаки, позвольте вашу руку.

...Матильда увидела ее сразу, будто кто-то сдернул простынку со статуи, — огромную, крупней самой Матильды, бледную бабищу в мужском платье и сапогах без шпор. И все. Ничего страшного, только странно от того, что на четверых только три тени. Принцесса зевнула и поняла, что ей все равно, простился Алва с Этери или нет. Пусть сами решают, кто кому нужен и нужен ли, а ее дело сторона. И к Альберту она не поедет, хотя к Альберту вроде и не нужно... Женщина не стесняясь зевнула снова и посторонилась, пропуская уходящих.

Может, выходец и уводил Алву, но казалось, это Рокэ галантно провожает жуткую даму к двери. Бред усугублял двинувшийся следом Валме в парадном мундире, но с адуанским заплечным мешком. Три фигуры, две тени, одна дорога. Вышли. И никто не заорал, хотя в коридоре и на лестницах торчали адуаны, Матильда видела их, когда, исходя злостью, мчалась к Алве... Один вояка клевал носом у самых дверей и даже не обернулся. Тогда принцесса не задумалась почему.

Звук шагов затихал, стало холодно, как часто бывает перед рассветом. Матильда зачем-то потянула со стола гитару, задела струну, очнулась, вылетела в коридор, чтобы увидеть троих, сворачивающих к садовой лестнице. Они не торопились, и Матильда почти их догнала, едва не сбив с ног преспокойно играющих в кости адуанов. Эти не спали. И не видели.

Снова мелькнуло черно-белое. Мундир Валме... Все-таки они уходили быстро, потому что сердце алатки колотилось, а спина взмокла. Ну и зачем? Зачем гнаться за покойницей и двумя чужаками не из добрых и не из нужных? И все равно Матильда бежала, пока галерея не ткнулась в расписную стену. Кагеты любят рисовать сады и птиц. Кагеты делают это отвратительно...

Выходец уперся ручищей в похожее на бесхвостую рыбу дерево, и оно сморщилось и закачалось, от чего у Матильды закружилась голова. Пошатнувшись, женщина ударилась плечом о стену. Другую, и все равно по телу змеей проползла судорога, напоследок впившись в виски острыми игольчатыми клычками. Темень стала прозрачной, но рассветом это не было, как и сном. Голова раскалывалась, и Матильда не заметила, как откуда-то выскочило четверо или пятеро безликих людей. Они окружили кого-то в богатых одеждах, блеснула сталь, и тут мимо принцессы прошел кто-то в багряном. Увидел, что убивают. Встал в стороне, стал ждать.

Дерево-рыба покрылось трещинами, будто чешуей, и осыпалось, показалась штукатурка, мутно-серая, как туман. Матильда отвлеклась не больше чем на мгновенье, но убийцы успели швырнуть жертву на колени. Мелькнула удавка, созерцатель в багряном медленно повернул белую голову, умирающий дернулся и пошел той же чешуей, что и дерево. Теперь со стены осыпался уже он, вместе с душителями и седой, так и не обретшей лица фигурой. Фреска исчезала, оставались пятна, темные и светлые, они двигались, дрожали, расплывались, вызывая тошноту. Женщина зажмурилась и поняла, что смотрела не туда. Ее заворожило рыбье дерево, и она почти забыла... Ведь она шла, чтобы сказать... Что? Кому? Зазвенело. Рядом, возле самых ног. Алатка опустилась на корточки, не глядя чего-то коснулась, и оно ответило струнным всхлипом.