Сохрани мою речь навсегда… Стихотворения. Проза (сборник) - Осип Мандельштам

«Я скажу тебе с последней…»

Я скажу тебе с последнейПрямотой:Всё лишь бредни, шерри-бренди,Ангел мой.

Там, где эллину сиялаКрасота,Мне из черных дыр зиялаСрамота.

Греки сбондили ЕленуПо волнам,Ну а мне – соленой пенойПо губам.

По губам меня помажетПустота,Строгий кукиш мне покажетНищета.

Ой ли, так ли, дуй ли, вей ли,Всё равно.Ангел Мэри, пей коктейли,Дуй вино!

Я скажу тебе с последнейПрямотой:Всё лишь бредни, шерри-бренди,Ангел мой.

2 марта 1931

«Колют ресницы. В груди прикипела слеза…»

Колют ресницы. В груди прикипела слеза.Чую без страха, что будет, и будет – гроза.Кто-то чудной меня что-то торопит забыть.Душно – и все-таки до смерти хочется жить.

С нар приподнявшись на первый раздавшийся звук,Дико и сонно еще озираясь вокруг,Так вот бушлатник шершавую песню поетВ час, как полоской заря над острогом встает.

2 марта 1931

«За гремучую доблесть грядущих веков…»

За гремучую доблесть грядущих веков,За высокое племя людей –Я лишился и чаши на пире отцов,И веселья, и чести своей.

Мне на плечи кидается век-волкодав,Но не волк я по крови своей –Запихай меня лучше, как шапку в рукавЖаркой шубы сибирских степей…

Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,Ни кровавых костей в колесе;Чтоб сияли всю ночь голубые песцыМне в своей первобытной красе, –

Уведи меня в ночь, где течет ЕнисейИ сосна до звезды достает,Потому что не волк я по крови своейИ меня только равный убьет.

17–18 марта 1931, конец 1935

«Жил Александр Герцович…»

Жил Александр Герцович,Еврейский музыкант, –Он Шуберта наверчивал,Как чистый бриллиант.

И всласть, с утра до вечера,Затверженную вхруст,Одну сонату вечнуюИграл он наизусть…

Что, Александр Герцович,На улице темно?Брось, Александр Сердцевич,Чего там! Всё равно!

Пускай там итальяночка,Покуда снег хрустит,На узеньких на саночкахЗа Шубертом летит –

Нам с музыкой-голу́боюНе страшно умереть,Там хоть вороньей шубоюНа вешалке висеть…

Всё, Александр Герцович,Заверчено давно,Брось, Александр Скерцович,Чего там! Всё равно!

27 марта 1931

«Ночь на дворе. Барская лжа…»

Ночь на дворе. Барская лжа:После меня хоть потоп.Что же потом? Хрип горожанИ толкотня в гардероб.

Бал-маскарад. Век-волкодав.Так затверди ж назубок:Шапку в рукав, шапкой в рукав –И да хранит тебя Бог!

Март 1931

«Нет, не спрятаться мне от великой муры…»

Нет, не спрятаться мне от великой мурыЗа извозчичью спину Москвы.Я – трамвайная вишенка страшной порыИ не знаю, зачем я живу.

Мы с тобою поедем на «А» и на «Б»Посмотреть, кто скорее умрет,А она то сжимается, как воробей,То растет, как воздушный пирог.

И едва успевает, грозит из угла –«Ты как хочешь, а я не рискну!» –У кого под перчаткой не хватит тепла,Чтоб объехать всю курву-Москву.

Апрель 1931

Неправда

Я с дымящей лучиной вхожуК шестипалой неправде в избу:– Дай-ка я на тебя погляжу –Ведь лежать мне в сосновом гробу.

А она мне соленых грибковВынимает в горшке из-под нар,А она из ребячьих пупковПодает мне горячий отвар.

– Захочу, – говорит, – дам еще.Ну а я не дышу, сам не рад…Шасть к порогу. Куда там! В плечоУцепилась и тащит назад.

Вошь да глушь у нее, тишь да мша,Полуспаленка – полутюрьма.– Ничего, хороша, хороша:Я и сам ведь такой же, кума…

4 апреля 1931

«Я пью за военные астры, за всё, чем корили меня…»

Я пью за военные астры, за всё, чем корили меня,За барскую шубу, за астму, за желчь петербургского дня,За музыку сосен савойских, Полей Елисейских бензин,За розу в кабине рольс-ройса и масло парижских картин.

Я пью за бискайские волны, за сливок альпийских кувшин,За рыжую спесь англичанок и дальних колоний хинин.Я пью, но еще не придумал – из двух выбираю одно –Веселое асти-спуманте иль папского замка вино.

11 апреля 1931

Рояль

Как парламент, жующий фронду,Вяло дышит огромный зал,Не идет Гора на ЖирондуИ не крепнет сословий вал.

Оскорбленный и оскорбитель,Не звучит рояль-Голиаф,Звуколюбец, душемутитель,Мирабо фортепьянных прав.

– Разве руки мои – кувалды?Десять пальцев – мой табунок!И вскочил, отряхая фалды,Мастер Генрих – конек-горбунок.

Чтобы в мире стало просторней,Ради сложности мировой,Не втирайте в клавиши кореньСладковатой груши земной.

Чтоб смолою соната джинаПроступила из позвонков,Нюренбергская есть пружина,Выпрямляющая мертвецов.

16 апреля 1931

«– Нет, не мигрень, но подай карандашик ментоловый…»

– Нет, не мигрень, но подай карандашик ментоловый, –Ни поволоки искусства, ни красок пространства веселого!

Жизнь начиналась в корыте картавою мокрою шёпотью,И продолжалась она керосиновой мягкою копотью.

Где-то на даче потом в лесном переплете шагреневомВдруг разгорелась она почему-то огромным пожаром сиреневым…

– Нет, не мигрень, но подай карандашик ментоловый, –Ни поволоки искусства, ни красок пространства веселого!

Дальше, сквозь стекла цветные, сощурясь, мучительно вижу я:Небо как палица грозное, земля словно плешина рыжая…

Дальше – еще не припомню – и дальше как будто оборвано:Пахнет немного смолою да, кажется, тухлою ворванью…

– Нет, не мигрень, – но холод пространства бесполого,Свист разрываемой марли да рокот гитары карболовой!

23 апреля 1931

«Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма…»

Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда.Как вода в новгородских колодцах должна быть черна и сладима,Чтобы в ней к Рождеству отразилась семью плавниками звезда.

И за это, отец мой, мой друг и помощник мой грубый,Я – непризнанный брат, отщепенец в народной семье –Обещаю построить такие дремучие срубы,Чтобы в них татарва опускала князей на бадье.

Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи –Как, прицелясь насме́рть, городки зашибают в саду, –Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахеИ для казни петровской в лесах топорище найду.

3 мая 1931

Канцона

Неужели я увижу завтра –Слева сердце бьется – слава, бейся! –Вас, банкиры горного ландшафта,Вас, держатели могучих акций гнейса?

Там зрачок профессорский орлиный, –Египтологи и нумизматы –Это птицы сумрачно-хохлатыеС жестким мясом и широкою грудиной.

То Зевес подкручивает с толкомЗолотыми пальцами краснодеревцаЗамечательные луковицы-стекла –Прозорливцу дар от псалмопевца.

Он глядит в бинокль прекрасный Цейса –Дорогой подарок царь-Давида,Замечает все морщины гнейсовые,Где сосна иль деревушка-гнида.

Я покину край гипербореев,Чтобы зреньем напитать судьбы развязку,Я скажу «села» начальнику евреевЗа его малиновую ласку.

Край небритых гор еще неясен,Мелколесья колется щетина,И свежа, как вымытая басня,До оскомины зеленая долина.

Я люблю военные биноклиС ростовщическою силой зренья.Две лишь краски в мире не поблекли:В желтой – зависть, в красной – нетерпенье.

26 мая 1931

Отрывки уничтоженных стихов

1. «В год тридцать первый от рожденья века…»

В год тридцать первый от рожденья векаЯ возвратился, нет – читай: насильноБыл возвращен в буддийскую Москву.А перед тем я все-таки увиделБиблейской скатертью богатый АраратИ двести дней провел в стране субботней,Которую Арменией зовут.

Захочешь пить – там есть вода такаяИз курдского источника Арзни,Хорошая, колючая, сухаяИ самая правдивая вода.

2. «Уж я люблю московские законы…»