"Чего изволите?" или Похождения литературного негодяя - Павел Стеллиферовский

10 апреля 1948 года в Москве, в зале Политехнического музея, на очередной семинар собрались лекторы обкомов и крайкомов партии. Перед собравшимися выступил новый заведующий Отделом науки. Он говорил о состоянии биологии, об ошибках Лысенко, о монополии в науке, о зажиме важных направлении, которые могли бы принести пользу сельскому хозяйству, и расцвете псевдотеорий, что на практике лопаются как мыльные пузыри, о несбыточных обещаниях скорых успехов в аграрной политике, которыми много лет кормит страну Лысенко.

Казалось, справедливость будет восстановлена, а доклад «Спорные вопросы современного дарвинизма» станет водоразделом между прошлым и будущим науки и практики. Веское слово, подкрепленное свидетельствами признанных ученых и партийным авторитетом выступавшего, должно похоронить лысенковщину. Сколько надежд возникло, сколько убеждений окрепло! Но…

Трофим Денисович слушал выступление оратора из комнаты, примыкавшей к залу Большого лектория, — он не рискнул вступить в открытый бой с оппонентом, но и сдаваться не думал. Он сочинил письмо Сталину и Жданову-старшему с жалобой на преследования и попросился в отставку с поста президента ВАСХНИЛ. К посланию приложил краткий конспект обвинений в свой адрес, содержавшихся в речи Жданова-младшего. Чуть позже, не дождавшись ответа, подал министру сельского хозяйства СССР И. А. Бенедиктову, предоставившему ему стенограмму выступления, официальное прошение об отставке. Это были хитрые ходы искушенного политика, рассчитанные на дезориентацию научных противников и замешательство в руководстве страны.

В июле того же года Лысенко был приглашен к Сталину. Уловив ситуацию, он пообещал в кратчайшие сроки коренным образом исправить положение в сельском хозяйстве, рассказал о якобы успешных результатах проверки нового сорта пшеницы и попросил разрешения назвать ее «Сталинской ветвистой». И, конечно, вновь пожаловался на тех, кто травит его, преданного делу социализма верного продолжателя мичуринского учения. Результат был великолепен: Лысенко сказал именно то, чего ждал от него Сталин. Были отменены свободные выборы в ВАСХНИЛ и приказано провести внеочередную сессию Академии, на которой от лица партии опьянить запрет на исследования генетиков, как приверженцев буржуазной науки. Текст доклада Лысенко был прочитан и выправлен лично Сталиным.

Успех Лысенко дорого обошелся советской науке: работы генетиков были свернуты, многие ученые дискредитированы и опорочены, в состав Академии введены люди нечестные и неграмотные, отбросившие нашу биологию на десятилетия назад. Кто-то от испуга. а кто-то под нажимом отрекся от своих идей и от бывших единомышленников. Конечно, были и те, кто не сдался, но их судьбы оказались поломанными (см.: «Огонек», 1988, № 1, 2; 1989, № 11).

Ну, а Ю. А. Жданов, который, образно говоря, вывел несогласных на площадь и вдохнул в них надежды на перемены? 10 июля 1948 года — видимо, сразу же после встречи Лысенко со Сталиным или в преддверии ее — он написал «первому» покаянное письмо, текст которого в августе был опубликован в газете «Правда» рядом с торжествующим докладом «народного академика» на печально знаменитой августовской сессии Академии сельскохозяйственных наук, где Лысенко буквально разгромил политическими средствами своих научных оппонентов.

То, что говорилось в письме, как вы догадываетесь, было противоположно недавней речи: «Выступив на семинаре лекторов с докладом о спорных вопросах современного дарвинизма, я безусловно совершил целый ряд серьезных ошибок… Ошибкой была моя резкая и публичная критика академика Лысенко… Я, будучи предан всей душой мичуринскому учению, критиковал Лысенко не за то, что он мичуринец, а за то, что он недостаточно развивает мичуринское учение. Однако форма критики была избрана неправильно. Поэтому от такой критики объективно мичуринцы проигрывали, а мендельянцы-морганисты выигрывали… Считаю своим долгом заверить Вас, товарищ Сталин, и в Вашем лице ЦК ВКП(б), что я был и остаюсь страстным мичуринцем. Ошибки мои проистекают из того, что я недостаточно разобрался в истории вопроса, неправильно построил фронт борьбы за мичуринское учение. Все это из-за неопытности и незрелости. Делом исправлю ошибки» (см.: «Аргументы и факты». 1988, № 33).

Вот какой кульбит, совсем в духе наших литературных персонажей, совершил молодой и перспективный работник. Что ж, раз признался в своей «ошибке», как велели, — значит, толк будет. Ведь не чужой. Погорячился — получил по заслугам. Отошел в сторону «от генеральной линии» — наказан публично. Но ведь вернулся. Надо простить: всего 29 лет вольнодумцу… Обкатается…

Свои кульбиты, ощутив в очередной раз мощнейшую поддержку и поладив с начальством, продолжил и Лысенко. Он, как Чичиков, торговал «мертвыми душами» и после смерти Сталина, вновь уловив момент и наобещав золотые горы руководству страны. Уже многие здравомыслящие ученые разных специальностей фактически объединились в борьбе против этого академического Фиглярина, а он, бессмертный Ибикус, продолжал свое черное дело. И лишь недавняя гласность опрокинула идола, высветила многие его ненаучные похождения.

Но останавливаться рано: дело не доведено до конца. Нужна вся правда, полная картина злодеяний, горькое эхо которых мы ощущаем и сегодня. Не будет этого восстанет Трофим Денисович и вернется к нам хотя бы таким, каким его увидели составители первого издания «Советского энциклопедического словари», вышедшего в 1980 году и отразившего, как сказано в предисловии, общественные представления до начала 1979 года: «Лысенко Троф. Денисович (1898–1976), сов. биолог и агроном, акад. АН СССР (1939), АН УССР (1934), акад. (1935) и през. (1938–1956, 1961–1962) ВАСХНИЛ, Герой Соц. Труда (1945). Тр. в области агробиологии; ряд положений Л. не получил эксперим. подтверждения и производств, применения. Деи. ВС СССР в 1937—66. Гос. пр. СССР»…

Да, Глумов оставил крепкое потомство. И без Островских нам с ним, пожалуй, не совладать!

ПОД ФЛАГОМ БЛАГОНАМЕРЕННОСТИ

Молчалины блаженствуют на свете.

О счастливые, о стократ блаженные Молчалины! Они бесшумно, не торопясь переползают из одного периода истории в другой… Быть Молчалиным, укрываться в серой массе «и других» — это целая эпопея блаженства! Тут всё: и цертификат местного квартала о благонадежности, и свобода от приговоров истории и потомства…

Несколько сказок, «Господа Головлевы», частично «Губернские эчерки» или «История одного города» — вот, пожалуй, и всё, что выделяет школьная программа из творчества Салтыкова-Щедрина. До обидного мало! Не спасает и изучение в девятом классе темы «Образы Салтыкова-Щедрина в произведениях В. И. Ленина». Как оценишь, если толком не узнал, на что опирается. Ленин? Жаль — даже по программной логике упускается отличный повод для необходимого знакомства с одним из самых смелых и загадочных русских писателей.

Но нам перечитать его, как говорится, сам Бог велит. Гениальный сатирик вывел на подмостки литературы легионы разномастных негодяев, среди которых множество наших старых знакомцев. Не повидавшись с ними, мы не сможем двинуться вперед, а останавливаться, как вы понимаете, уже нельзя. Да и возможность для встречи появилась превосходная: в 1988 году десятитомное собрание сочинений писателя выпущено баснословным тиражом один миллион семьсот тысяч экземпляров. Берегитесь, негодяи, он до сих пор призывает под свои знамена для борьбы с вами истинных патриотов!

В борениях с антигероями своей эпохи — «времени громадной душевной боли» — Салтыков-Щедрин выступал от имени и по поручению многих поколений русских литераторов. Внимательнейший читатель классики, он не только сердцем и умом воспринял ее духовные традиции, но и блестяще применил грозное оружие отечественной сатиры против недобитых и новорожденных осквернителей родной земли. В его произведениях, кроме оригинальных типов и типчиков — вроде разноперых глуповцев и помпадуров, ташкентцев и пошехонцев, — живут фонвизинский недоросль и действующие лица «Горя от ума», Чичиков и Глумов, знаменитый Иван Антонович Расилюев из пьес Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского» и "Смерть Тарелкина» и многие гоголевские персонажи. Все смешалось. Собственно щедринский Балалайкин оказывается побочным сыном грибоедовского Репетилова, Молчалин называет своих детей Павлом и Софьей в честь Фамусова и его дочери, а Чичиков опять выходит «злодеем» и «продувной бестией», обманув на сей раз Фамусова с Молчалиным.

Давая новую жизнь этим лицам, Салтыков-Щедрин прежде всего свидетельствует, что явления, их породившие и классиками описанные, все еще существуют. И развиваются, приобретая такие черты, о которых не могли подозревать их современники. Значит, надо помочь читателям вновь с этими явлениями разобраться. Сделать же это можно, прибегнув к известным именам, ставшим уже нарицательными. Надо довести характеры до завершения, выявив все до донышка. И, конечно, необходимо предупредить людей об опасности, иначе явления и их носители, опять приспособившись, «переползут из одного периода истории в другой». Следовательно, борьба продолжается, ибо негодяи исторические всегда быстро находят общий язык с подлецами современными и сомкнутым строем выступают против всего светлого и честного.