Воротиться нельзя влюбиться! (СИ) - Муратова Ульяна

К счастью, моё чистосердечное признание заставило спутников замолчать, и несколько часов мы скакали, а вернее летели сквозь зимний лес в абсолютной тишине. Я любовалась проносящимися мимо пейзажами, старый принц слегка навязчиво любовался мною, а чем любовался Раджа — одному ему известно, но все были при деле.

Когда на горизонте возник небольшой городок, спина взмолилась о пощаде, задница обещала остаться расплющенной на всю жизнь, если я не одумаюсь, а мочевой пузырь выдвинул ультиматум. Пришлось прислушиваться.

— Евпатий Егорыч, нам бы остановочку сделать, а? Передохнуть пару часиков? Или даже заночевать тут? — с надеждой посмотрела я на спутника.

Тот потёр седой щетинистый подбородок, задумчиво посмотрел на меня, а потом похлопал по боку коня.

— Раджа, ты как? Протрезвел али ещё нет?

— Кто не прошел через чистилище собственных страстей, тот не преодолел их до конца, — глубокомысленно изрёк конь.

— Агась, протрезвел, значится… Тогда да, придётся нам на постой тут останавливаться. Хмельной-то он куда шибче бежит, ажно благостно смотреть. Помнится, участвовали мы как-то в скачках, вот дело было! Что не жеребчик, то заглядение. Уж и наскакалися…

Мне сначала послышалось «налакалися», видимо, сработала прозорливость, потому что такое мечтательное и довольное выражение лица стало у принца, будто он банковские вклады или пенсионную реформу собрался рекламировать. Потом я свою ошибку поняла, но мнения не поменяла.

— Долго нам ещё в пути быть? — спросила я.

— Да нет, к завтрему на месте будем.

— Вы уж извините, что я так планы ваши поломала. И спасибо, что согласились меня выручить.

— Не благодари, Маруся, за дело, что ещё не доделано, — серьёзно ответил принц. — Намерения-то ничего не стоят — одни только дела. По ним и суди. А благодарность свою при себе оставь, не ради неё я дело делаю.

После этих серьёзных слов у меня даже симпатия к принцу проснулась.

— А отчего вы не женаты ещё? — осторожно спросила я.

— Ох, Маруся, нет в том ничего удивительного. Охочий я был по молодости до ласки женской. К разным девицам я присматривался, да всё ни одна, ни другая мне той самой не казалась. А чего жениться, коли сам на сторону смотришь? Нет, Маруся, жениться можно только по большой любви.

— Так вы же принц… Разве короли женятся по любви?

— Наши — да. А уж за других не скажу. Да и потом, батя-то мой теперь ого-го! Лет пятьдесят ещё править будет, не меньше!

— И как же, получается, что с молодильными яблоками — вечная жизнь?

— Если бы! — с сожалением ответил принц. — Это раньше съешь такое — и сразу минус тридцать лет. А сейчас хорошо если пяток снимет. Привыкание возникает, Маруся, и стареешь быстрее. Да и потом, кости-то хоть и молодеют, а раны старые так и остаются. Подагра — да, не мучит больше. А вот как проломили мне череп в прошлом веке, так башка и трещит к дождю, хошь молодой, хошь старый.

Смотрела я на принца и никак не понимала: вот это моя большая любовь? Ладно возраст, раз это дело поправимое. Но всё остальное? Не для того моя роза цвела, чтоб мужика своего на пару с его конём из канав и навозных куч выковыривать.

С другой стороны, если б я знала, какой именно парень мне нужен, то загадала бы конкретного. А я загадала ерунду, потому что и сама толком не разобралась в том, чего хочется. А хотелось — чтоб ух! Смотришь на него — и внутри всё сладко сжимается от счастья. А при взгляде на принца не только ничего не сжималось, но ещё и разрасталось до невиданных размеров. Например, нежелание сидеть с ним рядом, потому что амбре от него исходило крайне специфическое — утончённая смесь перегара, квашеной капусты, чесночка и вишнёвой наливочки.

Но выбирать не приходилось, в спасителе главное — не внешность, а чтоб спасал. Опять же, может, у них тут ещё какие принцы есть. Например, заморские. Такие же интеллигентные и начитанные, как Раджа.

Наконец мы добрались до постоялого двора. Зимой темнеет рано, и оттого разглядеть город не вышло. В отблесках неестественно большой луны заметила только извилистое русло замёрзшей реки, вдоль которой он раскинулся. На улице, где мы остановились, сплошь стояли деревянные дома с резными наличниками, узорчатыми причелинами и нарядными, словно кружевными, карнизами.

Спутник уверенно двинулся к ажурному двухэтажному дому с белыми ставнями, я пошла следом.

— Хозяева! Доброго вам вечера! — поздоровался Евпатий Егорыч, входя внутрь. — Берёте ли путников на постой?

— И вам доброго! Отчего же не брать, коли добрые путники-то? — ответила румяная женщина, подпоясанная красным вышитым передником.

На первом этаже размещался небольшой трактир, где за деревянными столами уже собиралась компания, а на втором — десяток маленьких комнатушек. Из них нам выделили две, а погрустневшего Раджу отвели в конюшню, где он отвернулся ото всех и демонстративно смотрел в стену денника, поворачиваясь к наезднику исключительно задом.

Проводив меня в комнатку, принц вдруг замялся на пороге.

— Так я это, Марусь, мож, останусь на ночь-то? И теплее вдвоём, и по деньгам экономия.

— Спасибо, но что-то я себя неважно чувствую, — натянуто улыбнулась я. — Да и сил совсем нет… Лучше одна посплю.

— А к чему тебе силы-то? — удивился принц. — Лежи потолок разглядывай, делов-то!

От такого подката я аж подавилась воздухом и закашлялась.

— Извините, Евпатий Егорыч, но не могу я вот так… без любви, — ответила я.

— Ты не думай, сильно я тебя не обременю. Один разок сегодня, а другой уж по весне. Сама понимаешь, возраст… А любви твоей я мешать никак не буду. Кто ж супротив любви-то?

Испанский стыд! И что мне с ним делать? Вот так живёшь и не знаешь, что нет ничего хуже похотливых стариков. Чем дольше я смотрела в невинно-голубые глаза векового соблазнителя, тем яснее становилось: от проблем я не избавилась, только одни на другие поменяла.

— Значит так, Евпатий Егорыч. Без любви — никаких разков. Ни по зиме, ни по весне. Девушка я порядочная. Сначала чувства, потом замужество, потом всё остальное. Так что вы уж извините, но сэкономить на комнатах и обогреве сегодня не получится.

— Ну и ладно, — ничуть не расстроился он. — Я ж разве настаиваю? Я так — спросить. Спросить жеж оно завсегда неплохо. Кто не спросит, тому и не дадут. Спокойной ночи, Марусенька. Спи сладко до самого утречка, — с улыбкой пожелал старый принц и исчез в направлении трактира, а не соседней двери.

Закрывшись изнутри, я села на набитый соломой тюфяк и достала из сумки еду.

Что-то как-то не очень сказочно сказка складывается.

Ладно. Нужно просто найти плюсы в происходящем.

Я всегда считала, что жизнь с мамой — это такая форма испытания и воспитания характера, и когда наконец получится съехать и не зависеть от неё, то уж тогда я заживу на полную катушку. Но странная сказочная реальность пока размазывала эти иллюзии тонким слоем по лицу. До этой недели казалось, что самый худший Новый год был, когда я забыла развесить бельё. Вот вылетело это из головы, мама вернулась с корпоратива совсем поздно, за полчаса до боя курантов. И сразу же началось. Оливье нарезан слишком крупно, стол накрыт неправильно, шарлотка подгорела… хотя она просто чуть сильнее запеклась с одного бока — отрежь и не ешь, если это такая трагедия. А уж когда выяснилось, что я не развесила бельё…

В общем, свой семнадцатый новый год я встретила на балконе, закрепляя прищепками пододеяльник. И когда на улице начались салюты, я решила представлять, что это просто весь мир радуется, что у нас дома теперь развешено бельё.

Но сейчас найти плюсы не получалось.

Не раздеваясь, завалилась на то, что тут гордо именовали постелью, подложила под щёку руку и закрыла глаза. Со стороны трактира периодически раздавались невнятные возгласы, но уснуть это не помешало.

Разбудили меня отчаянные крики. Кто-то яростно ругался на древнем и могучем, витиевато и с чувством. И голос был такой знакомый…

Я встала и вышла из комнаты. Судя по звукам, в трактире назревал скандал. И мне бы в это дело не вмешиваться, но если моих попутчиков сейчас запинают до смерти, то что мне делать дальше? То-то и оно!