Капитаны ищут путь - Юрий Владимирович Давыдов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Капитан Страдлинг решил зайти в северную бухточку острова Хуан Фернандес. В это время старший боцман корабля Александр Селькирк по какой-то причине крупно повздорил с капитаном. Ссора кончилась тем, что боцман, в сердцах пожелав, чтоб капитана разразил гром, плюнул и объявил, что останется на острове. Капитан Страдлинг скрипнул зубами и промолчал.
Исправив повреждения, набрав свежей воды, Страдлинг собрался в путь. Когда последняя шлюпка отвалила от берега, Селькирк побледнел. Он, конечно, представил себе жизнь на необитаемом острове, куда, быть может, долгие годы не заглянет ни один парус. Душа боцмана дрогнула: он попросился на судно. Капитан Страдлинг молчал, дьявольски усмехаясь. Он оставил боцману платье, одеяла, ружье, порох, котел. Капитан был все же добрый малый и понимал, что не единым хлебом жив человек: капитан оставил еще и молитвенник! Вскоре судно исчезло за горизонтом, а боцман Александр Селькирк долго стоял на берегу, погруженный в горестные мысли.
Шамиссо помолчал. Со всех сторон из темноты послышались восклицания заинтересованных моряков.
— Итак, — снова заговорил Шамиссо, — Александр Селькирк зажил на острове Хуан Фернандес. Потекли дни, недели, месяцы. Сперва отшельник сильно тосковал, мучился, но постепенно привык, а потом даже во вкус вошел и не жалел о грешном мире. Построил хижину. Сберегая порох, выучился ловить коз на бегу голыми руками. Поймал их он более тысячи, но многих отпустил, наложив на ухо тавро. Боцман-отшельник приручил козлят и порой, поставив животных на задние ноги, весело отплясывал с ними. Когда одежда у него износилась, он смастерил себе новую из козьих шкур. Вот только с сапожным ремеслом дело у него не ладилось, и боцман щеголял в какой-то чудовищной обуви.
— Погодите! — не выдержав, воскликнул Глеб Шишмарев, давно уже порывавшийся что-то сказать. — Погодите, сударь! Так ведь это история…
— Тс-с! — остановил лейтенанта рассказчик. — Вижу, вам не терпится, Глеб Семенович, но минуту… — И Шамиссо закончил: — Александр Селькирк жил на острове Хуан Фернандес уже четыре года и четыре месяца, когда в тихую бухту вошли корабли капитанов Роджерса и Куртнея. Моряки изумились, приметив на берегу бородатого человека в одежде из козьих шкур. Еще больше изумились они, признав в нем своего земляка, природного англичанина. Селькирк, хотя и был рад людям, но не хотел покидать Хуан Фернандес, и Роджерс с Куртнеем чуть ли не силком увезли его в Англию.
Шамиссо с улыбкой поглядел на широкое добродушное лицо Шишмарева, слабо освещенное корабельным фонарем.
— Вот я и говорю, — молвил лейтенант, — история-то эта, правда, несколько измененная, знакома мне с малолетства. Помнится, давал мне дед книжку переводную и называлась она «Жизнь и приключения Робинзона Крузо, природного англичанина». Робинзон похож как две капли воды на вашего боцмана Селькирка. Этот Робинзон был другом моей юности. Да и совсем недавно купил я в Питере книжку о нем. Два новеньких томика; а перед отплытием подарил одному приятелю в Кронштадте. Негоже, знаете, а жалею, ей-ей…
— И справедливо, — заметил Шамиссо, — книга удивительная. Написана лет сто назад, а будет жить еще столько же, если не дольше… Справедливо и то, что Робинзон с Селькирком схож. Ведь историю боцмана и использовал сочинитель Даниель Дефо.
Шамиссо умолк. Чуть скрипели грот и фок от налетавшего порывами ветра. То был ветер с острова Хуан Фернандес, невидимого во тьме тропической ночи…
Три недели минуло с того дня, как берега залива Консепсьон пропали за чертой горизонта. И вот другая полоска суши показалась в пятнадцатимильной дали: остров Пасхи.
«Рюрик» обошел южный мыс и направился вдоль западного берега к заливу Кука. Над заливом поднимался густой столб дыма — островитяне, заметив корабль, извещали о нем всех соплеменников. Потом шлюпка с балансиром — остроумным приспособлением островитян южной части Тихого океана — устремилась к бригу.
Коцебу надеялся на хороший прием. На острове Пасхи некогда радушно встречали и знаменитого французского плавателя Лаперуза и сотоварища Крузенштерна Юрия Лисянского.
На берегу моряков окружили смуглые, проворные и ловкие туземцы. Завязалась меновая торговля. Торговля шла бойко, но часто сквозь общее шумное оживление Коцебу и его друзья слышали угрожающие, свирепые выкрики и видели все больше и больше озлобленных людей, размахивающих копьями.
Коцебу почуял недоброе и приказал всем немедля убраться на корабль. Лишь впоследствии, когда русские моряки были на Гавайских островах, рассказ одного англичанина рассеял недоумение капитана «Рюрика».
Оказывается, некий бравый американец, владелец шхуны, решил делать бизнес ловлей морских котиков на необитаемом острове Мас-а-Фуэро и для того заселить его туземцами с острова Пасхи. В 1805 году паруса его шхуны показались в заливе Кука; американец, посулив команде бочки рома в случае удачи, принялся за дело.
А дело было «злодейское» и «бессердечное», как говорил Коцебу: бандиты принялись ловить жителей Пасхи. Те, разумеется, сопротивлялись. Американцам все же удалось захватить более двух десятков человек. Однако, когда шхуна была уже далеко в море, пленники вырвались, прыгнули за борт и пустились вплавь.
Американцы не раз совершали пиратские набеги на остров Пасхи. С той поры все белые люди казались жителям тропического острова бессовестными грабителями и разбойниками.
Коцебу вел бриг на Камчатку.
Теплые тропические ночи. Все спят на палубе, на вольном воздухе. Бодрствуют лишь вахтенные. Часто взглядывает рулевой на освещенную картушку компаса да мурлычет себе под нос незатейливую песенку. А волны рокочут, и чудится, что старик океан подпевает рулевому. И, пожалуй, не плывет «Рюрик», а летит во тьме где-то меж темным небом и невидимыми волнами.
Крепко спит истомленная за день команда. Не могут уснуть лишь поэт Шамиссо и художник Хорис. Лежат они рядом и молчат. Неясное волнение теснит грудь. «Где найти слова, чтоб описать это?» — думает один. «Где взять краски, чтобы передать это?» — думает другой. «Нет ничего лучше, чем звезды в небе и чувство долга в человеческом сердце», — шепчет поэт, повторяя мысль старого философа.
Что за ночь! Широко и мощно дышит океан,
