Морпех. Дилогия (СИ) - Таругин Олег Витальевич

Сильно закружилась голова, во рту появился противный кислый привкус, стало трудно дышать: Степан только сейчас внезапно окончательно осознал, какой ценой порой давалась победа в этой страшной войне. И чем — кем! — приходилось за нее платить. Зато там, в его собственном будущем, лихо сносят памятники советским воинам, на государственном уровне объявляя их «оккупантами» и прочими «душителями национальных свобод». В той же Польше, сколько наших полегло? А в Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии? В других странах освобожденной от коричневой чумы Европы, м-мать ее?

А Германия нам во сколько жизней обошлась? Или ее исключительно американцы с англичанами освобождали, как сейчас потихоньку да исподволь в массы продвигают? И ведь верят же многие, историки хреновы! В духе, «вот если б не высадка в Нормандии, то еще неизвестно когда бы Красная армия до Берлина дошла, и дошла ли вообще». И ведь никому из этих самих диванных аналитиков даже в голову не придет выяснить, как все обстояло на самом деле. И как умывались кровью союзники практически во всех своих «гениально спланированных» войсковых операциях! Да только куда там, это же исключительно мы Гитлера «трупами завалили» и «шапками закидали». Тьфу, мерзость…

Какое же замечательное у него будущее, офигеть просто! «Дайте два», как в интернетиках говорят.

И для того, чтобы все это окончательно осознать, всего-то и нужно на денек-другой в прошлое попасть. Например, сюда, в начало сорок третьего. А еще лучше — в лето сорок первого, там оно как-то еще нагляднее будет. Вот, кстати, насчет командиров…

— Слышь, Левчук, а кто у нас вообще командует-то? Раньше как-то и времени спросить не было?

Старшина поморщился, словно от зубной боли, дернул небритой щекой:

— Вот то-то и оно… Хороший вопрос, командир. Ответить только нечего — взводного нашего еще на пляже убило, ротного так и вовсе никто с самой высадки не видал, а дальше? Ну, так ты сам сказал — времени не имелось. Комбат тоже с первой волной высаживался, может, хоть он выжил. Сейчас Ванька прибежит, глядишь, чего и прояснится. Доложиться хочешь?

Алексеев неопределенно пожал плечами, мысленно отметив, что Левчук отчего-то снова перешел на «ты» — с чем это связано, он так и не сумел выяснить:

— Было бы о чем докладывать! Про мою группу ваши не знали, а теперь и группы никакой нет. Хотя познакомиться в любом случае нужно.

— Примете командование? — показалось или нет, но в голосе старшины определенно прозвучала не слишком-то и скрываемая надежда.

Степан, хоть и воевал впервые в жизни, Левчука, как ни странно, прекрасно понимал. Для бойца остаться без непосредственного командира всегда тяжело. Особенно, если твои погоны украшают старшинские лычки — прапорщиков, в отличие от погон, пока не вернули, значит, теперь ты главный. И вся полнота ответственности отныне исключительно на тебе любимом. А тут имеется полноценный старлей, пусть и пришлый, но уже проверенный в бою…

— Приму, понятно, — не стал спорить Алексеев. — А как иначе?

Подумав про себя, что для его планов подобное — практически идеальный вариант. Во-первых — полноценная легализация, во-вторых… В той, прошлой истории, к вечеру этого дня десантники выйдут к Глебовке, после чего все, собственно, и закончится. Дальше будут почти трое суток боев в окружении с превосходящим противником и запоздалая попытка вырваться из локального «котла», что удастся считанным единицам. Ну, уж нет, коль он сюда попал, значит, как говорил классик, это кому-нибудь да нужно. Пока есть люди и боеприпасы, необходимо организованно уходить к Станичке, по пути со страшной силой кошмаря немце-румынов всеми доступными силами и средствами.

Кстати, любопытно, а связь с «большой землей» у них имеется — или правду в интернете писали, что у десантников не нашлось ни одной рабочей радиостанции? Этот вопрос нужно будет прояснить в первую очередь. Ну, ежели его сразу вражеским шпионом не сочтут да к ближайшей стенке не прислонят: в местных-то реалиях он по-прежнему ни бум-бум, спалиться может за милую душу. Взять с собой Левчука, когда с местным командованием знакомиться пойдет? Нет, пожалуй, не стоит, еще подставит бойца. Да и чем тот поможет? Рассказом, как его из моря в бессознательном состоянии вытащил? Сам справится. Главное, напор и разумная наглость — события ближайших дней он худо-бедно помнит, на этом и стоит сыграть. Честно полученная контузия, опять же, на которую можно будет многое списать. Сейчас все на взводе и прочем адреналине, на мелкие нестыковки внимание вряд ли не обратят — поверил же Левчук с Ванькой в версию про героически погибшую во время высадки разведгруппу?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

От размышлений оторвал вернувшийся рядовой Аникеев. За спиной рядового висел солдатский вещмешок, судя по размеру, определенно не пустой.

«На разведку» боец сходил удачно, притащив невскрытый цинк с патронами к ППШ, десяток гранат и кучу новостей, что с точки зрения Степана было едва ли не важнее боеприпасов. Оказалось, что командир десанта полковник А.С. Потапов вместе со всем штабом 255-й морской стрелковой бригады на берег высадится так и не сумел. В результате старшим оказался капитан третьего ранга Кузьмин[1], комбат 142-го отдельного батальона морской пехоты, сейчас принявший на себя командование всеми уцелевшими силами.

Выяснилось и происхождение боеприпасов: после взятия поселка Кузьмин сразу же послал к разбитым «болиндерам» отряд, который и притащил драгоценные патроны, гранаты и даже ящики с танковыми снарядами. Во время выдачи особо подчеркивалось, что это — все, что есть, так что боеприпасы следует экономить, по возможности используя и трофейное оружие.

Услышав последнее, Левчук ухмыльнулся:

— Так что ж ты, Вань, тот пулемет не прихватил?

— Та ну его, — насупился Аникеев. — Тяжелый больно, зараза такая. Он же на станке, в одно рыло и не утянешь. Хотел, было, автоматом немецким разжиться, да не сыскал, одни винтовки остались. Зато с пяток гранат ихних прихватил, в дополнения к нашим — вона там они, в сидоре. Еще консервов немножко раздобыл, и сухарей, и наших, и трофейных. Галетами называются. Трофейные, в смысле.

— Вот, — довольным тоном констатировал старшина. — Что и требовалось доказать! Старших нужно слушать, салага, говорил же, что нафиг нам эта бандура не сдалась. Верно говорю, тарщ лейтенант?

— Верно, — согласился Алексеев, поднимаясь. Прислушался к собственным ощущениям: вроде все более-менее нормально. Немножко кружится голова, то ли вследствие контузии, то ли просто от голода с прочими нервами, да ноет ребро под повязкой. А вот прихваченная морозцем ссадина на морде лица, как ни странно, вообще никак не ощущается. Короче, жить можно и даже нужно. Причем, желательно полноценно, угу. Ладно, не к чему тянуть, то, что он задумал, желательно начинать реализовывать прямо сейчас, пока Кузьмин не отдал приказ выдвигаться к Северной Озерейке и Глебовке:

— Старшина, я к командиру десанта. Аникеев, где товарища капитана искать, покажешь?

— Так точно! — подорвался боец, расстроено взглянув на раскрытый вещмешок. Степан мысленно усмехнулся: оно и понятно, что жрать хочется! Ничего, потерпит. Между прочим, кое-кому еще больше хочется, поскольку крайний раз — не считая того сухаря с тушенкой в блиндаже — этот самый «кое-кто» обедал лет, эдак, семьдесят назад. Ну, или вперед.

— Добро, — морпех одернул бушлат, поправил ремень, сдвинул в сторону трофейную кобуру. Жаль, ни фуражки, ни шапки-ушанки нет, только каска. — Пошли, Вань, проводишь. К моему возвращению магазины снарядить, остаток боеприпасов разделить на троих, гранаты тоже. Семен Ильич, не в службу, а в дружбу, мои диски тоже набей, хорошо?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

И продолжил про себя «…поскольку я даже понятия не имею, как это делать…».

— Сделаю, тарщ лейтенант, могли б и не предупреждать, — хмыкнул Левчук. — Да, и вот еще что, держите… — старшина полез за отворот бушлата, вытащив нечто неузнаваемое с первого взгляда, серо-тряпичное. — Негоже это, каску на голой голове носить, морозец-то пробирает. Мозги застудите, какой из вас тогда командир?